Микеле.

Я сидел на берегу и смотрел на волны, медленно набегающие и отступающие назад. Никогда не устаю от этого зрелища, мне нравится неторопливость и неотвратимость движения воды. Наверное, это мой способ смириться, принять жизнь такой, как она есть, мой способ жить дальше.

Море отражало синеющее над головой небо без единого облачка. Здесь это редкость — обычно небо серое и хмурое, затянутое облаками, солнце выглядывает из прорех в них ненадолго и снова прячется. Холодный, негостеприимный мир, скудная земля, дающая малый урожай как великую милость.

Мой мир не такой. Мое море всегда яркое — синее на глубине, зеленое возле самого берега. Мелкий, почти белый песок, бездонное небо, горячее солнце. Оно отражается от песка и слепит глаза. И не знает, что такое лед.

Снег и лед я впервые увидел здесь. И понял, что такое холод. В первую зиму я едва не умер от него. И не знаю, радоваться ли тому, что все-таки выжил.

Я закрыл глаза. И снова ухнул в прошлое.

Увидел колышущуюся передо мной огромную толпу. Почувствовал запах пота и кожи доспехов. Почувствовал рукоять меча в судорожно сжатых пальцах.

Мой первый бой. Тогда я не знал, конечно, что он же будет и последним. Я стоял в третьем ряду и через плечи соратников пытался рассмотреть тех, с кем сейчас буду биться. Мне казалось, что их много, очень много. Я не мог рассмотреть ни одного лица, зато хорошо видел блестящие на ярком солнце острия мечей и наконечники копий. И каждое из них направлено прямо на меня.

Тогда я понял, что боюсь. Боюсь боли и смерти. Это все по-настоящему. Это не учебный бой, где наставник все остановит при реальной опасности. Колени начали подрагивать от напряжения. Я стиснул зубы, испугавшись теперь того, что мой страх кто-нибудь заметит и покосился на стоявшего слева Сида. Он тоже напряженно вглядывался вперед, и я перевел дух. Я не опозорю себя и свою семью, я буду сражаться не хуже других. Я смогу.

В отряд наемников я вступил по протекции двоюродного дядюшки, кузена моей матери. Он служил здесь уже шестой год, поучаствовал в нескольких походах и вскоре собирался на покой — говорил, что скопил достаточно, чтобы осесть на своей земле, жениться и завести детей. Меня он называл своей сменой — вот, дескать, поднаберешься опыта, тогда я уйду, оставлю тебя за себя.

Для меня особого выбора не было — или наемник, или монах. Я пятый сын в семье, никаких надежд на серьезное наследство. Конечно, отец выделит мне небольшое содержание, но гораздо почетнее пробиться самому, не отнимать денег от приданого двух моих младших сестер. Монастырь меня не привлекал совсем, наша семья никогда не была особо религиозна, я хотел посмотреть мир, а тут очень вовремя дядюшка вспомнил о сестре и написал письмо. Ответ я привез ему лично.

И вот мой первый настоящий бой. В отряде я уже две недели, успел поучаствовать в охране купеческого каравана, но там за пять дней пути не было ни одного происшествия. Зато в городе, куда мы привели караван, оказалось очень неспокойно — ожидали нападения морских разбойников. Пришла весть, что они уже ограбили и сожгли две рыбацкие деревни севернее этого городка и со дня на день их ждали здесь.

— Мимо не пройдут, — со вздохом пояснил мне дядя. — Здесь бухта удобная, можно прямо к берегу подойти. И добыча неплохая — сюда на ярмарку со всей округи купцы собрались. Сами бы и ушли, да товар вряд ли бросить захотят, а с обозами управиться не успеют...

Дядя был прав — корабли пиратов мы увидели тем же вечером. Купцы обрадовались нашему приходу несказанно и согласились заплатить за найм по самым высоким расценкам.

А сегодня с утра на берегу выстроились друг против друга две маленькие армии — наша, основой которой стал наш отряд, усиленный городской стражей и вооруженными кто во что горазд горожанами и крестьянами из окрестных селений, и северян, намеренных захватить богатую добычу.

Наш командир что-то громко крикнул, я не разобрал ни слова из-за стучащей в висках крови, и стоящие впереди пришли в движение. Я вслед за ними шагнул вперед и заметил, как колыхнулась нам навстречу темная масса впереди.

Бой я не запомнил, только какие-то отрывки. Прямо надо мной взлетает меч, и я поднимаю свой, чтобы отразить удар. Боль в плече, как от вывиха, но рука двигается. Чье-то перекошенное лицо, открытый в крике рот. Человек, загородивший весь мир из-за огромного роста и его незащищенный живот, куда странно легко входит лезвие моего меча. Удар в бок, от которого я рухнул на колени. И почти успел подняться, когда увидел несущееся прямо в лицо лезвие. Этот удар я отразить не успел.

Потом была боль. Много-много боли, даже не подозревал, что такое можно выдержать. Огнем горело лицо, я не мог открыть глаза и думал, что ослеп, но это не казалось чем-то ужасным. Гораздо хуже была боль — сначала казалось, что болит все, потом понял, что боль сосредоточена в плече и груди. Мир вокруг сошел с ума — он ревел и стонал вместе со мной, он кружился вокруг, он полыхал огнем.

Гораздо позже я узнал, что был в бреду, на грани между жизнью и смертью почти месяц. Весь долгий путь по морю на север. Пришел в себя сразу и не мог понять, где нахожусь и что со мной. Невысоко перед глазами увидел дощатый потолок, доски были темные и плотно подогнанные. И влажные. И мир вокруг движется, покачивается. Корабль.

Открыть глаза было больно. Хотел потрогать лицо, проверить, что с ним и не смог поднять рук, они не подчинялись мне. Я был слаб, очень слаб. И очень хотел пить. Попросить воды сил не хватило, и я уснул.

Проснулся, услышав громкие голоса. Сначала не понял ни слова, потом до меня постепенно стал доходить весь ужас моего положения.

Северные варвары.

Наша няня была с севера. Отец не мог похвастаться особым богатством, но в нашем доме были и слуги и рабы. Хельга была рабыней. Отец купил ее после рождения первенца, когда маме понадобилась помощь и няня так и осталась при детях. Мы все ее любили, она была очень спокойной и знала много сказок. Ночевала она с нами и ее сказки были лучшими историями о богах и героях из всех, что я знал. Когда она появилась у нас, она не знала ни слова по-итальянски, потом, конечно научилась, но с нами предпочитала свой родной язык. Отец не возражал — он считал, что знание лишним не бывает. Поэтому язык Хельги был нам всем вторым родным. Поэтому же мы все обучались грамоте, математике и истории, а наша библиотека была самой большой из всех, о каких я знал, и занимала несколько комнат.

И вот теперь я прислушивался к словам, по всей видимости, команды корабля, на котором я оказался. Произношение было не совсем таким, как я привык, но понять было можно.

— Он там подох, наконец? — слова раздались совсем близко. — Молчит, не стонет.

— Слава богам! — ответ прозвучал издали. — Хоть выспимся спокойно.

Надо мной кто-то наклонился. Я открыл глаза и увидел совсем молодого парня, наверное, лет пятнадцати, светловолосого и загорелого до черноты.

— Жив, на меня смотрит, — прокричал мальчишка и обратился уже ко мне — Пить хочешь?

Ответить не получилось, пересохшие губы не слушались. Но он понял и так, поднес прямо к губам кружку с водой. Вода лилась по губам и щекам и была теплой, но невероятно вкусной.

— Хватит. — Мальчишка убрал кружку. — Лекарь сказал понемногу.

Я снова уснул.

В следующий раз я пришел в себя, когда почувствовал, что меня подняли на руки. Открыл глаза и снова зажмурился — от яркого света слезы просто хлынули. Понял, что меня снесли на берег и не слишком аккуратно положили на жесткие доски. Снова открыл глаза. Я лежал в телеге, а рядом со мной громоздились какие-то тюки, наверное, добыча.

Когда телега двинулась, я опять потерял сознание от боли — слишком каменистым был путь, снова открылась рана на груди.

Новое пробуждение состоялось уже здесь, в усадьбе, которой предстояло стать моим домом. Я лежал в большой комнате и прислушивался к тихим голосам вокруг, постепенно выстраивая для себя картину моего нового мира.

То, что я в плену, было очевидно. Для северян все пленники — рабы и я теперь один из них. Подтверждением тому была моя обритая голова и ошейник из грубой кожи, свободно висящий на шее. Надежда только на выкуп. Но очень маленькая — у отца не может быть достаточной суммы. Да и мало за кого северяне требовали выкуп. Значит, раб. Господь милосердный, почему я выжил?

Через два дня я смог сесть. Ухаживал за мной молодой парень, но не тот, что на корабле. Этот выглядел постарше. И погрязнее. Весь день он был занят, помогал с лошадьми, поесть и попить приносил мне вечером, когда рабов отпускали отдыхать. Мое место было на лежанке, в дальнем от двери углу, а его лежанка — ближе к двери.

Еще через несколько дней я неплохо представлял себе образ жизни, который вели здесь рабы — что-то увидел, о чем-то услышал. Парнишку звали Рауд, имя вполне подходящее (Рауд — рыжий) — его яркие рыжие волосы в солнечных лучах просто пылали — и он был единственным, кто обращал на меня внимание, остальные проходили мимо, не замечая.

В усадьбе было больше двух десятков рабов, примерно пополам мужчин и женщин. Жили все в одном доме, разделенном перегородкой на женскую и мужскую половины. В перегородке была печь, обогревавшая весь дом, топилась с мужской половины. По летнему времени печь не топили. Постройка была добротная, с толстыми стенами, небольшие окна на зиму закрывали наглухо деревянными ставнями, а летом это были просто пустые проемы. Кроме рабов, в усадьбе были и свободные слуги, в основном охранники. По ночам было слышно, как они развлекаются в женской половине дома.

Рабам-мужчинам туда было запрещено ходить. У них, с позволения управляющего, было свое развлечение. У самого входа была лежанка Дейла. Почти каждую ночь она пустовала, Дейл ночевал в чьей-нибудь постели. Позднее я понял, что он был кастрирован, кто-то когда-то отрезал ему мошонку. И нем от рождения. Каждый вечер Дейла разыгрывали в кости, его мнением никто не интересовался. А он давно смирился с происходящим, молча подчинялся очередному насильнику. На третий день моего пребывания Дейла выиграл мой сосед. Он взял его за руку, велев подниматься с лежанки и идти за собой. Подвел к своей постели и бросил:

— Раздевайся.

Дейл стянул с себя штаны и рубаху и замер, пока насильник стягивал свою одежду. Затем, повинуясь жесту, нагнулся, опершись руками о лежанку и выставив зад кверху.

— Раздвинь ноги пошире.

Молча повиновался. И болезненно сморщился, когда насильник, громко пыхтя, стал вставлять в него насухую свой член. Сидящие и лежащие на своих местах зрители подбадривали моего соседа и давали советы, тихонько смеялись в ответ на его злобное шипение — громко разговаривать и смеяться по ночам рабам было запрещено.

Наконец, сосед полностью вставил свой член. Ухватив Дейла за бедра, он с силой стал долбить его зад. Каждое движение вперед сопровождалось шлепком живота о ягодицы. Насильник тихонько порыкивал от удовольствия. Его движения стали быстрее, он сделал еще несколько толчков и замер. Затем с чмокающим звуком вынул член и велел Дейлу:

— Развернись и оближи.

Парень молча встал на колени и обхватил губами уже обвисший орган. Моя лежанка была низкой и мне при неверном свете луны, проникающем через маленькие окна, была видна белая жидкость, медленно стекающая по бедрам стоявшего на коленях парня.

Затем любовники легли на соседний лежак. Ночью я проснулся, услышав шлепки — мой сосед снова сношал Дейла, поставив его на четвереньки на лежаке. Лицо несчастного было совсем рядом и я увидел выражение безнадежной обреченности, тоски, исказившее привлекательное лицо парня, но никакого сопротивления насильнику он не оказывал — знал, что бесполезно. Кончив, сосед позволил Дейлу уйти к себе, а сам сразу заснул.

Такие сцены повторялись почти каждую ночь. Иногда насильников было двое, и тогда Дейл не спал всю ночь, по очереди отдаваясь каждому или обоим сразу. Его не жалел никто — говорили, что у него и так самая легкая работа. Дейл работал в мыльне и прачечной, таская и нагревая воду, носил корзины с мокрым бельем. Мог поспать, если никто не купался и не стирал. Изредка его никто не трогал ночью, когда рабы слишком выматывались на работе, и было не до игр.

Мой отдых закончился через неделю. Управляющий подошел к лежанке утром:

— Хватит валяться, пора отрабатывать свой корм. Поднимайся.

Я с трудом встал, зашатался от слабости. Схватив меня за плечо, управляющий подтолкнул к выходу. Я поковылял к порогу. Каждый шаг давался с трудом, но я шел. Встал в дверях, оглядывая двор. Прямо напротив был вход в хозяйский дом, туда мне и следовало идти, помогать на кухне. Слева — какие-то хозяйственные постройки. А справа шумело море. Задний двор усадьбы выходил на высокий обрывистый берег. Позднее я узнал, что с этой стороны и выстроена мыльня, где работал Дейл. Остальных рабов во дворе уже не было — они отправились работать на поле. Я побрел к кухне.

Кухарка невзлюбила меня с первого взгляда. Иначе как падалью не называла. Впрочем, никакой особой пользы от меня поначалу и не было. В мои обязанности входило снабжение кухни водой из протекающего в дальнем конце двора довольно глубокого ручья, сверху прикрытого деревянными щитами от мусора, мытье посуды и чистка котлов. Раньше всю эту работу выполняла одна из рабынь, но ей подошло время рожать и ее отправили в деревню. Там она и останется, пока ребенку не исполнится пять лет и его не приспособят к какой-нибудь работе. Гуда справлялась много лучше меня — об этом я не однажды слышал и от кухарки и от ее помощниц. Оно и понятно — в первые дни мне не под силу было даже ведро воды поднять, не говоря о котлах, которые следовало отскребать от гари.

Время шло, я окреп. Хуже всего было с подчинением — я никак не мог смириться со своим зависимым положением и грубостью обращения. За первые три месяца рабства меня дважды подвергли наказанию за непокорность и нерадивость.

Не люблю об этом вспоминать — снова болит располосованная спина, хотя те шрамы давно зарубцевались. Наказание для рабов в усадьбе было одно — сначала плеть, потом колодки. Палачом был один из старых рабов, на вид ему было лет 60, но рука ни силы, ни твердости не утратила. Он был совершенно равнодушен к воплям и мольбам тех, кого наказывали. Мне велели раздеться, затем привязали руки в изголовье поставленной в наклон скамьи. Я услышал свист рассекаемого кнутом воздуха и на спину обрушился удар. Несмотря на всю мою решимость, промолчать я не смог, громко вскрикнул от боли, затем мои крики стали непрерывны, после седьмого удара я потерял сознание, мне на голову вылили ведро холодной воды и продолжили экзекуцию. Раб должен прочувствовать все — мне не давали уйти в небытие весь следующий день, проведенный в колодках. Спина болела, еще большие мучения доставляла невозможность ни выпрямить спину, ни упасть на колени. Солнце обжигало располосованную кожу, а воды мне не давали, кроме той, что стекала по лицу, когда меня обливали после потери сознания. Я сорвал голос, умоляя о пощаде. Когда на закате меня освободили от колодок, я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. До утра я пролежал там, где рухнул.

После этого урока я старался исполнять все приказы сразу. Мной могли помыкать все свободные, всех я должен был называть господами. Но избежать второго наказания мне не удалось, слишком неуклюж я был, слишком нерасторопен.

Второй раз отличался от первого еще большей жестокостью — мне не просто располосовали спину, раны еще и присыпали солью. Боль была невыносимая, мне казалось, что я схожу от нее с ума. К счастью, вылитые на меня два ведра воды (я снова терял сознание) смыли почти всю соль. Той ночью я даже смог доползти до своего лежака.

Рабы меня сторонились, не заговаривали со мной — я был чужаком, говорил с сильным акцентом. Все они были местными — светловолосыми, светлоглазыми, рослыми. Большинство родились рабами. На их фоне выделялись только двое — я и Дейл. Он, как и я, был с юга. Хозяин купил его во время одной из своих поездок. Темные волосы, темные глаза, скуластое лицо. Вряд ли мы были соотечественниками, на мои попытки заговорить по-итальянски он не среагировал. Скорее, араб, возможно, испанец. А имен у рабов нет, только клички. Их, оказывается, давал новичкам хозяин.

Впервые я увидел его через три месяца. Он был в отъезде по торговым делам и вернулся с гостями. В доме устроили большой пир, а на следующее утро, пока гости еще спали, хозяин решил посмотреть на новое имущество. Новых рабов было трое — кроме меня, Рауд и высоченный молчаливый парень, проданный за долги семьи. Его имени я ни разу не слышал.

Накануне вечером нам велели вымыться. Для этой цели в углу двора стояла большая бадья, наполненная водой. На зиму ее затаскивали в мыльню, но летом рабы мылись на улице. Мыться можно было каждый день, но рабы редко использовали такую возможность, предпочитая тратить время на отдых. Мои ежедневные помывки их, похоже, удивляли, но никто ничего не говорил. Этим вечером ко мне присоединились остальные новички.

Утром нам велели идти в дом. Я впервые был на хозяйской половине, остальные, видимо, тоже. Управляющий, шедший впереди, остановился перед дверью и постучал. Ответил молодой мужчина.

Первым отправили Рауда. Мне показалось, что он пробыл довольно долго, были слышны голоса, но что говорили, разобрать не удавалось. Управляющий, стоявший прямо у двери, слышал все. Он кивнул головой вышедшему мальчику, чтобы тот уходил и отправил в комнату молчуна. Тот вышел гораздо быстрее. Настала моя очередь.

Я вошел в небольшую комнату, просто залитую солнечными лучами. Осмотрелся — похоже, это кабинет. У окна стол с какими-то бумагами, рядом шкаф, от двери вдоль стены — широкая лавка. Хозяин сидел в выдвинутом на середину комнаты кресле. Он рассматривал меня, я — его. Оказалось, он немного старше меня, лет двадцати пяти — двадцати шести. Волосы почти белые, глаза необыкновенные, радужка очень светлая и не сливалась с белком только из-за тонкого темного ободка. Гладко выбритое лицо — у местных редкость. Широкие скулы и почти квадратный подбородок. Даже когда сидит, видно, что намного выше меня, худощав.

— Раздевайся.

Я стал покорно стаскивать рубаху. Взялся за пояс штанов, глянул вопросительно.

— Снимай все.

Прошелся взглядом по мне сверху донизу.

— Повернись.

Я повернулся к нему спиной.

— Подойди. Открой рот. Наклонись.

Он осматривал мои зубы, как при покупке осматривают лошадей. Взялся за щеки, повернул голову вбок.

— Закрывай.

Я стоял совсем рядом и чувствовал грудью его дыхание. Он рассматривал мои шрамы. Я не видел, во что превратилось мое лицо, и не хотел видеть. Достаточно было ощущать стянутую кожу и чувствовать шрам пальцами. Но шрамы слева на груди и на боку я видел — безобразные, вспухшие рваные полосы ярко-красного цвета. Кожа вокруг воспаленная. За три месяца воспаление стало меньше, но совсем не прошло.

— Как тебя звали?

— Микеле ди Марино.

— Я буду звать тебя Колль (Уголек).

— Да, господин.

— Хозяин. Называй меня хозяин.

— Да, хозяин.

Он протянул руку и дотронулся до шрама. Надавил, посмотрел мне в лицо, глядя на реакцию. Я постарался не показать, как больно. Он что-то увидел и улыбнулся. Положил ладонь мне на грудь с другой стороны, провел и сжал пальцами сосок. Я вскрикнул скорее от удивления, чем от боли.

— Ты моя собственность. Весь — и душой и телом. Понял?

— Да, хозяин.

Его рука двинулась вниз. Он провел по животу, обвел пальцами пупок, двинулся ниже. Все это время смотрел мне в лицо. Когда его пальцы коснулись члена, я не смог сдержаться и охнул. Он сжал член не сильно, обхватил его ладонью, несколько раз двинул вверх и вниз. У меня уже несколько месяцев не было женщины. Я почувствовал, как мой член набухает, наливается кровью. Хозяин довольно улыбнулся. Его ладонь переместилась на мою мошонку, сжала ее. Я снова простонал. Хозяин меня отпустил.

— Одевайся и иди.

Я быстро оделся и вышел из комнаты. Туда зашел управляющий, велев мне отправляться работать.

Той ночью Рауд пришел только под утро. Я услышал, как скрипнула открытая дверь, потом понял, что мальчишка укладывается. Уснуть не успел — Рауд плакал. Он делал это совсем тихо, но рядом зашевелился мой сосед, проснулся кто-то еще. Мальчик всем нравился за спокойный нрав и готовность выполнять мелкие просьбы. Никто не встал, чтобы утешить его. Все как будто знали, что случилось. Позднее я понял, что так и было.

— К хозяину водили. Ничего, не убил ведь, привыкнет. — Сосед вздохнул и отвернулся, вскоре уснули все, кроме горько всхлипывавшего парнишки.

Теперь он каждую ночь возвращался под утро. Больше не плакал — смирился. Через неделю на ночь не пришел молчун. Утром я видел его, когда все уходили на работу. Выглядел как обычно. Он пропадал две ночи. Настала моя очередь.

Управляющий подошел ко мне за час до обычного окончания работы — мне предстояло отмыть еще два самых больших котла.

— Оставь это и иди в мыльню.

Я молча повиновался. Там увидел Дейла возле большого чана с нагретой водой. Дейл жестом велел мне залезать. Я снял одежду, залез, сел на дно, погрузившись в воду по плечи. Дейл взял тряпку, намылил ее и начал меня мыть. Закончив, велел выбираться и дал мне простыню, чтобы вытереть с себя воду. Махнул рукой в сторону двери, ведущей из мыльни в дом. Я хотел одеться, но он отрицательно покачал головой и снова махнул на дверь.

За дверью оказался недлинный коридор, затем еще один с тремя дверьми. Одна вела в кабинет, следующая была приоткрыта. Я шагнул туда.

Хозяин, одетый в домашние штаны и рубаху, босой, сидел на кровати. Больше в комнате не было никакой мебели, кроме скамеечки со стоящим на ней медным тазом для умывания и кувшином.

— Сними это.

Я снял единственную свою одежду — простыню, огляделся, куда ее положить, и просто оставил на полу.

— Иди сюда.

Я подошел. Хозяин показал на место рядом с собой, и я сел. Я догадывался, что меня ждет — понял из разговоров других рабов, что все молодые мужчины и женщины оказываются в хозяйской спальне, но надеялся, что достаточно обезображен, чтобы не пробудить подобных желаний ни у кого. Ошибался.

Хозяин положил руку мне на затылок, притянул к себе и впился в мои губы. Я был растерян и позволял целовать себя, не сопротивляясь. Он оторвался ненадолго:

— Приоткрой рот.

Я приоткрыл и язык хозяина сразу оказался внутри. Наконец он отпустил меня. Встал.

— Помоги раздеться.

Я покорно стащил с него рубаху, потянул за пояс штанов, наклонился, чтобы снять их с его ног. Увидел прямо перед лицом напряженный член. Хозяин переступил, позволяя отбросить одежду, но придержал меня за затылок, не позволяя разогнуться.

— Встань на колени, поцелуй его.

Я опустился на колени и смотрел на подрагивающий перед лицом член, не в силах заставить себя повиноваться. Я не мог спокойно терпеть это унижение, остатки гордости не позволяли, но страх перед наказанием не давал открыто проявить неповиновение.

Хозяин положил руки мне на уши и ткнулся членом в мой закрытый рот.

— Открой. Ну?!

Его окрик напомнил о наказании, и я послушно раздвинул губы. Член сразу оказался у меня во рту, надавил на язык, заставил закашляться и едва не вызвал рвоту. Хозяин ненадолго отпустил меня, затем продолжил.

— Соси.

Я попробовал, но член был слишком велик, не помещался во рту, а отстраниться не позволял хозяин. Из глаз, помимо воли, полились слезы, я кашлял. Наконец, пытка прекратилась. Мне позволили отстраниться.

— Встань. Иди к кровати. Наклонись. Расставь ноги шире.

Я повиновался. Наклонившись, оперся о кровать руками. Почувствовал прикосновение рук к ягодицам. Помяв их, хозяин с силой провел по моей пояснице, сжал бока. Снова раздвинул ягодицы. Я почувствовал прикосновение его пальцев к анусу. Сжался.

— Не вздумай мешать мне. Ты моя собственность, помнишь? Будешь сопротивляться, хуже сделаешь только себе.

Я постарался расслабиться — он был прав. Снова почувствовал прикосновение, на этот раз хозяин приставил к анусу член. Одной рукой он придерживал меня за бедро, другой направлял член внутрь меня. Было больно, очень больно. Головка, хоть и смазанная моей слюной, была слишком велика, протискивалась в узкое отверстие с трудом. Я упал грудью на кровать — руки не выдержали слишком сильного напора. Наконец, головка прошла внутрь. Хозяину процесс очень нравился, он громко постанывал. Он начал двигаться, с каждым толчком входя в меня все глубже. Наконец я услышал шлепок его живота о свои ягодицы. Теперь он придерживал меня за бедра обеими руками. Его движения стали резче и когда член на всю длину входил в меня, его мошонка ударялась о мою. Еще несколько минут боли — и я почувствовал внутри струю его семени. Хозяин навалился мне на спину, отдыхая. Его член внутри меня становился ощутимо меньше. Он шевельнулся и приподнялся, освобождая меня. Вслед за вынутым из меня членом я почувствовал вытекающее семя.

Никогда мне не было так плохо. Я был полностью раздавлен, чувствовал себя не человеком, а использованной вещью. Большего унижения не мог даже представить себе.

Хозяин одобрительно похлопал меня по заду:

— Отличная попка. Тугая и вместительная — с первого раза приняла меня всего. Принеси полотенце.

Я разогнулся, чувствуя стекающее по ногам семя. Подошел к кувшину, налил в таз воды и обмакнул туда полотенце. Подошел к хозяину и, повинуясь его жесту, обтер его обвисший член, сразу зашевелившийся под моими руками.

— Подмойся.

Я вернулся к тазу. Сначала обтер полотенцем ноги, затем присел над ним, позволяя остаткам семени хозяина вытечь в воду, протер ягодицы. Хозяин все это время с интересом рассматривал меня.

— Иди сюда.

Я подошел к кровати.

— Встань на четвереньки. Опустись на локти и на грудь. Расставь колени пошире.

Я повиновался. Хозяин, присев сбоку, мял и поглаживал мои ягодицы, иногда его палец дотрагивался до колечка ануса, заставляя меня вздрагивать и напрягаться.

— Это поза покорности и готовности. Так ты будешь встречать меня каждый вечер. Ты понял?

— Да, хозяин.

Он встал, затем кровать снова промялась под его тяжестью, руки легли мне на бедра, а член снова вошел в меня — на этот раз гораздо проще, внутри осталась часть его семени. Неприятные ощущения были, но уже не та острая боль, когда кажется, что тебя разрывает на части, а скорее жжение. Хозяин довольно зарычал и принялся долбить меня. На этот раз он не торопился кончать. Спустя некоторое время, он вынул член и перевернул меня на спину. Закинул мои ноги на плечи и овладел мной в этой позе. Войдя полностью, он замер, затем одной рукой обхватил мой член, второй продолжая придерживать меня за бедро. Заставил мой член напрячься, двигая по нему ладонью.

— Дай сюда свою руку.

Я протянул руку, а он заставил меня взяться за свой член и двигать рукой.

— Продолжай. Хочу, чтобы ты кончил подо мной.

Я повиновался. Это было странное ощущение — его член двигался во мне, уже почти не причиняя боли. Все мои ощущения сосредоточились на моем члене. Конечно, я и раньше занимался самоудовлетворением. Но никогда не чувствовал себя так. Мы вошли в один ритм, его толчки совпадали с моими движениями. Я первым достиг разрядки, выплеснув семя себе в руку и на живот. Он не дал мне передышки, наблюдая за моим оргазмом, чувствуя мои спазмы, продолжал сношать меня и кончил несколькими толчками позже. Освободил меня, позволив опустить ноги, и рухнул рядом.

— Умничка. Мне понравилось.

Он повернул меня на бок, спиной к себе, прижал и спустя несколько секунд уже спал. Я уснул вслед за ним. Этой ночью он разбудил меня еще раз, велев на этот раз, лежа на боку, поджать колени к животу и раздвинуть ноги. Полностью войдя в меня, он снова обхватил рукой мой член и на этот раз я кончил с ним одновременно, залив его ладонь. Он уснул сразу, даже не вынув из меня становящегося мягким члена. Через минуту тот выскользнул сам. Я снова уснул.

Привычно проснулся на рассвете. Открыл глаза и понял, что не могу двинуться — хозяин обхватил меня рукой, закинул ногу на мое бедро, буквально вжал меня в себя. Я ощущал его всем телом, его дыхание грело мне шею чуть ниже уха. Я стал выпутываться из его рук и ног, он шевельнулся, освобождая меня. Я слез с постели и, подняв по дороге простыню-полотенце, вернулся вчерашним путем в мыльню. Дейл уже был там, смотрел на то, как я обливаюсь водой, смывая оставленные на мне ночью следы хозяина. Я оделся и отправился на кухню, пора было браться за работу.

Хозяина я снова увидел в полдень, когда тащил два полных ведра воды через двор. Он стоял в воротах конюшни и смотрел на меня. Я прошел мимо, когда услышал:

— Иди сюда.

Развернулся и подошел к нему.

— Оставь это. — Он кивнул на ведра.

Я поставил их на землю и шагнул в конюшню вслед за ним. Там было почти темно и пусто. В дальнем конце в стойлах стояли две лошади, остальные были в поле. Хозяин шагнул ко мне, снова притянул меня за затылок, поцеловал. Я знал, чего он хочет и приоткрыл губы. Это было странно — целовать мужчину. Вторую руку он положил мне на поясницу, опустил ниже, сжал ягодицу.

— Сними штаны.

Я потянул за пояс, наклонился, переступил и остался в одной рубахе. Хозяин развернул меня спиной к себе и надавил между лопаток, заставляя согнуться. Я оперся руками в дощатую перегородку и спустя секунду почувствовал его член в себе. Снова было больно, как в первый раз. Я дернулся, пытаясь освободиться, но он только сильнее налег, удерживая меня за бедра. Почти сразу он вошел до конца и начал с силой накачивать меня. Каждое движение я чувствовал в себе, его член терся о туго охватывающие его стенки, я услышал довольное порыкивание хозяина. И почти сразу — тихий всхлип. Прямо на меня из-за перегородки уставились два испуганных глаза. Рауд — я только теперь вспомнил, что он обычно помогает на конюшне. Видно, уснул в сене, а мы его разбудили.

Этот свидетель сделал унижение, испытываемое мной, совершенно невыносимым. Я закрыл глаза, не в силах сделать что-нибудь еще. Меня сношал мужчина, его живот с силой бил по моим ягодицам, а член ходил внутри. Спустя несколько минут я почувствовал пульсацию члена в себе, хозяин замер, наполняя меня своим семенем.

Он отпустил меня, позволив одеться, еще раз поцеловал.

— Придешь ночью.

Я вышел из конюшни, подхватил ведра и двинулся на кухню, ощущая вытекающее из меня семя.

Вечером я снова был в мыльне. Вытерся и не стал брать полотенце с собой, пошел так. Спальня была пуста, и я сел на край кровати. Хозяина не было долго, я прилег и задремал — все-таки предыдущей ночью почти не спал. Услышал, как открывается дверь и сразу открыл глаза. Хозяин стоял в дверях.

Я не сразу понял, чего он ждет. Потом вспомнил — встал на четвереньки на кровати. Он прошел в комнату, одобрительно похлопал меня по заду и по боку, начал раздеваться.

Первый раз снова был очень быстрым и болезненным. Он кончил после нескольких толчков и отпустил меня, позволив лечь на бок. Затем перевернул на спину:

— Согни колени и раздвинь ноги.

Он сидел, рассматривая меня, затем взял в руку мой член, заставил его напрячься. Медленно оттянул кожицу с головки, облизнул свой палец и провел им по чувствительному кончику, заставив меня застонать. Ему понравилось. Он стал медленно водить рукой по перемычке между мошонкой и анусом, слегка сжимать мошонку, двигать ладонью по члену. Он дразнил меня, не давая разрядки. Я уже извивался под его руками, тянулся сам к своему члену, но он не позволял завершить начатое.

— Попроси меня.

— Пожалуйста, хозяин, я вас прошу, пожалуйста... — даже не простонал, а прохрипел я.

— Чего ты просишь?

— Дайте мне закончить, испустить семя.

— Проси лучше.

Он наклонился надо мной, заглядывая мне в глаза.

— Как?

— Ты знаешь.

Я знал, чего он хотел. Я презирал себя за слабость, но терпеть его ласки был больше не в силах. Я сам притянул его к себе и поцеловал. Он довольно засмеялся:

— Умничка.

Его рука плотно обхватила мой член, он сделал еще несколько движений и я кончил прямо в его ладонь.

Той ночью он захотел, чтобы я сам насадился на его напряженный член. Он втащил меня на себя, так, что я оказался сидящим верхом. Впустить его в себя оказалось проще, чем я думал — после первого сношения внутри было влажно, член вошел легко. Мои движения он контролировал, придерживая меня за талию, приподнимая и опуская на себя. Я устал и в конце, почувствовав его оргазм, просто рухнул ему на грудь. Уже засыпая, ощутил, как он повернулся на бок, укладывая меня рядом.

Уже неделю я не ночевал в общей комнате, каждую ночь проводя в постели хозяина. Я надеялся, что его интерес ко мне не будет долгим, но каждый вечер мои надежды рушились — управляющий по-прежнему отправлял меня в мыльню. Я очень уставал, почти бессонные ночи и изнуряющая работа днем привели меня в состояние полусна-полуяви. Я разбил две большие тарелки, которые мыл, и кухарка, разозлившись, несколько раз ударила меня по лицу мокрой тряпкой. Потом внимательно посмотрела на меня и поставила передо мной полную миску каши:

— Ешь, а то на ногах не стоишь.

Я не отказался. Видно, и впрямь совсем плохо выглядел — она не жалела меня даже в первые дни, когда я еле двигался, придерживаясь руками за стены.

По ночам я не мог заставить себя полностью проснуться, чувствуя, как хозяин разворачивает меня спиной к себе и сношает, лежа на боку. Наверное, ему нравилась моя покорность.

В тот вечер я подошел к двери хозяйской спальни, открыл ее и увидел, что мой господин уже здесь. На его постели лежала светловолосая женщина — я видел ее волосы на подушке. Хозяин лежал на ней, между широко разведенных ног, полностью скрывая ее под собой. Он мерно приподнимался и опускался, его ягодицы сжимались всякий раз, когда член полностью погружался во влагалище, и по бокам на них появлялись ямочки. Я подумал, что так же он выглядит и лежа на мне.

Я вошел в комнату, закрыв за собой дверь, и остановился рядом с кроватью. В комнате пахло женщиной, молодой и здоровой. Один этот запах возбуждал, я чувствовал, как мой член напрягался. Хозяин посмотрел на меня, продолжая двигаться. Теперь я разглядел, что под ним на кровати рабыня — на шее у нее был тонкий металлический ошейник, значит, родилась в рабстве, без надежды на освобождение. Мой собственный ошейник был из толстой кожи — меня могли освободить за выкуп.

Хозяин застонал — я знал, что он достиг пика удовольствия и сейчас кончает. Его ягодицы и бедра напряглись, он с силой вдавил девушку в постель. Через некоторое время скатился в сторону, давая мне возможность ее рассмотреть.

Совсем молоденькая, светловолосая, с голубыми глазами. Она только теперь увидела меня и смотрела с испугом. Волосы надо лбом слиплись от пота. Все тело тоже было влажным, волосы внизу живота были заметно темнее, чем на голове. Между по-прежнему разведенными ногами виднелось вытекающее семя хозяина. Заметив мой взгляд, она свела ноги и выпрямила их, затем снова поджала, стараясь закрыться. Руками прикрыла грудь.

Хозяин, лежа рядом и приподнявшись на одном локте, наблюдал за ней. Отвел рукой ее руки, сжал грудь, к другой припал губами. Поднял взгляд на меня:

— Нравится?

Я кивнул. Я давно не был с женщиной, а эта была красива. Полная грудь, тонкая талия, плоский живот, длинные ноги. Тело налитое, не худышка. Мне она понравилась.

— Возьми ее.

Мой член уже поднялся. Мне никогда раньше не приходилось обладать женщиной в присутствии другого мужчины. Но мне раньше и отдаваться мужчине тоже не приходилось. Разум протестовал, но тело реагировало вопреки ему. Я сел на край кровати рядом с девушкой. Хозяин сдвинулся в другую сторону, давая нам больше места. Девушка боялась меня, но возражать не осмеливалась. Мне хотелось, чтобы этот страх прошел. Я наклонился и поцеловал ее, стараясь сделать поцелуй нежным. Она замерла, потом ее губы дрогнули и она ответила, приоткрыв рот. Я стал целовать ее настойчивее, одновременно ложась на кровать рядом. Она подвинулась, позволяя мне лечь. Я сжал рукой ее грудь, потом начал целовать шею, спускаясь ниже. Каждый сосок я обвел языком, вобрал в рот и пососал, чуть прикусывая зубами. Ей понравилось, она тихонько охнула, руки обхватили мою голову, прижимая крепче.

Я провел рукой по ее животу, продолжая ласкать губами грудь, и она послушно раздвинула ноги, позволив мне ощутить, как продолжает истекать из нее влага после недавнего соития. Я больше не мог терпеть и лег на нее, полностью покрыв собой. Член скользнул во влагалище, и почти сразу женщина сжала мышцы внутри, плотно обхватывая его. Я застонал и начал двигаться, мне хотелось продлить ощущения как можно дольше и поначалу мои движения были медленными. Но долго сдерживать себя не получилось — я уже почти ничего не соображал, толчки стали резкими и быстрыми, я начал кончать. В это время хозяин просунул руку между моими бедрами и слегка сжал мошонку. Наслаждение стало невыносимым, я стонал и испытывал, кажется, самый сильный оргазм в моей жизни. После него сил не осталось даже на то, чтобы отпустить девушку, с нее меня буквально стащил хозяин, укладывая посреди тесноватой для троих кровати.

Девушка соскользнула на пол. Я увидел, как она намочила полотенце и стала обтираться, поглядывая на нас. Вернулась к постели.

Я понимал, что хозяин на этом не остановится.

— Встань на четвереньки.

Я повиновался. Девушка стояла рядом с кроватью.

— Поцелуй его, как меня.

Рука хозяина лежала у меня на пояснице. Я почувствовал, как постель просела под тяжестью девушки, затем ее руки раздвинули мои ягодицы, а губы впились в анус. Ее язык двигался по кругу, затем раздвинул колечко и оказался внутри. Никогда я не испытывал ничего подобного. Моя мошонка подобралась, а член снова начал набухать. Девушка пальчиком начала ласкать перемычку между анусом и мошонкой, доставляя мне еще большее удовольствие.

Хозяин отстранил ее и место языка занял его член. На этот раз первое проникновение было не так болезненно, как всегда, видимо, слюна девушки помогла члену легче скользнуть. Но внутри смазки не было и каждое движение, трение члена о стенки чувствовались очень сильно. На этот раз хозяин, уже получивший разрядку, сношал меня долго, то убыстряя движения, то делая их медленными. Девушка, просунув руку мне под живот, обхватила мой член и сжала его, начала двигать рукой. Скоро она добилась своего — я начал изливать семя в ее ладонь. Мой оргазм ощутил хозяин. Его движения ускорились, и я почувствовал внутри его извержение.

— Люблю, когда ты кончаешь подо мной. — Он лежал рядом, по обыкновению повернув меня к себе спиной и плотно прижав.

Девушка ушла. Я не знал ее имени, несколько раз видел раньше, она убиралась в доме. Завтра обо всем, что происходило этой ночью, будут знать остальные рабы и слуги — еще одно унижение, которого не избежать. Впрочем, пристрастия хозяина ни для кого в доме не тайна, а мое положение ничем не отличалось от положения остальных рабов. Но как же трудно было с этим смириться!

Губы хозяина прихватили мочку уха. Он облизал ее, прошелся за ухом, двинулся ниже, к шее. На шее поцелуи сменились легкими укусами. Рука сжала мою ягодицу, потом скользнула вниз живота, к члену. Я напрягся, ожидая продолжения. Хозяин остановился и тихонько рассмеялся:

— Спи.

Две следующие ночи прошли как обычно. Мне казалось, что хозяин начинает терять ко мне интерес — ему хватало теперь одного соития, потом он позволял мне спокойно спать до утра, правда, и из постели не отпускал.

На третью ночь он снова уложил меня на спину. Мои ноги были на его плечах, свой член я обхватил рукой, а член хозяина размеренно ходил во мне. Я достиг пика, судорога наслаждения скрутила меня, заставив сильно сжать ягодицы, хозяин застонал и тоже излился. Я не услышал скрипа двери, но когда хозяин отпустил меня и лег рядом, оказалось, что у закрытой двери стоит Рауд.

— Подмойся. — Хозяин подтолкнул меня к краю кровати.

Я пошел за полотенцем, а мое место занял парнишка, оставив простыню, в которую кутался, у порога. С ним все произошло даже быстрее, чем обычно со мной — поставив его на четвереньки, хозяин сразу вошел на всю длину. Парень застонал от боли. После этого он не издал ни звука. Его ни разу не наказывали, но что происходит со строптивыми рабами, он видел не однажды, и в колодки не хотел. Он исполнил все, чего от него хотели — отдался хозяину, затем встал на колени передо мной и взял в рот мой член, старательно сосал его. А я не смог. Хозяин хотел, чтобы я отимел парня, но у меня ничего не вышло — член не стоял. Я никогда не испытывал вожделения к мужчинам, мне не хотелось обладать Дейлом, когда его сношали другие рабы. С Раудом случилось так же. Хозяин был недоволен, он отослал парнишку, но меня оставил. Той ночью он снова разбудил меня и заставил самого насаживаться на член. На этот раз он посадил меня на себя лицом к ногам и долго не кончал, накачивая меня, а кончив, сразу спихнул в сторону.

С хозяином я ночевал почти два месяца. А потом он уехал. Меня никто не предупреждал, просто однажды управляющий не отправил меня в мыльню в привычный час. Я снова спал в общей комнате.

Наступила осень. Здесь она была намного холоднее, чем у меня на родине. На окрестных полях закончили собирать урожай. После сбора урожая большинство рабов отправили в деревню на зиму, здесь для них работы не было. В нашей комнате осталось только пятеро мужчин — кроме меня, Дейла и Рауда, молчун и старый раб-палач, обычно он работал в хлеву. Мы все перебрались поближе к печи, которую теперь топили по вечерам. Но за день комната выстывала и спать было холодно. Дейла почти оставили в покое. Из тех, кто остался только молчун иногда забирал его к себе на ночь. Вскоре наступили настоящие холода, мы сдвинули свои лежаки и спали теперь все вместе, грея друг друга. Так сложилось, что Рауд и Дейл обычно ложились по обе стороны от меня.

Меня холод просто убивал. Я никак не мог согреться. Выпал снег. Чтобы защитить от него двор, соорудили навес. Свет проникал через небольшие щели, его было совсем мало и во дворе почти постоянно горели факелы. Ручей замерз, но корка льда была тонкой из-за быстрого течения, мне каждое утро приходилось разламывать ее маленьким ломиком. Работы на кухне стало меньше и у меня впервые появилось свободное время. Лучше бы его не было! Меньше бы мечтал о несбыточном, о свободе.

Чтобы выходить на улицу, мне выдали короткие свалянные из шерсти сапоги с широкими голенищами, их было легко надевать и снимать, и кожаную рубаху мехом внутрь, длиной почти до земли и с пришитым капюшоном. На руки я надевал колючие вязаные варежки, а на ноги — такие же носки. И то и другое было совершенно неожиданным подарком от кухарки, Сигне — она просто сунула мне их, пробурчав, что вязала сама. Я удивился, но принял подарок с благодарностью.

Я обнаружил, что мне можно ходить к морю. Однажды увидел приоткрытую калитку за мыльней и подошел к ней. Остановился, оглянулся на управляющего, наблюдавшего за мной от конюшни. Тот отвернулся, и я шагнул за забор. Оказывается, от моря усадьбу отделяла узенькая полоса земли — я одолел ее в пятнадцать шагов и остановился у обрыва. Летом здесь, несомненно, можно было спуститься вниз, но сейчас ветер просто сшибал с ног и на такой спуск решился бы только безумец. Да и зачем? Насколько хватало глаз, внизу простиралась заснеженная равнина, только у самого горизонта виднелась темная полоса — то ли кончалась прибрежная наледь, то ли просто трещина. Я просто стоял и смотрел, пока не замерз совсем, потом вернулся во двор, спрятался за забором от ветра. Теперь каждый день я хоть ненадолго ходил на обрыв.

Хозяин вернулся в преддверии Нового года. Вместе с ним в усадьбу приехали гости. В доме сразу оказалось очень много народа. В помощь кухарке из деревни привезли двух женщин и еще пятеро рабынь должны были убираться в доме.

— Иди в мыльню. — Я обернулся и увидел за спиной управляющего.

После возвращения хозяина пошла вторая неделя и я уже уверился, что интерес ко мне он потерял. Я знал, что все рабыни ночуют в доме, а не у себя — в их комнате по вечерам было совершенно тихо — и надеялся, что одна из новеньких привлекла внимание хозяина. Оказалось, что зря.

Я вошел в пустую спальню и присел на кровать. Хозяин в последнее время пред отъездом не требовал от меня «позы готовности и покорности», поэтому я просто встал, когда он вошел. Прикрыв дверь, он шагнул ко мне, обхватил одной рукой за плечо, второй притянул голову и впился в губы. Он не торопился овладеть мной, хотя я видел степень его готовности и желания. Он целовал меня, гладил, рассматривал, снова целовал. Наконец уложил на бок, спиной к себе:

— Раздвинь ноги.

Я повиновался, почувствовал его руку на ягодицах, на анусе. Он вошел в меня, замер, потом начал медленно двигаться. Я отвык от этих ощущений, от боли. Помимо воли напрягся, но он не дал мне отодвинуться, придержав за бедро. Его рука привычным движением обхватила мой член.

— Я хочу, чтобы ты кончил подо мной. — Он не проговорил, а прошептал мне в ухо эти слова, поцеловал.

А я неожиданно почувствовал прилив возбуждения. Я не понимал, что происходит, да и не думал ни о чем. Все мои чувства обострились, движения его ладони на моем члене доставляли невероятное наслаждение, я застонал и сам начал двигать задом, насаживаясь на его член. Каждое мое движение приближало мою разрядку. Несколько минут — и мое семя выплеснулось в его ладонь. Он тоже со стоном удовольствия кончил в меня, и я ощущал, как его член толчками извергается внутри.

— Умничка.

Хозяин тихонько засмеялся, поцеловал меня за ухом, плотнее прижал к себе. А я... повернулся к нему и поцеловал. Так, как хотел, как мне иногда снилось ночами без него. Этой ночью я впервые за всю зиму не замерз. Он не давал мне спать, вытаскивал из сна, снова и снова овладевал. Он был неожиданно нежен и долго ласкал меня, как будто изучал. Оказалось, что я мгновенно возбуждаюсь от поцелуев за ухом, почти такое же удовольствие мне доставляют ласки спины между лопаток и сгиба шеи. Все это он проделал, добившись от меня небывалой активности. Я не просто терпел соитие, я двигался сам, включившись в любовную игру.

Весь следующий день я пытался понять, что произошло ночью. Неужели я... соскучился?! По насильнику? Стыд за то, что я проделывал, просто жег меня изнутри. Я молился Богу, чтобы хозяин больше не заставлял меня испытывать подобное.

Я снова ночевал в постели хозяина. Все стало по-прежнему. И все изменилось. Его больше не устраивала моя покорность, он хотел действий. Теперь каждое соитие предваряла долгая игра. Иногда его поцелуи и ласки заставляли меня кончить от нескольких движений ладони по члену. Он заставлял меня повторять то, что сам проделывал со мной, лаская и возбуждая. Хуже всего то, что мне это стало нравиться. Я старался сдерживаться, не делать ничего, что не требовал бы он. Но стал понимать, что стараюсь обмануть себя, не признавая очевидного. Хозяин во всем разобрался раньше меня.

Я понимал, что это грех. Никогда не был особо религиозен, как и вся наша семья. Но добровольно отдаваться мужчине, принимать его ласки и... желать их? Такого Бог не простит. Я не видел никакого выхода.

Теперь я ждал ночи. Отвечал на поцелуи, ласкал сам. Хозяину нравилось. Он ложился на постель на спину, позволяя мне делать то, что хотелось. У него тоже нашлись чувствительные местечки — кожа на горле, соски и внутренняя поверхность бедер. Он раздвигал ноги, сгибая в коленях и позволяя мне пройти языком по напряженному члену, мошонке, бедрам. Я понял, что ему нравилось, когда я ласкал языком его анус, тогда мошонка подбиралась и член напрягался, становясь багровым. Такие действия заканчивались одинаково — он подтягивал меня на себя, насаживая на стоящий член, и начинал двигать, придерживая за бедра. При этом он не отрываясь смотрел на меня, не знаю, что хотел увидеть.

В доме готовили большой пир — у хозяина гостили все ближайшие соседи, человек тридцать. Приготовления на кухне начались за два дня до него, работы было много, мы все просто сбивались с ног. Ночью я засыпал, едва мне позволяли коснуться головой подушки.

В день праздника для помощи на кухню отправили всех рабов-мужчин. Управляющий следил за всем сам. Когда веселье началось, и служанки понесли первые блюда на стол, мне управляющий велел идти за ним:

— Будешь прислуживать за столом, хозяин велел. Переодевайся.

Передо мной лежала чистая одежда — верхняя и нижняя рубахи. Женские.

— Чего ждешь? Поторапливайся, работы много.

Я переоделся, оставив свою одежду на скамье у выхода с кухни. Нижняя рубаха оказалась закрытой, так что отсутствие груди у «служанки» не должно было быть очевидным. На голову повязал платок, скрывший мои короткие волосы, но не шрам на лице.

— Будешь разливать вино.

Я знал, что это самая трудная работа — кувшины были тяжелыми, гости трезвее не становились, и нужна была немалая ловкость, чтобы никого не облить, попасть в кубок, а не на стол.

Я вышел в пиршественный зал. Мне ни разу не доводилось бывать там, я вообще не был нигде в доме, кроме кухни, кабинета и спальни хозяина. Помещение было большим, посередине стоял длинный стол, в дальнем конце к нему был приставлен стол поменьше, за которым сидел хозяин с самыми почетными гостями. Столы были хорошо освещены, гости ярко одеты и громко переговаривались. Я принялся обходить столы, доливая вино в опустевшие кубки — на длинном столе они были из серебра и бронзы, а у хозяина — из драгоценного цветного стекла, окованного золотом. У нас дома были такие, и я знал, как они ценны.

Со стороны входа на кухню зал почти не освещался, здесь были глубокие тени, стоял стол с кувшинами вина, а рядом — с закусками для музыкантов, которые сейчас тихо играли, сидя у противоположной стены, за спинами гостей.

Сначала все было вполне пристойно — гости ели, пили, обсуждали свои дела, шутили и смеялись. Затем настало время танцев. Музыканты ушли в соседний зал, вслед за ними отправились все женщины и те из мужчин, кто собирался стать их кавалерами, с ними ушел и хозяин. Примерно половина мужчин осталась за столами. В отсутствии женщин они стали вести себя гораздо свободнее. Служанок бесцеремонно хватали за зады, усаживали рядом с собой, щупали за грудь. Те не возражали — обычное дело. В темном углу у кухни кто-то из них уже стоял, нагнувшись, с задранной до головы юбкой. Моя фигура с трезвых глаз вряд ли могла привлечь мужское внимание — слишком маленький и худой. Но пьяным было уже все равно, даже шрам не отпугивал. Пока мне удавалось избегать слишком пристального внимания, отделался несколькими щипками за зад и бедра. Но служанок было мало, а желающих их поиметь — много, так что долго увертываться я не смог. Один из гостей поймал меня за талию и усадил рядом с собой, сразу запустив руку под подол. Я вывернулся, хотя почувствовал его пальцы на члене. Впрочем, он был слишком пьян, чтобы сразу понять, что нащупал, а уже в следующую минуту его внимание привлекла пухленькая девушка, только что слезшая с колен сидевшего по соседству мужчины. Она не возражала против нового ухажера и сразу уселась на освобожденное мной место.

Я отправился за новым кувшином вина. Здесь, в темноте, меня поймал еще один охотник. На моей талии сомкнулись руки, мужчина прижал меня к себе, я почувствовал запах вина.

— Нагнись. — Рука надавила мне на спину, заставляя наклониться, опираясь руками о стол.

Я узнал голос хозяина и подчинился. Он сжал мои ягодицы руками, поднял подол. Небольшая пауза, пока он развязывал пояс, и его член вошел в меня. Совсем рядом еще кто-то из гостей сношал служанку, я слышал шлепки по ягодицам и довольное постанывание девушки. Хозяин начал двигаться. Он был пьян, поэтому кончить быстро не мог. Служанку уже отпустили и гость ушел, пожелав хозяину «хорошенько порадовать девушку». Минут через двадцать движения хозяина стали глубже и резче, и я почувствовал в себе его семя. Он вынул член, погладил меня по голой ягодице и опустил подол. Я выпрямился, чувствуя жидкость, стекающую по бедрам.

— Иди, жди меня в спальне.

Я увидел управляющего, который, видимо, наблюдал все произошедшее. Он кивнул мне, позволяя уйти из зала.

В спальне хозяин появился только под утро. Он был так пьян, что рухнул на кровать, не раздеваясь. Я проснулся, услышав, как он вошел, помог дойти до постели. Кажется, он даже не понял этого, упал на подушку и уснул. Я стащил с него обувь, раздел, с трудом ворочая тяжелое тело, перекатил подальше от края и лег рядом. Он не заметил бы моего отсутствия, но идти через дом, когда явно не все гости угомонились, не хотелось. Я встал и задвинул засов на двери.

Уснуть снова я не смог — не давали покоя мысли. Что сегодня случилось? Зачем был этот маскарад? Я давно привык к положению раба и не рисковал проявлять недовольство, но смириться в душе было намного сложнее — унижение было слишком болезненным. Женское платье, чужие руки, ощупывающие меня. А если среди гостей есть содомисты, я могу завтра оказаться в чужой постели? Мне было плохо и страшно от этих мыслей, но ничего сделать я не мог.

Я ушел, пока хозяин спал, весь день работал на кухне, с ужасом ожидая ночи, но меня больше не трогали.

Гости разъехались через три дня и все это время я не видел хозяина ни разу. На четвертую ночь я снова был в его спальне. Я вошел, закрыл дверь и остановился возле нее. Он сидел на кровати, разглядывая меня:

— Иди сюда.

Я подошел, сел рядом, повинуясь его жесту. Он обнял меня, поцеловал, заставив откинуться на постель. Я приоткрыл рот, но не смог заставить себя ответить на поцелуй. Он не обратил на это внимания, продолжая ласкать меня, целуя и покусывая шею, поглаживая грудь, сжимая соски. Он продолжал опускаться поцелуями ниже, обвел языком пупок, чуть прикусил кожу под ним, опустился с кровати, встал на колени между моих опущенных раздвинутых ног. Его рот вобрал мой член, заставив его напрячься, а ладонь слегка сжала мошонку. Он никогда раньше не делал ничего подобного — это была моя роль. Его движения были ласковы и настойчивы, я не мог удержаться и застонал, прижимая его голову к себе обеими руками, мои пальцы запутались в его волосах. Он не отпрянул, а еще глубже вобрал в себя мой вставший член, втянул его в себя. Несколько движений, и мое семя толчками потекло в его рот, я чувствовал, как он сглатывает его, ощущал движения его кадыка. Когда он отпустил меня, я опустился на колени рядом с ним, целуя его, собирая с губ вкус собственного семени.

Я больше не мог оставаться безучастным к его прикосновениям, сам положил его ладони на свои ягодицы, прижался к нему, низом живота чувствуя его напряжение и желание. Он снова впился в мои губы и я ответил, впуская его язык в себя, посасывая его. Он развернул меня к себе спиной, я расставил ноги и выгнулся навстречу его движению. Я даже не почувствовал боли при проникновении, так велико было желание. Он двигался медленно, останавливался, наклонялся, проводя языком по спине между лопатками. Каждое такое прикосновение отдавалось во мне волной жара. Мой член снова напрягся, с кончика стекала тягучая жидкость. Его движения ускорились. Я подавался ему навстречу, стараясь доставить удовольствие и испытывая его сам. Он застонал и начал кончать, одновременно просунув руку мне под живот и сжав мой член. Этого оказалось достаточно, чтобы я тоже извергся. Судорога оргазма заставила меня сжаться, еще сильнее почувствовать пульсацию его члена внутри. Его стоны стали громче, я вторил ему. Он просто рухнул на меня, придавив грудью к кровати.

Мы отдышались, он отпустил меня, лег сам и уложил меня рядом, лицом к себе. Я рассматривал его лицо, покрытое капельками пота, провел по лбу, по скуле, стирая влагу. Он поднял на меня взгляд, потом сильнее прижал к себе:

— Спи.

Я так и заснул, уткнувшись лицом в его грудь, чувствуя его ладонь на бедре.

На следующую ночь я снова застал хозяина с женщиной. Она сидела на постели, прикрывшись покрывалом, под которым явно не было одежды. Хозяин, полностью одетый — в кресле напротив нее. Этого кресла в комнате раньше не было, перетащили из кабинета. Я остановился у двери. Он оторвал от нее взгляд, перевел на меня. Улыбнулся. Я не чувствовал запаха соития. Он ее еще не трогал.

— Это тебе. Возьми ее.

Я посмотрел на сидящую девушку. Под моим взглядом она откинула покрывало и легла на спину, давая себя рассмотреть. Постарше меня, лет двадцати трех. Очень светлые длинные волосы, а вот брови и ресницы, волосы внизу живота намного темнее. Невысокая, пухлая — живот немного выдается, полные бедра и руки, большая грудь. А черты лица тонкие, сильно выдающиеся скулы, чуть впалые щеки. Большой рот с полными губами. Красивая.

Я подошел к кровати, оглянулся на хозяина. Он улыбнулся и одобрительно кивнул. Я лег рядом с девушкой. Она меня не боялась. Сама потянулась и поцеловала, прижала мою руку плотнее, когда я сжал ее грудь. Притянула меня к себе. Ее рука опустилась вниз по моему животу, и она довольно мурлыкнула, когда нащупала напряженный член. Раздвинула ноги, позволяя моим пальцам проникнуть внутрь, задвигала бедрами, когда я начал поглаживать ее клитор. Скоро я почувствовал влагу, говорящую о ее готовности к соитию.

Я лег на нее, помог рукой члену скользнуть внутрь. Девушка застонала, обхватила руками мои плечи, прижимая к себе. Я начал двигаться. Думаю, мне удалось продержаться не меньше получаса, то ускоряя движения, то замедляя их, чувствуя близость разрядки. Наконец я излился в нее и перекатился на бок, освобождая девушку. Только теперь я вспомнил о хозяине. Вначале я ждал его вмешательства, а потом полностью отдался ощущениям и обо всем забыл. Оказывается, все это время он сидел в кресле неподвижно, глядя на происходящее в его постели.

Девушка приподнялась и потянулась ко мне, целуя. Я ответил, и мы снова сплелись. Она рукой помогла моему члену напрячься. Я перевернул ее на живот, подложив подушку ей под бедра. В такой позе попка соблазнительно выпятилась, внизу виднелась вытекающая на постель влага. Я овладел девушкой, сначала удерживаясь на вытянутых руках, а потом полностью подмяв ее. Теперь я не так сильно был поглощен процессом и услышал судорожный вздох нашего зрителя. Я поднял на него взгляд, оторвавшись от поцелуев девичьей шейки, и увидел, что рука хозяина поглаживает через одежду его член. Я продолжил.

После второй разрядки мне понадобилась передышка. Девушка тоже получила удовольствие от близости, я чувствовал судороги ее оргазма и слышал стоны. Слышал и тяжелое дыхание по-прежнему сидящего в кресле хозяина. Он, кажется, с трудом удерживался от желания присоединиться к нам. Я не понимал, почему.

Девушка встала на четвереньки и взяла в рот мой обмякший член. Она сосала его, стараясь поднять. Я услышал, что хозяин, наконец, встал из кресла:

— Уходи.

Девушка облизнула мой член, приподнялась, поцеловала меня в губы и соскользнула с кровати. Через секунду ее не было в комнате, а я наблюдал, как хозяин поспешно сдирает с себя одежду. Он лег рядом, наклонился надо мной, впившись поцелуем в губы. Его рука сжала мой член, заставив его немедленно напрячься. Ни о какой нежности не было и речи. Развернув меня к себе спиной, он сразу вошел в меня и начал с силой накачивать, давая выход скопившемуся напряжению. Я подмахивал ему, стараясь не выпустить его член из себя. В этой позе мой собственный член при каждом его толчке терся о постель, напрягаясь. Его разрядка была бурной, я чувствовал внутри горячий поток его семени, он стонал, а потом до боли поцеловал меня в шею ниже уха. Понял, что причинил боль и облизал пострадавшее место. Это стало сигналом к моей разрядке. Я кончил не так бурно, как он, и сразу провалился в сон, на границе сна и яви услышав:

— Прости.

За что?

Жизнь вошла в обычное русло, дом снова обезлюдел. Ни одна из новых рабынь не привлекла внимание хозяина, их всех отправили обратно.

Через две недели хозяин снова собрался в путь. На этот раз о поездке я знал — мне тоже предстояло ехать. Управляющий подобрал мне более удобную одежду для путешествия — меховые штаны и короткую куртку. Варежки и носки я оставил свои. Ехать предстояло верхом, с большим обозом и мне выдали нож, который висел теперь на поясе — в пути могли встретиться волки. Внешне я не отличался от остальных охранников, ошейник скрывала одежда.

Нам предстояло путешествие на ярмарку. Что собирался продавать и покупать хозяин, я не знал, но сани были тяжело нагружены и двигались мы не спеша. Дорога была знакома всем, кроме меня, ночевали мы в придорожных трактирах и все ночи я проводил в постели хозяина, хотя мне, как его слуге всегда полагалась постель на полу у его кровати. Каждую ночь хозяин сношал меня, хотя старались мы этим заниматься тихо, не привлекая внимания остальных постояльцев.

Я наслаждался путешествием. Впервые почти за год я смог покинуть усадьбу, я соскучился по езде верхом, мне казалось, что даже воздух стал другим — чище и вкуснее. Конечно, мой ошейник никуда не делся, но так хотелось насладиться хотя бы видимостью свободы. За хозяином я следовал всюду. Иногда ловил на себе его взгляды.

Через десять дней мы прибыли на место. Оказывается, в городе у хозяина был свой дом. Обычно здесь жила пара слуг, но сейчас дом ожил — весь двор был заставлен санями, в конюшне ржали лошади, по дому сновали люди.

Первые три дня я провел дома. Здесь у меня не было обязанностей, иногда помогал слугам. Наконец я увидел себя в зеркале. Не скажу, что меня так уж заботил внешний вид, было просто любопытно. Оказалось, что шрам на лице не так уж и страшен. Он начинался ниже левого глаза, пересекал щеку и заканчивался на подбородке. Кожа стянулась и образовала бледный тонкий рубец. Ничего особенного.

Я мог ходить по всему дому и обнаружил, что здесь есть даже что-то вроде библиотеки — несколько десятков книг стояли на полках в маленькой комнате. Здесь же стояло старое большое и очень удобное кресло. Большинство книг оказались на незнакомых языках, одна, похоже, была даже на арабском. В некоторых были картинки, я с удовольствием их рассматривал. К огромной моей радости я нашел несколько книг на итальянском. Первая же из них оказалось сборником любовных историй, весьма откровенных. Была книга о похождениях плута и несколько рыцарских романов, какие-то научные труды. Я погрузился в чтение, даже не думал, что так скучаю по этому невинному занятию.

В кресле я и задремал, благополучно пропустив обед и, кажется, ужин. Я проснулся в полной темноте, попытался нащупать свечу — видел огарок на подоконнике — и понял, что не один. Мне на плечи легли руки, щекой я ощутил дыхание, и мгновение спустя почувствовал на губах его губы. Хозяин.

— Я не нашел тебя в постели.

— Простите, хозяин, я уснул.

— Вижу. Идем.

Вслед за ним я по спящему дому дошел до спальни. Здесь горела одна свеча, показавшаяся очень яркой после темных комнат и коридоров.

— Раздевайся.

Я начал снимать одежду, наблюдая, как то же самое делает он. Мы одновременно шагнули навстречу друг другу и слились в поцелуе. Его руки оказались на моей талии, двинулись ниже, член напрягся.

Утром мы встали до рассвета. Хозяин снова зажег свечу, оделся. Сел на кровать, наблюдая, как одеваюсь я. Потом наклонился и поднял с пола сверток:

— Тебе.

Я взял в руки подарок, развернул его. Это оказалась рубаха глубокого синего цвета. Ткань была тонкой и выглядела дороnbsp; — гой. По подолу, рукавам и вороту шла вышивка.

— Спасибо. Только...

Куда я мог это надеть? Работать в такой не станешь — жалко. Кажется, он меня понял.

— Будет праздничной. И твоей.

Моей. Я сам — собственность, мной можно распорядиться как угодно. Даже убить. А это — мое. Я молча смотрел на подарок, не зная, что еще сказать. Он встал и вышел.

Я все-таки побывал на ярмарке. Шел за хозяином по торговым рядам, смотрел на выставленные товары, на оживленных людей, слушал торговцев, расхваливающих свой товар. Хозяин купил нам по пирогу со сладкой начинкой — ничего вкуснее никогда не ел.

В оружейном ряду мы задержались надолго. Тщательно рассматривали мечи и ножи, оценивали качество ковки, восхищались тонкой насечкой, украшающей клинки. От одного я с трудом заставил себя оторваться — никогда не видел меча лучше. Он просто лег в мою ладонь, прекрасно сбалансированный одноручный клинок. Качество ковки было выше всяких похвал. Такой клинок я никогда не мог себе позволить, даже будучи свободным человеком — слишком дорого. Вспомнив о своем нынешнем положении, отложил оружие в сторону и больше ни разу не позволил себе взглянуть на него.

Свои торговые вопросы хозяин решал больше двух недель. Днем я его не видел, почти все время проводил за книгами. Мы встречались ночью. И почти каждое утро я получал подарки. Это всегда была одежда и я не уставал удивляться, что все вещи были мне впору.

Ко времени возвращения у меня был целый гардероб, даже мешок понадобился для вещей. Кроме самой первой рубахи, остальные были проще и дешевле — рубахи, штаны, обувь. Летние и зимние. Даже куртка у меня теперь была своя, мехом внутрь, длиной до середины бедра, теплая и новая. На голову — шапка с длинными ушами, их можно было для тепла обматывать вокруг шеи.

Дома управляющий позволил мне хранить эти обновки в ящике у входа на кухню и даже дал замок, ключ от которого я носил с собой на поясе.

Теперь я сопровождал хозяина во всех поездках, исполняя роль личного слуги. Он стал брать меня с собой и на ежедневные тренировки, гоняя с тренировочным мечом по плацу. Мои обязанности на кухне почти полностью перешли к Рауду. Я стал охранником, неся службу вместе с еще пятью слугами — все они, в отличие от меня, были свободными и служили за плату. Правда, иногда кухарка по старой памяти отправляла меня за водой, если видела во дворе. Я не возражал.

Я оставался любовником хозяина. Такое его постоянство удивляло всех в усадьбе. Оказывается, обычно он никем не интересовался больше одной-двух недель. При этом пол не имел значения — мужчины сменяли женщин и наоборот. Дольше всех до меня в его постели пробыл Дейл — три месяца. Я не хотел бы повторить его судьбу и стать развлечением для остальных рабов, когда надоем хозяину. Только вот от моего нежелания ничего не зависело.

Каждую ночь хозяин по-прежнему сношал меня. Теперь не было нужды уходить от него рано утром и игры, начатые вечером, продолжались с рассветом. Он перепробовал все мыслимые позы, но любимой оставалась поза на боку. Ему все так же нравилось, когда я кончал под ним. Мне тоже нравилось все, что он проделывал со мной. При этом женщины, как и раньше, вызывали у меня желание, а вот мысль отдаться любому другому мужчине отзывалась тошнотой и спазмами в животе. Я не хотел думать о том, что со мной случилось, не хотел даже мысленно признавать, какие чувства испытываю. Пусть все идет как идет...

Мы начали разговаривать. Раньше он предпочитал отдавать приказы, даже в любовной игре я всегда подчинялся его желаниям, мои его не интересовали. Теперь, лежа в постели в его объятиях после соития, я отвечал на вопросы. Его интересовали разные вещи — иногда мое прошлое, семья. Иногда то, как я жил в усадьбе. Мы могли говорить на самые неожиданные темы, однажды обсуждали вопросы веры. Он изредка рассказывал о своей жизни. Гораздо реже, чем расспрашивал обо мне. Мне нравилось, лежа головой на его груди, слушать рассказы о местах, где он успел побывать и представлять дальние страны и города, в которых никогда не был. Он оказался хорошим рассказчиком, мне бывало и грустно и смешно от его историй.

Следующая поездка с торговым обозом оказалась гораздо опаснее, чем предыдущие. Мы охраняли всего три повозки, но груз был ценным — меха и драгоценные ткани с юга. Поездка не задалась с самого начала. Мы не успели до ночи доехать до обычного места ночевки из-за глубокого снега и подъезжали к трактиру в полной темноте. Пришлось отбиваться от волков — зима перевалила за половину, было морозно и голодно, они подходили прямо к жилью в надежде на поживу. Стая была большой, но мы ушли без потерь. А на следующем переходе нас попытались ограбить.

Схватка была короткой — большинство нападавших были пешими, мы все верхом, так что задавить нас числом не успели. Мы потеряли лошадь — кто-то ткнул ее мечом в шею, пришлось добить. Таких столкновений на пути туда и обратно было еще три. Последнее — в двух днях пути от усадьбы. Места были уже знакомые, охрана немного расслабилась, за это нас и наказали. В этой стычке мы потеряли троих охранников, плюс двое раненых. Мне досталось сильно — ударом меча едва не перерубили руку. Я потерял много крови, и держаться в седле не мог, домой вернулся в повозке. Этого я не помнил, очнулся уже в постели.

Меня положили в кабинете хозяина, по соседству со спальней. Здесь я не был с тех пор, как меня впервые привели для представления владельцу. Очнувшись, обнаружил, что лежу на широкой лавке, напротив окна. За окном был день, а в кресле за столом рядом со мной сидел хозяин, разбираясь в каких-то бумагах. Он сосредоточенно во что-то вчитывался, потом поднял взгляд на меня и увидел, что я не сплю. Он улыбнулся. Мне показалось, что его лицо помолодело, будто он избавился от какой-то заботы.

Встать сам я смог только через неделю. Рука была туго перебинтована, меня шатало от слабости, но чувствовал я себя намного лучше. Хозяин проводил много времени за столом — что-то писал, считал, сверял записи. Помогал мне напиться. Я наблюдал. Кажется, ему это нравилось. Через пять дней я вернулся в его постель. Он был очень осторожен, стараясь не повредить моей руке во время соития.

Еще через месяц мы снова отправились в путь. В поездках мы провели остаток зимы, всю весну и начало короткого северного лета.

А потом в усадьбе появились новые гости — его семья. Оказывается, у него были три старших брата и две сестры, он самый младший. У всех остальных были семьи и усадьба наполнилась детскими голосами. В доме стало тесно. Настоящий семейный совет. Я вспомнил своих родных — у нас такие съезды случались по особо торжественным и важным для всех случаям.

Мое положение при хозяине ни для кого не было тайной, он ничего не скрывал. Я вызывал недоумение. Меня рассматривали и обсуждали. Но никто не осмеливался высказывать хозяину какие-нибудь упреки. Постепенно я понял, почему. Благосостояние всей семьи во многом зависело от него. Его старший брат жил в унаследованном от отца поместье где-то на юге. Земля там была лучше, но поместье большой прибыли не давало. Остальным братьям предстояло определиться самим. Удача улыбнулась младшему — он успешно торговал, не боясь ввязываться в опасные авантюры. Одной из них было участие в том набеге, в котором я был захвачен. Добыча была большой, но вообще подобный способ заработка хозяина не привлекал — ему больше нравилась игра на рынке. В поисках выгоды он ходил с торговыми обозами далеко на юг и на восток. Он успешно торговал самым разным товаром, вкладывая прибыль в покупку земель. В результате каждый из средних братьев жил в собственной усадьбе, а сестры получили приданое и смогли найти обеспеченных мужей.

Теперь вся семья была озабочена счастьем младшенького. А я был, видимо, тому помехой.

Хозяин лежал в постели, подтянув меня к себе под бок. От него немного пахло вином.

— Зачем мне наследник? У меня куча племянников, я не хочу жениться. А они не хотят этого понимать. — Сегодня был большой разговор. Я не присутствовал, но понять, что речь шла о его женитьбе, не составило труда. Видимо, были и невесты на примете.

Мое мнение его не интересовало, просто пожаловаться на любимых родственников было больше некому. Я слушал. Он поглаживал меня по плечу, иногда наклонялся, чтобы поцеловать. Я отвечал на поцелуй и выслушивал новые жалобы на родню.

Я понимал, что братья и сестры правы — в его возрасте уже можно и нужно заводить семью, детей. Он и сам это понимал. И сопротивлялся. Не знаю, какое будущее представлял себе он, но мои собственные чувства приводили меня в недоумение. Я представил себе, что наши отношения закончатся — и... испугался. Как со мной могло случиться такое?! Он вправе решать мою судьбу, распоряжаться жизнью. Он может убить меня, покалечить, продать, да просто подарить кому-нибудь. У него будущее есть. У меня нет. Я раб, собственность. Я не должен испытывать человеческих чувств. Не должен...

Я мужчина. Несмотря ни на что, я мужчина и плакать не могу, не умею. Но боль от этого не исчезает.

Кажется, он что-то почувствовал. Наклонился ко мне, поцеловал. На этот раз поцелуй был долгим и нежным. Его руки ласкали меня, губы бродили по шее и груди. Поднял взгляд:

— Ты мой.

Конечно его. Я об этом помню.

Он повернул меня спиной к себе, погладил по боку, сжал ягодицу. Я привычно подался к нему задом, раздвинул ноги, впуская его в себя. Боли при первом соитии больше не было. Его движения доставляли удовольствие. Мне казалось, что он что-то задевает внутри, заставляя меня выгибаться и стонать от наслаждения. Его рука сжала мой член. Нескольких движений хватило для разрядки, мы кончили вместе. Он не торопился отпускать меня, продолжая ласкать шею, поглаживая мой опавший член и мошонку, не выходя из меня. Я почувствовал, что его член снова начал наливаться силой. Он начал двигаться, сначала тихонько. Его толчки становились сильнее, я стал двигаться навстречу. Его новое извержение было не таким обильным, после него член сразу выскользнул из меня. Я ощущал стекающее на постель семя. Повернувшись к нему, я стал покрывать поцелуями его лицо в благодарность. Хозяин гладил меня по спине, прижимал к себе:

— Мой.

— Твой.

Мы уснули.

Остаток лета и начало осени хозяин провел в усадьбе. После сбора урожая мы снова отправились с обозом на ярмарку. Год был не очень обильным, цены были высокими, торговля шла успешно. Остановились мы в том же городском доме, и я с удовольствием вернулся к чтению. Прошедшей зимой хозяин учил меня рунам, мне не терпелось проверить, смогу ли я понимать написанное, хватит ли знаний. Занятие было увлекательное.

На этот раз домой мы возвращались без обоза, отрядом в двенадцать человек. Видимо кто-то посчитал, что вся выручка у нас будет с собой, в дне пути от усадьбы на нас напали. Засада была хорошо организована — нам перекрыли путь в обе стороны, нападавших было больше двух десятков и все верхами. Нам пришлось принять бой. К сожалению, трое охранников погибли сразу, от стрел.

Трудно описать бой. Мне казалось, что он длился бесконечно долго. Рука устала размахивать мечом, лошадь подо мной была ранена в бок стрелой и истекала кровью. Один противник сменял другого, и некогда было осмотреться. Лошадь рухнула, едва не придавив мне ногу. Я с трудом встал и оглянулся вокруг. Прямо на меня с поднятым мечом надвигался всадник. Он был ранен, но лошадь давала ему явное преимущество. Я увернулся от удара и, когда он мчался мимо, с силой дернул его за ногу. Получилось — он рухнул на землю, а лошадь без всадника почти сразу встала. Я добил упавшего и подошел к лошади. Она спокойно позволила взобраться на нее, не обращая особого внимания на крики вокруг и брызги крови, летящие от сражающихся людей.

Это сражение мы выиграли, противник бежал. Но цена была ужасной — нас осталось пятеро, все ранены. Хозяин получил удар по голове. Он потерял шапку и волосы на голове у него были красными, кровь размазана по лицу — наверное, вытирал, когда заливала глаза. Я обмотал ему голову разодранной нижней рубахой — ничего более подходящего не нашел. Его пришлось привязать к седлу, сам он удержаться не мог. Я взял повод его лошади. Сам я отделался легко, стрела попала в ногу, в мякоть, пробила насквозь. Я вытащил ее, обломав наконечник и с трудом удержавшись в сознании от боли, потом перевязал. Остальные тоже перевязывали раны, кто как мог. Трупы пришлось оставить — на похороны ни у кого не было сил.

Оказалось, что вести отряд предстоит мне, я лучше всех знал дорогу. Решил не останавливаться, гнать изо всех сил. К ночи мы были в усадьбе, и можно было больше не беспокоиться о раненых.

Мне опять не повезло — рана воспалилась, и следующие несколько дней я провел в горячечном бреду. Снова выжил. Очнулся на той же лавке. Правда, в кабинете никого не было и я забеспокоился — неизвестно, насколько серьезной была рана у хозяина. Встать не смог и снова уснул. Когда открыл глаза в следующий раз, увидел уже привычную картину — хозяин разбирал бумаги. Голову украшала повязка, над которой топорщились волосы. Я невольно улыбнулся, от облегчения — жив и относительно здоров. Он поднял на меня глаза, заметил улыбку и улыбнулся в ответ.

На этот раз я выздоравливал быстрее, встал в тот же день к вечеру. Правда, на ногу опираться не мог, прыгал на одной, поджимая больную. Хозяин помогал. Эту ночь мы провели вместе. Утром он протянул мне длинный сверток.

— Тебе.

Я, сидя на постели, развернул его и уставился на подарок, о котором не мог и мечтать. У меня в руке был тот самый меч, что запал мне в душу год назад на ярмарке. Я осторожно вынул клинок из кожаных ножен и любовался им. Поднял взгляд на хозяина и не смог ничего сказать. Он стоял напротив, внимательно глядя на меня, улыбнулся и молча вышел.

Тем вечером с меня сняли ошейник. Я думал, что кожаный решили заменить металлическим — никакой надежды на выкуп у меня не было уже давно. Но ничего подобного — меня просто освободили. Управляющий привел меня в кузню и сам срезал с шеи «украшение», отбросив кожаную полоску в угол, в кучу мусора:

— Хозяин велел.

Хромал я еще месяц.

Меня признали свободным человеком. Хозяин отдал мне документ, подтверждающий мою свободу. Теперь за службу я получал жалование. И мог вернуться домой. Мог. И не вернулся.

Сначала была зима, трудно проходимые дороги. Потом оправданий не стало, а я оставался в усадьбе. Здесь ничего не изменилось. Я еще несколько раз побывал в поездках, участвовал в стычках. Жил, как раньше. И по-другому.

Мне иногда казалось, что хозяин чего-то ждет от меня. Я спросил:

— Хочешь, я уеду?

— А ты?

Я не знал, что ответить и промолчал. Остался.

Мы лежали в постели. Моя голова — на его груди. Он только что меня отпустил. Я слышал, как успокаивается его дыхание, тише стучит сердце. Мне было хорошо, двигаться не хотелось, я засыпал. Он перебирал рукой мои отросшие почти до плеч волосы, иногда наклонялся и целовал в макушку. Одну руку я протянул вдоль его живота и накрыл ладонью член, доставивший мне недавно такое наслаждение. Он прижал меня крепче. Я повернулся и поднял к нему лицо:

— Устал?

Он улыбнулся, подтянул меня повыше, поцеловал в губы. Я ответил, чуть прикусил ему губу, сразу лизнул укушенное место. Почувствовал животом его напрягшийся член. Сердце в груди подо мной снова застучало быстрее, он приподнял мои бедра, проникая в меня, легко скользнув внутрь. Я начал двигаться. Он, не отрываясь, смотрел мне в глаза, его зрачки расширились, губы приоткрылись, он выгнулся подо мной, стремясь войти глубже. Я жадно приник к его губам, лег на него, продолжая двигать бедрами. Мой член напрягся. Я снова выпрямился, давая ему возможность увидеть мою реакцию. Он провел руками по моей груди, я приподнимался и опускался сам, а его ладони ласкали меня. Он стащил меня с себя и уложил рядом, прижав к себе спиной. Его член сразу вернулся в мой зад, а ладонь задвигалась на моем органе, давая возможность испытать еще один оргазм. дыхание медленно успокаивалось. Его голова лежала на моей руке, я обнимал его за плечи, прижимая к себе. Боком чувствовал тепло его дыхания.

— Тебе совсем не больно принимать меня?

Он помолчал, я почувствовал кожей его поцелуй.

— Это... не знаю. Не больно. Когда ты двигаешься во мне, становится постепенно хорошо. Не могу лучше объяснить... Как будто так правильно. Только так правильно.

— А ты... хотел бы... — Я замолчал, не зная, как спросить.

Он освободился из моих объятий, приподнялся на локте, всматриваясь в мое лицо:

— Хотел бы взять тебя?

— Да.

Он долго молчал, я думал, что не станет отвечать. Но он ответил:

— Я хочу, чтобы тебе было хорошо со мной. Первый раз отдаваться больно. И потом боль пройдет не сразу. Но если ты хочешь попробовать, я... тоже хочу. Тебя.

Мы уснули, тесно прижавшись друг к другу. А утром он решился спросить:

— Хочешь, я уеду?

Он стоял, отвернувшись от меня, я рассматривал его худую спину. Он был заметно напряжен, ожидая моего ответа. У меня перехватило дыхание. Я хочу?! Чтобы он уехал?!! Я только и смог выдавить из себя:

— А ты?

В нем как будто лопнула натянутая струна, плечи немного опустились, спина расслабилась. Он оглянулся на меня через плечо и улыбнулся. Остался.

Из города пришло долгожданное письмо — все товары по договорам были доставлены, через неделю можно было отправляться в путь, на юг. Обоз собирался большой, путь предстоял дальний.

— Мы с тобой идем с караваном в Италию. — Я всматривался в его лицо, заранее зная и опасаясь увидеть на нем радость. Обрадовался. Просто просиял. А чего было ждать — он больше двух лет не был дома, не получал никаких вестей. А мне плохо от одной мысли, что я сам отвезу его отсюда...

Я выбрал самый долгий путь до его родных мест. Пользовался каждой возможностью затянуть наше продвижение. Он ни разу не дал понять, что эти задержки ему не нравятся.

Я хотел видеть его каждую минуту. Наши ночи были просто пропитаны страстью. Его поцелуи были требовательными и нежными. Он отвечал на каждое мое прикосновение. Мы ласкали друг друга, касаясь каждой частички тел, стараясь доставить наслаждение и... запомнить. Часто вместо обеденного отдыха мы уходили подальше, туда, где никто не мог помешать, и снова занимались любовью.

Но так или иначе, а наш путь подходил к концу. Он узнавал места, через которые мы шли, и город рядом с его домом был последним пунктом нашего трехмесячного путешествия.

Я думал, что он отправится к родным сразу же после нашего приезда. Он остался до следующего дня. Этой ночью я позволил ему делать все так, как он хотел. Мы раздели друг друга, и он велел мне лечь на спину. Его язык начал неспешное путешествие по мне. Три свечи давали не очень много света, но я видел его голову, склонившуюся надо мной. Его отросшие волосы закрывали от меня лицо, легко касались меня. Он взял в рот мой член, медленно втянул его, заставляя напрячься, пососал. Отпустил, переместил внимание на мошонку. Облизал ее, двинулся языком ниже, по перемычке к анусу. Я согнул ноги в коленях и раздвинул их шире, позволяя ему коснуться языком сжатого колечка. Его язык несколько раз прошелся вокруг, потом погрузился в меня, раздвигая напряженные мышцы. Он оторвался ненадолго, шепнул:

— Расслабься.

Я постарался. Его язык вернулся в меня, проникая немного глубже. Я застонал. Он приподнялся и снова облизал мой стоящий член. Рукой оттянул кожицу, оголяя головку, облизал ее, поиграл языком. Поднял взгляд на меня:

— Нравится?

Я смог только сглотнуть. Он продолжил сладкую пытку — снова облизал головку, отпустил натянутую кожицу, взял в рот член. Я больше не мог терпеть. Подтянул его на себя, посадив верхом. На его лице мелькнула легкая улыбка. Он приподнялся и стал медленно опускаться на жаждущий его орган, пока не погрузил его в себя полностью. Я протянул ладонь и легко сжал его мошонку. Теперь застонал он. Его член тоже напрягся, но я не спешил ему помочь. Он начал двигаться, приподнимаясь так, что я видел под ним свой напряженный член, и снова до упора вбирая его в себя. Его движения ускорялись, становились резче. На кончике его органа показалась белая капля. Я протянул руку и после пары движений почувствовал, как он изливает семя в мою ладонь. Его судорога сделала наслаждение от движения моего члена в нем еще острее. Я начал извергаться в него. Он упал на меня, обхватывая руками, подтянулся по мне выше, нашел губы. Мы полежали так, отдыхая.

Я перетянул его к себе под бок, повернул спиной и прижал. Он привычно повозился, устраиваясь в моих объятиях. Я уткнулся носом в его макушку. Он тяжело вздохнул, поцеловал мою ладонь, лежавшую перед ним:

— Поедем завтра со мной. Познакомишься с моими родными.

Я молчал. Он произнес слова, на которые я перестал надеяться, а я забыл все, что хотел ему сказать. Он повернулся ко мне лицом, но не поднял взгляд, спрятался у меня на груди. И оттуда глухо произнес:

— Они тебе понравятся.

В горле пересохло. Я сглотнул, и выдал:

— А я им? — Ничего умнее в тот момент в голову не пришло. Я так долго готовился, подбирал слова, которые убедят его остаться. Я перебрал и забраковал столько вариантов! А сейчас он уговаривает меня поехать с ним к родным?! В голове был полный сумбур. Я потом так и не смог вспомнить, о чем спрашивал его в те минуты, и что он отвечал. В какой-то момент понял, что он молчит и явно ждет чего-то от меня. Я на секунду прикрыл глаза и спросил о том, что могло полностью изменить мою жизнь:

— Ты... останешься со мной?

Он, наконец, отодвинулся и поднял на меня взгляд:

— Да. — Он сглотнул, отвернулся. — Если не прогонишь. — Снова уткнулся в меня, спрятался.

Я схватился за него, обнял, буквально вжал в себя:

— Прогоню?! Я не могу тебя прогнать. — Вздохнул и признал очевидное: — Я не могу без тебя жить.

Кажется, он перестал дышать, замер в кольце моих рук. Потом приподнялся на локте так, что его лицо оказалось над моим, совсем близко, и твердо произнес:

— Я останусь. И пойду за тобой, куда скажешь. И буду с тобой, пока ты этого хочешь.

Лучшие слова в моей жизни.

Мне кажется, его родные так и остались в неведении, что за отношения связывали нас с ним. (ы жили у них неделю, и я успел перезнакомиться с огромным количеством его шумных родственников. Просто поразительно, как в такой говорливой семье вырос такой молчун, как он. Впрочем, его родня мне понравилась — они искренне радовались его возвращению и тому, как удачно сложилась его карьера. Он предпочел не ставить их в известность об истинном положении дел.

Мы возвращались вместе. Возвращались домой. Я понимал, что проблем будет много, предстояло как-то решить вопросы с моей семьей. Но я был готов к любым трудностям, потому что он ехал со мной бок о бок, я мог видеть его, дотронуться до него. Мы иногда говорили, чаще просто молчали. Нам больше не нужно было прощаться, мы знали, что будем вместе. Я был счастлив.

Нас не было дома почти целый год. В усадьбе меня ждало множество дел. Сразу после приезда я просто закопался в скопившихся бумагах. Я сидел в кабинете, разбирался в представленных управляющим отчетах, и понимал, что мне нужен помощник. Я точно знал, кто им будет. Пусть я никогда не смогу узаконить его положение при мне, но обеспечить его будущее в моих силах. Постепенно я введу его в курс моих дел и научу всему, чему он сможет и захочет научиться.

Я отправился его искать. В доме не нашел. Значит, вариант один — у моря. Я вышел за ограду к обрыву, спустился немного по ведущей к берегу тропе. И увидел его. Он сидел на земле, подложив куртку и привалившись спиной к нагретому солнцем валуну, смотрел на волны, облизывающие берег. Его любимое место. Я подошел и сел рядом. Он подвинулся, уступая мне часть куртки, а потом прижался к моему плечу. Я притянул его поближе, обнял, уткнувшись лицом в нагретую солнцем макушку. Мой. А спина от камня холодная, еще простынет. Я улыбнулся собственным мыслям — мне никогда раньше не приходило в голову так заботиться о ком-то.

Он мой, а я его. Полностью, во всем. Если он захочет, то и в постели. И у нас есть будущее.