Июль. Солнце плавит небеса до цвета линялых джинсов, выжигает кирпич до блеклых отблесков, пьет зелень листвы в пергамент, иссушает асфальт в пыль. Солнце вытапливает из нас пот и ту минимальную одежду, что мы можем себе позволить. Поджарые, поджаренные девушки идут навстречу — с распущенными выбеленными волосами, в исчезающих юбках, в потемневших от пота топиках, с изумительно-чётко просвечивающимися сосками и ареолами, потому что какое бельё в такое пекло? Они утомлены жарой. Им бы сидеть в плетёном кресле в тени пальм и сосать через соломинку разноцветный коктейль, но им — надо, и выражение их лиц вызывает благоговение: с такими лицами идут не в Универсам за бикини, а в атаку на фашистов.

И вдруг мне навстречу кидается она.

Я плёлся с работы, утомлённый трудом и начальником; под тяжестью палящих солнечных лучей я сгорбился и пялился в блеклый асфальт в метре перед собой — иначе очень ярко глазам, хоть день и клонится к вечеру. Поэтому сперва я увидел потасканные босоножки на низком каблуке. Нестерпимо золотистые на солнце, они перетекали в длинные шоколадные ноги, безумно стройные, гладкие, точёные, ни грамма целлюлита. Упруго взмывая голенью, ноги втекали в подколенные чашечки и тянулись строгими бёдрами к бахроме джинсовых шортиков, едва прикрывавших пухлый лобок.

Оторопев, я остановился, уставился ей в лицо. Правильное сердечко, обрамлённое волосами цвета тёмного мёда, что стекали до пояса, пушистые карие глаза, маленький прямой нос, губы пухлы ровно чуть больше принятого. Она улыбалась... Нет, не правда. В тот момент я не обратил внимания на улыбку, я вылупился на её грудь. Куда там выпитому после дежурства кофе — моё сердце влупило двести в минуту только сейчас, при виде выпирающей из оранжевой маечки плоти: круглой, матовой, стекавшейся в изумительную ложбинку. По растянутой этим великолепием майке расползалась искаженная надпись: «Почувствуй наше добро!»

О, да, это добро очень хотелось почувствовать — руками, а лучше ртом, а ещё лучше членом.

На шее девушки, далеко вынесенная вперёд феноменальным бюстом, болталась прозрачная коробочка для пожертвований.

Увидев коробочку, я сбавил шаг.

Увидев, как я пялюсь на её грудь, девушка вообще отвернулась и пошла прочь.

Вздыхая и матерясь, понуро брёл к метро. Она позади, в каких-то метрах, с ногами и грудями! И полными губами. Готовая заговорить, потому что это её работа; она ведь не сможет уйти от разговора — ей надо собрать «добро».

Я развернулся и неуклюже сделал вид, что мне срочно нужно обратно по улице. Волонтёрка приставала к какой-то паре. Белобрысая соска возмущённо раздувала ноздри и тянула сурового парня (его морда застыла маской со скошенными вбок глазами) куда-то прочь от мечты. Иди-иди! Моё!

Я медленно пошёл на волонтёрку, пытаясь поймать её взгляд, но та старательно отворачивалась. Её умопомрачительные сиськи раскачивались на ходу, круглая попа, обтянутая тёртой джинсой, призывно крутилась. Ну почему не для меня?! Я же расправил плечи и выпятил подбородок!

Но как можно заинтересоваться мной, столь озабоченным её грудью?

Но как можно пройти мимо неё, гордой носительницы такой груди?!

И почему так стыдно заговорить?..

Я прошёл, чуть не задев девушку плечом, моё пыхтение подкинуло локон на её щеке. Девушка не удосужила меня и полувзглядом. Миновали друг друга. Конец окончательный. Ссутулившись, я брёл в метро. И вдруг вспомнил: «Она же не знает, какой ты классный! — сказал однажды мой друг. — Пожалей дуру. Дай ей шанс».

Его совет не раз доказывал свою состоятельность, даже с более надменными особами. Я решительно пошёл обратно. Да, она недовольна моим вниманием к её груди; и она всё правильно поняла, — но я дам ей шанс узнать меня по-ближе.

Девушка подняла глаза, и взгляд её был профессионально радостным, хотя я почти наступил ей на туфли. Улыбка была обворожительной и даже естественной — подкреплённая алостью полных губ, налившимися яблоками щёк, лучистыми искренними глазами и золотистой от загара нежной плотью, что подпирала снизу её подбородок. Сердце моё томно заныло.

Готовя очень оригинальную первую фразу, чтоб тут же привязать интересом к себе, незаурядному, я вновь обломался — ничего в голову не шло. Поэтому начал с самого тупого:

— На что собираете?

— Мед. оборудование для детского дома Маслянинского района, — отрапортовала она.

Я тут же неловко стал совать в прорезь прозрачного ящика сотенную купюру, прожигая взглядом оранжевую маечку, растянутую на объёмной груди. Мне кажется, я заметил пуговки сосочков, слегка поднимавших ткань...

— Детям не жаль, — бормотал между тем. — А на оборудование, наверное, много надо?

— Вы даже не представляете! — сказала девушка и решительно выпятила грудь, тем движением поймав мою сотку. Я легко разжал пальцы и посмотрел в её глаза. Девушка улыбалась мне столь искренне, что не хотелось даже и думать об отработанных продажных взглядах. Ах, как она хороша! Ах, сколько интереса и игривости в её глазах, что сию минуту смотрят на меня...

(где же этот интерес был минуту назад?)

Я радостно улыбнулся ей в ответ:

— Тогда я добавлю. Какой у вас размер груди?

— Что?!

— Я хочу пожертвовать столько сотенных бумажек, какой у вас размер груди, — сказало пиво, что я выпил по дороге с работы. Его разморило солнце, иначе оно бы не посмело. Впрочем, терять нам с пивом было нечего.

— Восьмой! — озорно улыбнулась девушка, ещё выгоднее выпятив бюст.

— Врёшь, пятый!

— Шестой!

Я и сам вижу, что шестой, просто сотки жаль.

— Докажи!

— Опаньки! — она опешила, даже взгляд отвела.

— Ну, ты же знаешь, что у тебя шестой, — искушал я. — Чего тебе терять? Дети ждут твоего решения.

— Ну, давай подружке позвоним, она подтвердит, — хохотнула сисястик.

Был бы противен, уже послала бы, правда?

— Зачем нам кузнец? Доказательства при тебе, вот и предъяви!

Секунду она каким-то очень строгим, изучающим взглядом смотрела мне в глаза, потом её губы, липкие от розового блеска, нарочито чувственно произнесли:

— Даже не знаю... Тебе доказательства прямо здесь предъявлять?

— Проследуем за гаражи, — предложил я, не веря своему счастью.

Полные губы девушки тронула презрительная гримаска, глаза потускнели. Кажется, я всё испортил. Одной фразой!

— Шутка. Там, в сквере, есть очень уютные скамеечки.

Она вновь смерила меня взглядом, потом вдруг расслабилась и сказала:

— Ладно, пойдём.

Такого не бывает! Но девушка шагнула к проходу между домами (похоже, она прекрасно знала тот сквер) и недоуменно посмотрела на меня через плечо. Сглотнув, я нагнал её и, не решаясь предложить руку, стал рассказывать лучшие свои анекдоты, пошлые конечно. Девушка послушно хохотала, а я лихорадочно представлял, как из кустов выскакивают её дружки и бьют мне морду.

В скверике мы нашли занавешенный сиренью безлюдный уголок, где видеть нас могли только высокие, пылающие солнцем окна окружающих домов.

— Доказывай! — велел я, пожирая глазами натянутую на сиськах ткань. Натянувшись, из оранжевой ткань стала почти белой, сквозь нее проступал выпуклый узор лифчика.

Девушка ухмыльнулась, отвернулась, и томно задрала майку, обнажив узкую загорелую спину с трогательным пунктиром позвоночника. Белоснежно сверкнул шёлк лямок бюстгальтера. Продолжая ехидно улыбаться через плечо, девушка предложила:

— Там ярлычок должен быть. Читай.

Вот и всё, а ты губу раскатал...

Ну и ладно! Я все равно буду вспоминать этот день всю жизнь.

Подойдя вплотную, окунувшись в цветочный запах её волос, дрожащими пальцами нащупал ярлычок, вывернул его наружу. Злорадно прочитал:

— «Е».

Не удержался, нырнул носом в её шелковистую, пахучую причёску, коснулся губами затылка.

— Там должно быть «F», — ошеломлённо сказала девушка, но не отстранилась.

— Но там «E», — прошептал я, вдыхая её волосы, скользя лицом к её шее. — Обманщица...

— Бли-ин, — простонала она, отклоняя голову, подставляя моему дыханию нежную шейку. — Ладно. Смотри!

Она потянула кверху кружевные чашечки, огромные груди хлынули вниз и закачались по обе стороны узкой спины, громадные, упруго-стоячие, с огромными нежно-коричневыми ореолами. Всхлипнув, я поймал их руками, нежные, прохладные, скользкие... чуть сжал, приподнял, пробежал пальцами. Девушка тяжело дышала и вдруг, чуть оттопырив попу, провела ею по моему вздыбившемуся члену. Сильнее сжав груди, я провёл языком по изгибу её шеи. Она обернулась и движением головы предложила мне влажные, полные губы. Я приник к ним, мягким, податливым, свежим, я просто пил их, а пальцы мои ласково кружили её эрегированные соски...

— Простите, — недовольно фыркнул сзади какой-то мужик.

Мы обернулись, но увидели только его спину в светлой рубашке. Смущенно переглянулись. Она стала прятать грудь. В белом ажурном лифчике грудь выглядела потрясающе нежно, хоть и пёрла из него безбожно.

— Ты, наверное, нарочно купила маленький лифчик, чтоб грудь выпирала, — хмыкнул я, счастливый, опуская пятисотенную купюру в щель денежного ящика.

— И ничего я не покупала! Это китайский размер, они вечно всё путают.

— Бывает. Я читал американскую статистику: восемьдесят процентов женщин покупают бельё «на глаз». Из них семьдесят процентов ошибаются в размере...

— Меня, кстати, Алёна зовут.

— Максим.

— Я есть хочу!

Я улыбнулся:

— Конечно, тут рядом есть прекрасная уютная квартирка...

— Я вообще-то, про кафе думала, — Алёна расправила маечку, критично посмотрела сверху и натянула её, увеличив вырез.

— Так больше кидают, — пояснила, поймав мой взгляд.

— Не люблю есть в общественных местах, — соврал я. — Куча жующих, чавкающих людей... Фу. То ли дело: лёгкое вино, сыр, фрукты, пожаренный моими руками стейк?

— Рыба.

— Что?

— Рыбу хочу.

— Без проблем. Едем?

— Мне надо выручку сдать, — вздохнула, чуть не порвав майку грудью, — и переодеться. Не поверишь, это, — обвела себя рукой, — униформа.

— Сколько тебе нужно времени?

Взглянула на крохотные золотые часики на тонком загорелом запястье:

— Мне ещё сорок минут работать. Потом... В общем, где-то полтора часа.

— Я как раз займусь гнёздышком!

Мы пошли туда, где встретились. По дороге Алёна продиктовала свой номер, я набрал его, скинув свой. У метро расстались. Сердце моё заходилось в тревоге.

— Я буду очень тебя ждать, — сказал, имея ввиду «а ты точно придёшь?»

Алёна подарила мне цинично-романтичный взгляд и, никого не стесняясь, поцеловала в губы. Это было похоже на обещание.

Полтора часа — не так уж и много времени. Метнулся в знакомую контору, где меня знали и квартиру, пусть и покочевряжившись, но таки сдали без паспорта, потом — за покупками. Я снял квартиру в очень удачном райончике — прямо во дворе фруктовый киоск, в торце здания — магазин с вином, сыром, мясными нарезками, а дверь-в-дверь — аптека с презервативами. Чуть задумался про рыбу — я действительно мог приготовить сам, и это было бы круто и очень романтично, но ведь надо не только стейк купить, но и всякие приправы, подсолнечное масло и т. д., потом жарить, а мне, к слову, крайне требовался душ. В общем, сбегал в ближайший ресторанчик и заказал рыбу там, а пока она готовилась, заскочил за цветами (по случаю прикупил пакет с лепестками роз), свечами, штопором (приценился к верёвке, прищепкам... но решил, что для первого свидания это будет крутовато), и одноразовыми пакетиками геля для душа. По наитию купил два стеклянных бокала.

Квартирка располагалась на восьмом этаже новенькой «свечки», была ухожена и хорошо мне знакома. Две комнаты: гостиная с диваном и ж/к панелью на стене, пастельных тонов чуть мещанская спальня с огромной кроватью, минималистичная кухня — и роскошная просторная лоджия с видом на реку. На лоджию я перетащил из гостиной низкий стеклянный столик, за неимением плетёных кресел приготовил диванные подушки. Сервировал, судорожно терзая ножом сыр и фрукты, потому что времени у меня осталось пятнадцать минут. Рыбу сунул в духовку, включив её на два пункта — чтоб оставалась тёпленькой. Раскидал по спальне свечи. Пять минут ушло на душ. С сомнением поглядел на ношенные трусы и решительно спрятал их под кровать, натянул джинсы прямо так. Удивлю девушку.

Впрочем, кураж её наверняка уже прошёл. Если она и придёт, то не даст. Первое свидание, как-никак.

Перед тем, как бежать встречать, оглядел приготовления. Остался доволен. Не даст — и ладно. Просто хорошо проведём вечер.

Разумеется, она опоздала. Я стоял у выхода метро, с метровой белоснежной розой в одной руке и мокрым от пота мобильником в другой, и не решался позвонить, дабы не показаться излишне озабоченным. Сначала выжду десять минут. Нет — пятнадцать.

Минуты этим погожим летним вечером были нестерпимо медленны. Жара спадала. Тени деревьев расческой тянулись поперёк тротуара. Прохожих становилось всё больше. Автомобили, раздражённо гудя, едва ползли сквозь пыльное марево — конец рабочего дня, час-пик.

Да не придёт она.

— Молодой человек! А вы можете эту розу мне подарить?

Я оглянулся и разулыбался, как младенец — разумеется, это была Алёна. Но как же божественно она выглядела! Легкое голубое платье, белые шпильки, паутинка белых перчаток до запястий, паутинка белого зонтика от солнца, медовые волосы — и когда успела?! — ниспадают завитой волной на одно плечо.

— Вообще-то роза предназначалась Мисс России, — затараторил я, — но раз передо мной, — чуть не брякнул «Мисс Бюст», — Мисс Вселенная...

И с поклоном протянул розу.

Алёна приняла её с лёгкой улыбкой, задумчиво покрутила в пальцах:

— Даже не знаю... А если перед вами окажется Мисс Две Вселенные? Вы у меня её отберёте?

— Ну что вы! Моё сердце разбито вами вдребезги и лежит у ваших ног. Подберёте ли вы его?

— Даже не знаю... Зачем мне ещё одно разбитое сердце?

Я растеряно замер.

— Ладно, ваше я подбираю, — снизошла она и взяла меня под руку. — Ведите.

Мы пошли. Длинные, окутанные паутинкой белых чулок ноги Алёны обнажались при каждом шаге, выскальзывая из разреза юбки, короткой спереди и длинной сзади, шпильки на высокой платформе (на них она была почти моего роста) сверкали в рыжем вечернем солнце. Грудь, с достоинством покачиваясь, демонстрировала ложбинку в квадратном, довольно скромном декольте. Меня просто распирало от гордости, что веду под руку такое чудо. Но главное волшебство — не то, как я её веду, а то, куда.

Я веду её трахать.

Если повезёт.

Она вошла в подъезд с таким достоинством, как будто живет здесь; она ждала, пока я отпираю квартиру так спокойно, будто это её квартира. Или ей привычны такие похождения? Ослеплённый похотью, я ведь ничего о ней не знаю! Может, она клофелинщица? Бред. Чего ей с меня взять? Нашла бы добычу поаппетитнее.

Со сдержанным любопытством обойдя квартиру, вышла на лоджию, увидела приготовления и благодарно улыбнулась мне, аккуратно опуская розу в приготовленную узкую вазу. Подошла к раздвинутым створкам окна, высунулась наружу, счастливо щурясь на солнце. Я подошёл сзади, обнял за талию, зарылся носом ей в волосы, одним глазом замечая открывшийся девушке простор: девятиэтажки расступались, демонстрируя зелень береговой зоны, за которой сверкала река; где-то слева клонилось к горизонту пока ещё высокое солнце, по ту сторону реки блестели окнами красивые новостройки. Небо было бездонным, воздух — голубым, от реки едва заметно тянуло прохладой и свежестью.

— Какая красота, — прошептала Алёна.

— Угу, — согласился я и подал ей бокал вина.

— Сухое, — сделав глоток, капризно сказала она. — Люблю сладкое.

— Я тоже раньше любил. А потом встретился с девушкой, которая пила только сухое красное. После месяца общения я понял, что остальное вино — компот. Мы расстались, но вот такой подарок она мне оставила. На всю жизнь.

— А ты ей?

Я усмехнулся.

— А я ей случайно половую губу прокусил. Теперь она у неё рваная на всю жизнь.

Алёна с весёлым недоверием поглядела на меня:

— Врёшь.

Я самодовольно пожал плечами. Алёна повернулась лицом ко мне, спиной к просторам, и пригубила вино, восхищённо глядя на меня поверх бокала.

— Это ж какая должна быть страсть...

— Не хочу о других женщинах. Рядом с тобой они исчезают.

Алёна заалела и опустила глаза:

— Самое обидное, что про меня ты когда-нибудь скажешь то же самое.

— Во-первых, что поделать, если вы, самочки человека, цветёте от унижения соперниц? А во-вторых, чего такого обидного я сказал о той девушке?

— Нет, ничего, — она поставила недопитый бокал на столик и потянулась за сыром. Мне понравилось, что — за сыром, не за фруктами. — Просто не хочу исчезнуть в очередном сиянии.

Я улыбнулся и нежно провел пальцами по её обнажённой руке:

— Всех, кого я любил, я до сих пор люблю и вспоминаю с нежностью. Никто не исчез в сиянии. Это просто невозможно. Просто рядом с чудом видишь только это чудо.

Не решаясь спустить руку на грудь, задержался на плече. Алёна потёрлась щекой о мои пальцы:

— Извини, я чуть-чуть в своих проблемах. Сейчас всё забудется. Ты же сделаешь так, чтоб я забылась?

Приподняв её лицо за подбородок, я в ответ нежно поцеловал податливые полные губы.

— Ты дамский угодник, — хрипло прошептала Алёна, — ты это знаешь?... Ты зна-аешь.

— Рыбу? — спросил дамский угодник.

— Умираю, есть хочу.

Я метнулся на кухню, красиво выложил ресторанную стряпню на тарелки, добавил дольки лимона. Слышал, что Алёна тем временем выходила в комнаты, но только вернувшись на лоджию увидел — зачем. Она принесла покрывало с кровати и, свернув вдвое, постелила на пол.

— Ну вот, — сказал я, ставя тарелки на столик и лихорадочно соображая, чего она желает? — Весь сюрприз испортила.

Алёна бросила на меня лукавый взгляд, обняла за шею и нежно припала к моим губам. Я слегка раздвинул их своими, и в этот раз они поддались, кончика моего языка юрко коснулся остренький кончик её.

— Сюрприз получился, — прошептала она, отклонившись, но не отпуская рук, — просто ты не увидел моей реакции... А ты самонадеянный.

— Не само-. Просто, я надеялся... Надеюсь.

Вновь прижавшись губами, Алёна потянула меня на себя. Мы опустились на покрывало. Дрожащими руками я потянул кверху юбку, скользя по гладким чулкам. Схватив меня за голову, Алёна отчаянно целовалась. Мои руки достигли прохладных, упругих ягодиц, обнажённых стрингами, Алёна чуть приподнялась, позволяя рукам скользнуть под них, или даже — снять трусики. Наши языки плясали друг с дружкой, обмениваясь слюной, моё сердце бешено колотилось в мякоть её груди, губы изнывали от нежности её губ, руки тискали восхитительную попку... Эрекции не было от слова «совсем».

Я отпрянул с кружащейся головой и сел на пятки:

— Ты же сказала, что голодна.

Алёна прикрыла глаза (ресницы легли на тугие щёки), чуть отвернулась и потянулась, натянув лиф платья просящейся наружу плотью.

— Голод бывает разный.

Я не нашёлся, что ответить.

— А ты, разве, не голоден?

— Очень, — честно сказал я. — Даже слишком. Поэтому, давай не так сразу. Давай выпьем.

С грацией хищной кошки Алёна скользнула к моим ногам, положила голову мне на колени, провела розовым маникюром по ширинке.

— Ты специально меня томишь, да? Готовишь? Ты же повар.

— Ну, не совсем повар, я...

— Майку сними.

Я осёкся и послушно стянул футболку. На самом деле я был рад это сделать, я горжусь своим телом. Не анаболический качок, но мышцы присутствуют в полном твёрдом объёме. В институте ко мне даже гомики приставали из соседней художественной школы, просили писать с меня «Человека Будущего». Если б просили девушки, я бы не отказался.

Алёна провела узкой ладонью по моему животу, потом вдруг потянулась и мокро лизнула пупок. Мелодично засмеялась. Я погладил её волосы.

— Знаешь, — созналась она, — а я так и фантазировала. Думала, по-быстрому первую страсть утолим и станем вот так вот ужинать: ты с голым торсом, я с голой грудью. На тебе только джинсы, на мне только цепочка, — она провела рукой по шее с изящным золотым украшением, заканчивающимся ультрамариновой капелькой. — А потом пойдём в спальню. И уже вдумчиво, среди рассыпанного тобой сюрприза...

Дрожащей рукой я разлил вино:

— Извини.

— Ты красив, как бог, ты это знаешь?... Ты зна-аешь.

Коснувшись языком моего живота прямо над пряжкой ремня и ведя тонкую мокрую линию, Алёна медленно поднялась, напоследок проехав прохладным мягким декольте по моему лицу, но тут же отпрянула, как только я проявил закономерную активность.

— Позже так позже.

С таинственной улыбкой она села напротив и поднесла ко рту кусочек рыбы на вилке. Заходящее солнце золотило её завитые волосы, бросало на полщеки тени ресниц, ласково оглаживало волшебный бюст, просвечивало сквозь волнующуюся голубую юбку. Я жадно пил вино.

— Вкусная рыба. Только не ты её готовил. Ей уже несколько часов.

— Ну да, — сконфузившись, сознался я.

Вот ведь сволочи. «Сорок минут! Она же ещё живая!»

— Я не успевал. Извини.

— Даже не знаю... Иди сюда.

Я торопливо глотнул вина и подошёл. Алёна осталась сидеть.

— Ближе.

Я подошёл вплотную, почти коснувшись выдающейся далеко вперёд груди. Девушка снова нежно провела рукой по моим мышцам и взялась за пряжку ремня. Если бы она хоть на секунду подняла на меня глаза, я бы... Нет, после её слов ничего тянуть я бы не стал. Не встанет — отработаю губами и пальцами.

И вдруг, успокоившись этими мыслями, я почувствовал, как член откликается на прикосновения к ширинке женских рук. Неловкими рывками расстегнув ремень, Алёна уверенно спустила молнию и, замерев на секунду, хмыкнула при виде лобковых волос. Мой второй сюрприз удался. Разведя отвороты брюк, она нежно извлекла наружу мой пробуждающийся пенис и стала ласкать его лёгкими движениями кисти, придирчиво разглядывая, наклоняя голову то к одному плечу, то к другому. Ей нравилось уведенное — дыхание её стало чаще, приоткрылись губы, мелькнул язычок, чтоб увлажнить их. Член мой наливался и рос в её руке, в нескольких сантиметрах от её ресниц и полных алых губ, а под ним бурно вздымалось фантастическое декольте.

— Ну вот и всё, теперь ты от меня никуда не денешься, — произнесла Алёна и потянулась к головке вытянутыми влажными губами. Член потянулся ей навстречу. Но она остановилась, почти коснувшись, и тонко подула на него. Член дёрнулся, как ретивый конь. Алёна улыбнулась ему:

— Всё будет, мой хороший. Всё у тебя будет...

Ага, будет! Планировщик хренов. Предусмотрительный такой!

— Алён, — хрипло пробормотал я. — Мне надо... На секунду.

Не отпуская пениса, Алёна послала мне недовольный взгляд, и вновь улыбнулась члену.

— У тебя секунда.

Я метнулся в спальню и выудил из щели между матрасом и спинкой кровати заныканные презервативы. Оторвал один. Дрожащими руками надорвал оболочку упаковки, чтоб не забуксовать в нужный момент. Бегом вернулся на лоджию, раскачивая, словно стволом, так и торчавшим из ширинки пенисом.

Моя королева ждала меня на покрывале, томно подперев щёчку кулачком в перчатке-паутинке. Я ждал увидеть её нагой, но платье по-прежнему обтекало синим шёлком крутое бедро, лиф туго сдерживал пытавшийся вывалиться в декольте бюст. Изысканно протянула руку — не члену, мне. Нежно улыбнулась. Не в силах сдержать дрожь возбуждения, я лёг к ней. Алёна перекатилась на спину, я оказался сверху. Де-жавю: её жадный рот влажно поедает мои губы, мои руки мнут покорные ягодицы. Только сейчас я готов.

Я потянул платье вверх, Алёна приподняла попку, пропуская юбку, потом присела, шепнула:

— Молния на спине.

Я уже тянул собачку вниз. Сопя, мешая друг другу, мы стягивали застрявшее на бюсте платье. Упакованная в белые кружева грудь обрушилась на меня. Платье слетело вместе с заколкой, рассыпав медовые волосы по загорелым плечам. Девушка обвила руками мою шею, прижалась всем телом, раздавив груди о мою грудную клетку, и впилась в губы. Мои руки шарили по её телу, дрожащему, гладкому, прохладному. Скользнул ладошками меж послушно разведённых бёдер. Даже сквозь ткань трусиков ощущалось, как там жарко и мокро.

Тяжело дыша, я поднялся над Алёной и стянул с её плеч лямки бюстгальтера. Закусив полную нижнюю губу, девушка прогнула спину, пропуская мои руки к застёжке. Со вздохом облегчения, позволила снять с себя кружевную красоту. Груди расслаблено развалились в стороны, но не обвисли: упругие, налитые желанием и юностью, они рвались вперёд и вверх. Ореолы жарко распластались, предлагая себя глазам, пальцам, губам; соски торчали, как пули. Ведь видел их уже, а всё как в первый раз! Захлёбываясь слюной и восхищением, я сгрёб этот потрясающий бюст и зарылся лицом в прохладную, мягко-упругую, шелковистую нежность. Тёрся щеками, глазами, носом, целовал каждый сантиметр, посасывал и покусывал сосочки, медленно водил языком по границе ореолов, изучая вкус их и нежность и сравнивая со вкусом и нежностью кожи рядом, скользил по бугоркам ореоловых пупырышек, лаская каждый из них... Алёнушка тяжело дышала, постанывала откуда-то сверху и ворошила обеими руками мои волосы.

Наконец оставил груди, стал целовать ароматную гладкую шею, нашёл место, где шея перетекает в плечо, и поцелуй туда вызвал содрогание и громкий стон Алёнушки. Запомним... Запустил руку меж подрагивающих бёдер её, потер впадинку в самой серединке, там, где сквозь трусики проступила сопливенькая влага. Улыбнувшись Алёне в плывущие от страсти глаза, слизнул её с пальцев. Потёк по её телу вниз, оглаживая грудь, но целуя между, оглаживая талию, но лаская пупок, оглаживая бёдра, но цепляя зубами краешек белоснежных стрингов. Она задрала попу. Помогая рту руками, скатал стринги по облитым чулками ногам и отбросил в сторону, оказавшись сидеть на пятках у самых её ступней. Тяжело дыша, обессиленная, Алёна туманно смотрела на меня, лицо её виднелось между грудей, которые она зачем-то поддерживала руками с обеих сторон. Чтоб не болтались, наверное, — ждала фрикций. Не-ет, до фрикций ещё далеко, золотая моя. Кто тут королева? Ты, конечно. Но кто теперь властвует, а?

Не отпуская взглядом её глаз, поднял её ногу и поцеловал тыльную поверхность стопы. Так целуют даме ручку. Очень хотелось полизать высокий каблучок, но я удержался — ещё не время для фетишизма. Расстегнул ремешки и отставил в сторону туфельку. Скользнул языком к пальцам с художественным педикюром и облизал каждый. Проделал то же со второй ногой. Положил ногу себе на плечо и сквозь белый чулок стал целовать внутреннюю поверхность голени, лизнул под коленочкой, скользнул к бедру, лёг меж её разведённых ног, целуя и полизывая в обе стороны, добрался до обнажённой кожи, а там и до святая святых. Замер и тихонько подул на подрагивающие мятые губки, выглядывающие из-под налитых больших.

— Даже не знаю, как тебя туда пускать, — выдохнула Алёна, — после твоих рассказов.

Я шлёпнул ладонью по губкам (девушка игриво ахнула, признавая своё место), потом прикрыл их, влажные и горячие, пальцами, а сам медленно и влажно прошёлся языком по паховым складкам, тут же — подул так же. Алёна сладостно вскрикнула.

— Какая у тебя красивая пиздёшка, — прошептал, натирая губки ладонью.

— Как ты её назвал? — удивлённо переспросила Алёна.

Я засмущался. А вдруг оскорбил?

— Повтори!

— Пиздёшка.

— Как мило, — хохотнула она. — Ладно, можешь её поцеловать.

Вместо этого я ещё раз шлёпнул ладошкой по губкам. Несколько раз поцеловал девственно-голый лобочек, и только затем с томительной неторопливостью завилял языком к щёлочке, постепенно оттягивая пальцы вниз. Вот язык коснулся самого края расщелины, задержался там, поигрывая... а под пальцами плоть расступилась, обдав теплом мокрой пустоты, и я закружил ими, лаская вход. Алёнушка задрожала и потянулась бёдрами, желая более плотного контакта. специально для Я скользнул языком ниже, нащупав кончиком плотненькую головку налившегося клитора, высунувшегося из складочек за порцией ласки. Потрепал его кончиком языка, потом пощекотал окружение, нежно подул на всё облизанное, и только затем, позволив себе стон-урчание, накрыл верх пиздёшки ртом. Посасывал, покусывал, облизывал каждую складочку, вдыхал влажный, остро пахнущий женщиной кислород. Мои пальцы провалились во влажное, мякотное нутро. Изогнув их, я нащупал шершавенький островок точки J и стал его быстро потирать. Алёна часто, высоко стонала, вцепившись одной рукой мне в волосы, другой безжалостно теребя сосок.

— Подожди! — вдруг оттолкнула мою голову. — Остановись! Рано.

Я сел перед ней.

Тяжело дыша, счастливые, раскрасневшиеся, смотрели друг на друга и улыбались.

— Ты меня только что чуть не кончил, ты это знаешь? Ты зна-аешь, — она провел пальчиками по моей руке. — Ложись.

Я мигом улёгся. Алёнушка села в моих ногах — нагая, смущённо улыбающаяся, окутанная распущенными волосами. Её груди скромно смотрели в стороны и чуть в низ, так трогательно. Провела руками по моим ногам, потянулась к животу, прогнулась, и вот уже груди её, нежные, прохладные, раскачивающиеся, очень большие груди её заскользили, лаская мои ноги: то обнимая мякотью, то щекоча сосками. Её руки на моих плечах, шальные, распутные глаза её смотрели в мои глаза, щёки алели от собственной смелости, соблазнительные губы приоткрылись в полуулыбке, спина прогнулась, а груди качались в моем паху, играя с вздыбившимся, воющим от желания членом. Слева, справа мягко билась и прокатывалась по нему королевская плоть, сосочки остро писали круги по бедрам и животу, и вдруг она опустилась, и член оказался в жарком сладком плену, так томительно и чудесно, но немного потёршись о него, девушка вновь приподнялась, чтоб груди провисли и, качаясь, овевали меня прохладой, время от времени легко касаясь напряженными сосочками моей жаждущей плоти..

Томно облизнув губы (и продемонстрировала меж ними и языком пузырьки слюны), Алёна скользнула вниз, снова грудями по моим ногам, но неотрывно глядя мне в глаза. Переполненный страстью, я бешено смотрел на её прекрасное лицо, на укрывшее мои ноги воздушное полотно её волос цвета тёмного мёда, на её тонкую руку в белой перчатке, умело обнявшую пальцами мой ствол.

— Тшш, — попросила она, сексуально выпятив мокрые губы. — Только не порви меня.

И поцеловала головку. Прикосновение губ её было невесомым и очень нежным. Словно ангел коснулся. Отстранившись и с любовью глядя на него, Алёнушка немного помастурбировала, а потом снова поцеловала, на этот раз дольше. Положила голову мне на бедро (волосы её окутали мою ногу нежным облаком) и стала лизать ствол по всей длине, щекоча ноготками яички. Потом широко и очень влажно лизнула до головки и медленно отстранилась, оставив жемчужную ниточку слюны висеть между отверстием члена и полной нижней губой. Полюбовалась и со стоном наделась на член ртом, почти до самого основания. Тут же выпрямилась, игриво улыбнулась мне и, свесив волосы, стала обмахивать и гладить ими мой мокрый член. Я задохнулся от наслаждения, я даже не знал, что существует такая изысканная ласка.

Алёна хихикала и играла волосами с членом, груди её тоже болтались и били меня по коленям, а член отчаянно тянулся к её губам. Движением бёдер я попытался помочь ему. Алёна слегка отпрянула и остановилась. Сжав ствол рукой, строго покачала его:

— Ты куда? Тебе сказано: ждать! — наставительно погрозила члену пальцем. — Девочка лучше знает, когда и как тебя ласкать, ты меня понял?

И тут же ответила сама себе, «покивав» головкой: «Да, да. Понял. Девочка лучше знает», — голос у моего члена оказался хрипловатым, низковатым, но капризно-детским. Заложив руки за голову, я с улыбкой наблюдал её игру. Забавно, интимно, и возбуждение отступает от чресел. Потому что, если бы она сразу начала сосать, как я пытался сделать, я кончил бы минуты через полторы. Действительно, девочка лучше знает.

Девочка же, зажав пенис в кулачке, обложила его грудями и, покачиваясь из стороны в сторону, нежно гладила. Потом обильно обслюнявила ложбинку, сдавила груди обеими руками и, страстно уставившись на меня глазищами и сосками, стала ласкать член грудью. Моя любимая ласка, но она сжимала груди чересчур сильно — плохо ощущались их нежность и то хаотическое движение глубоких масс, что рождает необыкновенные ощущения. А так — просто массаж средней жёсткости, почти мастурбация. Ну и ладно, а то от ласк грудью я кончаю на раз-два-три. Мы это удовольствие прибережём на потом. Я погладил Алёну по нежной щеке, зарылся пальцами в её волосы, и попытался наклонить к члену. Она усмехнулась и качнула головой: торопыга.

— Даже не знаю... — пропела капризно. — Чего ты хочешь? Не знаю...

Скользнула ниже, устраиваясь удобнее именно для того, чего я хочу. Коснулась губами головки. Отстранилась:

— Ты этого, что ли, хочешь?

Снова коснулась губами, проговорила, не отрываясь, лаская член каждым звуком:

— Этого хочешь, да? А то я даже не знаю...

Подняла лицо, вытянула губы уточкой, продемонстрировав, какие они полные, алые и влажные, наклонилась и положила получившуюся ямку на головку, слегка поводила губами из стороны в сторону и, наконец, заурчав, медленно скользнула вниз, как бы скатывая губы по стволу.

Я громко застонал, вцепился напряженными руками ей в волосы, изо всех сил сдерживаясь, чтоб не начать задавать движения, потому что Алёна творила в моём паху волшебство. Сначала медленно и нежно, она всё ускоряла темп и жёсткость. Вращалась, скользила вверх-вниз восьмёркой, щекотала язычком уздечку под головкой (наяривая при этом снизу ладошкой, с которой незаметно исчезла тактильно неприятная перчатка), забрав в рот максимально, щекотала кончиком языка яички. Попробовала взять глубже, но закашлялась и соскользнула.

— Не получается, — сказала своим обычным голосом. — Очень большой. Это на самом деле хорошо для глубокого минета, что такой большой, иначе до входа в пищевод не достанет. Но он очень напряжён, не сгибается. Потом, немного обмякнет, я возьму его глубоко. Тебе понравится.

И заулыбавшись, снова склонилась к члену, стала лизать ствол, при этом похотливо поглядывая на меня.

— Такой толстый... Ты знаешь, сейчас большая редкость — толстый член. Да-да-да. Девчонки говорят.

— Иди уже сюда, — велел я, изнемогая.

Она протянула руку:

— Защиту.

Я вложил в ладошку презерватив. Алёна раскатала его по моему члену, неторопливо выпрямилась, не отпуская пенис, и полезла на меня, соблазнительно раскачивая огромными грудями. Я был просто покорён её блудливой откровенной улыбкой, подкреплённой прямым взглядом в глаза. Привстав надо мной, она на ощупь пристроила член, погрузила головку в нежное-влажное, упёрлась мне в грудь обеими руками, стиснув меж ними свои грудки, и, закрыв глаза, со страстным стоном наделась на меня. Член провалился в нежное мокрое пространство, уперся там во что-то так, что чуть согнул головку. Глухо постанывая, Алёна принялась двигаться взад вперёд, вращая бёдрами, чтоб стимулировать клитор о мой волосатый лобок. Член мялся и крутился в её вагине, очень приятно, но как-то приглушённо. Правду говорят: трахаться в презервативе — всё равно, что мыться в пиджаке. Я и так беру ультратонкие: в них хоть что-то чувствую. Зато мой половой акт может длиться сколь угодно долго, если, конечно, у девочки сиськи большие (потому что иначе дружище ляжет в спячку — потому как зачем вообще трудиться, если радости ни ему, ни глазам?), и закончится только тогда, когда я стяну резинку и между ними, большими, заправлю.

Алёнушка подпрыгивала на мне, груди её болтались, волосы в заходящем солнце сияли нимбом. В открытое окно лоджии тянуло теплым вечером, приправленным речной свежестью; доносились птичьи трели и весёлые детские крики. Прекрасная полногрудая девушка отдавалась мне перед прозрачными стёклами, страстно работая бёдрами, а я тискал её великолепные сиси. Иногда она начинала мести волосами мою грудь, и это было просто божественно. Устав, падала на меня, и тогда уже я работал бёдрами, а она каталась по моей груди на своих тугих шарах. Потом я приподнимал её, но так чтоб грудь немного оставалась лежать на мне, и продолжал с силой засаживать, больновато тыкаясь головкой в купол влагалища; Алёна постанывала и водила попой, пытаясь смягчить мои толчки, зато груди её раскачивались у основания и возбуждающе волновались там, где лежали на моём теле. Потом я еще приподнимал её, чтоб раскачивающаяся грудь легонько, изысканно чертила по мне только остренькими сосками...

— Давай сменим позу, — милостиво предложил я, давно поняв, что партнёрша совсем измучилась.

Алёна тут же кувыркнулась на бок и мигом оказалась подо мной. Обхватила бёдрами мой зад. Я потыкался, но входа не нашёл — нифига не чувствую, — и Алёна вновь ловко заправила меня своей рукой. Сначала я придавил её всем своим весом и зажал рот поцелуем, а ноздри привалил щекой, при этом качественно, с оттяжечкой, двигая бёдрами. От нехватки кислорода ей должно было стать безумно хорошо. Может и стало, потому что она не вырывалась, но вдруг со стоном изогнулась, ускользнув от меня, чтоб отдышаться. Тогда я принялся накачивать её, приподнявшись на руках, чтоб любоваться болтающейся от фрикций грудью. Алёна тут же собрала их в кучу и подняла, сделав мне очень красиво. Зарывшись лицом, я обслюнявил их все, особенное внимание уделив пуговкам сосочков. Нежные, пахнущие свежестью, мягкие, податливые... Как я их люблю! В экстазе, я выпрямился на пятках, не останавливая глубоких проникновений с ритмом и скоростью отбойного молотка. Из этого положения мне открывался прекрасный вид на входящий в мясистую дырочку толстый член. Каждый раз, выходя, он тянул за собой белёсую смазку, и малые губки цеплялись за ствол, словно не желая выпускать, и каждый раз входя, он увлекал их за собой внутрь. Я держал девушку за скрещенные руки, которыми стягивал и выкатывал на себя её восхитительные буфера. Закрыв глаза, Алёнушка охала в такт толчкам, щёки алели, полные губы были приоткрыты, в углах рта поблёскивала слюнка, тонкие ноздри трепетали, волосы разлетелись на полпокрывала... такая вся нежная и юная, в этот момент она была невыразимо прекрасна.

— Он немного обмяк, — сказала вдруг Алёна. — Хочешь, я его пососу как обещала?

— Ага, — шумно дыша согласился я. — Сейчас.

Потому что мне вдруг стало очень приятно. Похоже, она меня так возбудила, что я готов «утолить первую страсть», перекусить и двигать на второй заход. Но не только внешний вид — вдруг очень приятно стало члену. Такое ощущение, что головка растянула мешочек для спермы и влезла в него, приятно сдавив колечком шейку.

Внезапно Алёна выгнула бёдра.

— Ох как хорошо, — обалдело выдохнула она, и я увидел, что глаза её снова «плывут». — Чтож мне так хорошо, а? Не понимаю... А ну-ка выйди!

И сама соскочила с моего члена, подрагивающего багровой, готовой эякулировать головкой. Прямо под ней болтались лохмотья порвавшегося презерватива.

— Блядь, — сказал я.

— А я-то думаю, чего это мне так хорошо?... — мурлыкнула она. — Бегом подмываться.

Смущенно похохатывая, мы наперегонки бросились в ванную и вместе залезли под душ.

— Дай я сама, — Алёна стала стягивать с меня резинку. — А ты меня подмоешь, — она вновь послала мне свой фирменный лукавый взгляд. — Пиздёшку.

Мой член дрогнул на любимое слово, Алёна игриво сжала его, присела на корточки и тщательно, но нежно вымыла, особое внимание уделив основанию, лобку и паху в целом. Потом чмокнула головку и встала, поставила ногу на бортик ванны. Я присел у раскрытой вульвочки и любовно занялся ею. Знаем мы эти нежности и тщательность. «Давай я тебя сама помою», ага. Рассматривала она меня насчет заразы, а в паху лимфоузлы щупала. Я-то ей лимфоузлы — и паховые, и подколенные — ещё во время предварительных ласк проверил, да и губки насчёт язвочек... а внутрь с фонариком же не полезешь. В общем, сейчас я просто наслаждался игрой с очень миленькой вульвочкой.

Мы вернулись на лоджию, молчаливые и чуть-чуть отстранённые. Алёна взяла свой бокал и села на подушку у стены — возбуждение спало, вернулась скромность. Я сел рядом с ней, поцеловал круглое плечо. Хотел — грудь, но она укрыла её от меня локтем.

— Алёнушка, я чистый, — шепнул ей в ушко. — Мы две недели назад медосмотр проходили. Я хирург, меня на всю заразу протестировали.

Она искоса посмотрела на меня, размышляя поверить ли. Потом расслабилась:

— Я тоже проверялась недавно. Так получилось. Пришлось, — повернула голову и очень серьёзно посмотрела на меня. — У меня вообще по жизни был только один половой партнёр.

От неожиданности я вздрогнул и улыбнулся:

— Гонишь!

— Фу как вульгарно, — она прикрыла глаза и отвернулась.

— Но... Ты так легко со мной пошла... И там, в сквере...

— Ты так смотрел, — произнесла она, не глядя. — Видел бы ты, как ты смотрел... Я решила, что если кому их (усмехнулась) и доверить, то лучше тебе. Скажем так, ты встретил меня в очень странный период моей жизни. Если бы не ты, я сегодня пошла бы с кем-нибудь другим. С каким-нибудь хамом. Наглецом. Он бы вытер об меня ноги, а мне того и надо было. Даже не знаю... Хорошо что получился ты. Так — лучше. Наверное, ты меня сегодня немножечко спас, — и вдруг улыбнулась лукаво, искоса глянула на меня. — Ты такой милый, ты это знаешь? Ты зна-аешь...

Но я видел, что глаза её полны сдерживаемых слёз. Наклонившись, я нежно выпил слёзы из её глаз.

Вот тут она разрыдалась и повисла на моей шее. С трепетом ощущая, как дрожат об меня огромные горячие груди, я гладил её узкую, подрагивающую спину и что-то шептал, как ребёнку. Наконец, она затихла, несколько секунд расслабленно позволяла гладить себя по волосам. Потом попросила:

— Отнеси меня в постель.

Я поднял её, неожиданно лёгкую, и понёс в полутьму комнат. В спальне царил полумрак — плотные бардовые портьеры были задёрнуты с самого начала, от жары, потому что спальня входила на солнечную сторону. Сейчас же солнце скрылось за углом дома и я, уложив Алёнушку на белоснежные простыни среди разбросанных лепестков роз, так рано и некстати обнаруженных ею, прошёл по комнате, поджигая свечи. Очень не хватало музыки. Ладно, издержки.

Она смотрела на меня, привстав на локтях: грудь развалилась по сторонам, кругленький животик и голенький лобочек, прямые ноги расслаблено разомкнулись, между ними темнеют малые губки. Глаза её влажно мерцали. Я скользнул к милой, завис сверху, пожирая глазами нежное лицо: полные алые губы, тонкий носик, огромные, полные тайны глазищи, — потом прикоснулся своими губами к её и нежно развёл их. Прикоснулся к влажной изнанке своей влажной изнанкой. Встретил кончиком языка её вдруг оробевший язычок, лёгкими касаниями «поздоровался» с ним. Обхватил губами её полную нижнюю губу, чуть пососал и легонько куснул. Губы Алёнушки размякли, она ответила на поцелуй.

Мы целовались долго, страстно, отрывались друг от друга, чтоб отдышаться и припадали друг к другу снова. Я лежал на ней, и руки её скользили по моей спине и ягодицам, я же мог лишь гладить её щёки, волосы, ушки, плечи. Вспомнив про тайное местечко в основании шеи, много целовал туда, наслаждаясь стонущими всхлипами и дрожью, особенно приятно растекавшейся по грудям, на которых я лежал. Мой член налился и тыкался в складочки вульвы, просясь внутрь. Ноги Алёны были разведены, но складочки, пусть нежные и трепетные, умело скрывали вход, путали собой, сдерживали, не пускали. Однако и я ведь просто играл. Просто мне было приятно водить голым членом по голой пиздёшке, такой трепетной, сопливенькой и нежной, ведь скоро придётся его снова запаковывать в резину. Алёна подыгрывала мне медленными томными движениями бёдер, как бы подаваясь навстречу... И вдруг головка нырнула в жаркое и очень-очень мокрое. Я замер. Она тоже замерла. Безумно хотелось скользнуть дальше, но я не решался. Тогда Алёна подалась бёдрами мне навстречу.

— Я без резинки, — шепнул я.

— Знаю, — она не остановила своего медленного движения. — Только в меня не кончай.

И я со стоном погрузился в жаркий, сочный рай, и с моим стоном слился тонкий женский стон.

Именно в этот момент на самом деле началось наше соитие. Без выкрутасов и акробатики, без дополнительных стимуляций и многозначительных взглядов. Просто скольжение двух мокрых тел, объединённых пульсирующей зоной наслаждения. Просто яростные объятия, закрытые глаза, прилипшие ко лбу потные пряди волос. Её ногти, царапающие мне спину, мои ладони, до синяков сжимающие её запястья, животные стоны женщины, звериное рычание мужчины. И много, много, много поцелуев — в губы, в глаза, в щёки, в шеи, в уши, в волосы, везде, куда позволяла миссионерская позиция — полизывания, покусывания. Обхватив ногами мой зад, она вжималась в меня до боли, и мне казалось, что головка члена проникает прямо ей в матку — так она там заворачивалась. При каждой фрикции я катался взад-вперёд на её мокрых, плотных, круглых грудях, и это было потрясающее ощущение. От моих толчков мы оказались на краю кровати, голова Алёны свесилась, волосы упали на пол, груди запрокинулись к подбородку, подрагивая измученными сосками. Я держал её за шею и яростно, с рычанием, долбил; девушка ритмично подвывала. Не выдержав красоты, схватил груди, стиснул, укусил сосок, тут же зализал его, погрузил лицо в другую грудь, закружил внутри, целуя и покусывая гладкую, влажную, выскальзывающую изо рта плоть.

В следующий момент мы оба грохнулись с кровати.

Требовалось перевести дух. Втащив хохочущую девушку обратно, я сходил за вином. Сделав пару глотков, Алёна собрала груди в кучу и предложила мне выпить с них. Я плеснул немного в ложбинку и погрузил губы. Божественный нектар с божественной чаши... Я снова плыл, сжимая и поднимая фантастические груди, облизывая их, ловя каждую капельку вина и пота, и не важно что часть этого пота — моя... Когда я вылакал всё, Алёна набрала вина в рот и снова наполнила собранную уже мною глубокую нежную чашу — теперь уже вином, смешанным с её слюнкой. Ничего вкуснее в жизни не пил.

Подняв испачканное в вине лицо, спросил её шальные от похоти глаза:

— Кстати, а куда мне кончить?

— А куда ты хочешь?

— На грудь!

— Легко.

В предвкушении, я слизал остатки вина с её грудей.

— Давай поменяем позу, — предложила она, отставляя бокал. — Люблю сзади.

— Совсем сзади? — уточнил я.

— Нет! — смеясь, она игриво шлёпнула меня по лбу. — Твой здоровенный член я в свою маленькую попку не пущу. Ты знаешь, что у тебя здоровенный член? — она схватила его и, крепко закусив нижнюю губу, с удовольствием пару раз вздрочнула. — Ты зна-аешь!

— А давай ты сначала пососёшь как обещала?

Алёна с сомнением посмотрела на него:

— Я даже не знаю... Ну, давай, попробуем.

Посадив меня на край кровати, девушка изящно опустилась на колени между моих разведённых ног. Пару раз любовно провела ноготками по подрагивающему стволу, потом повторила этот путь юрким язычком, потом аккуратно наделась на член ртом и стала неторопливо водить головой вверх-вниз, с каждым движением заглатывая глубже. Её груди раскачивались и мягко тёрлись о мои ноги. Затаив дыхание, я смотрел на неё, позволив себе лишь чуть-чуть гладить волосы. И вдруг это произошло. Никогда в жизни не делали мне глубокого минета, я и не подозревал, насколько это потрясающе! Как будто у женщины в глубине рта есть ещё один маленький, тугой ротик, который посасывает тебе головку, пока губы девушки обрабатывают основание ствола, а язычок мокро лижет яички. К сожалению, этот экстаз длился недолго — полминуты, и мой пенис раздулся и затвердел до предела. Он больше не мог сгибаться и выскользнул из алёнкиного пищевода. Глубина минета тут же снизилась, но Алёна умело сменила технику. Теперь она снова наворачивала голову на член, влажно всасывая обратно обильно стекающую по пенису слюну и стимулируя пальцами то, что в рот не входило. Вторая рука перебирала мне яички. Моё возбуждение нарастало. Схватив её за голову, я стал двигаться навстречу. Девушка остановилась и шире открыла рот, чтоб я меньше карябался об её зубки. Я удвоил темп. Алёна всхлюпывала, булькала, её слюна текла мне на бёдра. И вдруг она издала негромкий физиологический звук, и рот её заполнился горячей вязкой влагой. Удивительно, но это оказалось очень приятно, и я поднажал, прижимая её голову, чтоб не сбежала. Алёна, застеснявшись, тоже не подала виду и всё проглотила, а потом быстро обработала язычком мою головку. Только тогда я позволило ей отпрянуть. Красавица, тяжело дыша, упала на пятки и расширившимися глазами со странным, но восхищённым выражением глядела на мой обслюнявленный член.

— Знаешь, я передумал, — в каком-то изменённом состоянии сознания сказал я ей, покорённой. — Я хочу кончить тебе в рот.

Алёна тут же изменилась в лице, настороженно посмотрела на меня, отвела глаза, сказала:

— Давай уже сзади.

Я втащил её на кровать, не преминув потрепать по раскачивающимся сиськам, и поставил в догги-позицию. Алёна прогнула спинку и глянула на меня через плечо. Груди её свисали до самой простыни и тёрлись об неё сосочками. Сочная пиздёшка, словно разломленный персик, сочилась влагой, желая меня. Пристроившись сзади, я с наслаждением вошёл, сдвинул ноги девушки и стал любоваться: своим толстым членом, что поршнем двигался в узкой девичьей щёлке, её попкой-сердечком, в которое я и втыкал толстый член, её роскошными белыми грудями, раскачивающимися и сверкавшими по обе стороны узкой загорелой спины. Надавив Алёну между лопаток, уложил её лицом в простыню. Распластавшись по кровати, расплылись по сторонам потрясающие, огромные груди. Волосы рассыпались по простыне, руки она вытянула вперёд и сложила в запястьях. Я представил, будто я — римский патриций и приручаю прекрасную славянскую рабыню. Эта фантазия ещё больше раздула и удлинила мой член. Сам не заметил, как ускорил темп и толчки. Рабыня, до того тихонько постанывавшая, начала охать в голос. Её соки текли мне по яичкам. Схватив рабыню за волосы, я задрал ей голову. Её отчаянные крики услаждали мой слух.

Когда ноги устали от непрерывной долбёжки, я, не отпуская рабыни, сел на пятки, перехватил девушку за локти, почти сведя их за спиной и тем самым выпятив умопомрачительный славянский бюст, и принялся сношать красавицу сзади-снизу.

— Ты какой-то дикарь... — сквозь крики стонала рабыня. — Ты... знаешь это? Ты зна-А! — аешь...

Я укусил её за шейку, за то самое место. Дико взвизгнув, Алёна вырвалась из моих рук, соскочила с члена и упала на кровать. Вцепившись зубами в скомканную простыню, чтоб заглушить вой, она выгнулась в судороге, обеими руками натирая промежность.

Я испуганно отскочил и смотрел, не понимая, оргазм это или приступ эпилепсии. Похоже, в любом случае надо вызывать скорую — читал я про один такой оргазм, длившийся, пока нимфоманке не ввели реланиум, и закончившийся, кстати, вывихом шеи.

Но обошлось, конвульсии затихли. Алёнушка лежала ничком, обессиленная, раскинув руки. Её ягодички расслабились, открыв мокрющую вульвочку и призывный анальчик. Девушка сейчас была в таком состоянии, что я мог вставить куда угодно. Возможно, того она и ждала — не анала, конечно, но что я сейчас её догоню, отдолбив безвольно-тряпичную. Однако я трупы не трахаю.

Вылив остатки вина в бокал, я подождал, пока моя милая наберётся сил, чтоб хотя бы посмотреть на меня. И с улыбкой протянул его ей. Алёна взяла, но ещё с минуту просто держала в руке и смотрела на благородный рубиновый напиток, не в силах поднять голову. Наконец села и в несколько глотков, как воду, выпила бокал. Потом с блаженным стоном упала на спину. Сглатывая от возбуждения, я смотрел на неё, мокрую, растрёпанную, с размазанным макияжем, обессилено развалившимися грудями, — и желал каждой клеточкой своего тела... Кроме самых нужных двадцати двух сантиметров. Член чего-то сник, стал вял и сонлив. Не помогала даже яростная работа рукой.

— Оставь ты его, — прошептала Алёна. — Он устал, бедненький. Он меня уже больше двух часов трахает. Сам-то так можешь?

Она мило улыбнулась, а я, растерянный, взглянул на часы. А ведь и то правда.

Блин, скоро уже припрётся хозяйка, а я не кончивший!

— Давай между грудями, а?

Алёна с сомнением посмотрела на мой печальный, едва приподнявшийся пенис:

— Даже не знаю...

— Ну давай! Тебе даже делать ничего не придётся! Просто прислонись спиной к стене и посиди так.

— Ладно, — вздохнула она и села, как велено.

Я мигом устроился на её ногах, трепетно, словно в первый раз, взял в руки её невообразимые груди, любовно вылизал ложбинку и вложил в неё член. Бюст был так велик, что полностью скрыл мой член от мира. И там, во влажном нежном тепле, повинуясь моим фрикциям, ходили размытые гравитационные полюса, расплывчатые массы, зоны разряжения и сгущения, параллели и меридианы сил и слабости... Этот любовный космос скользил вдоль и поперёк моего пениса, мягко, ласково, зыбко, — как я люблю.

Член налился, яйца, только что шлёпавшие по сиськам вялыми мешочками, втянулись в боевое положение. Но и всё. Возбуждение достигло некоей границы и остановилось, а оргазм был за ней.

Я начал злиться, от этого возбуждение стало развеиваться, а член — превращаться в писю.

— Ладно, — решилась Алёна. — Я тебе кое-что покажу.

С усталым вздохом она села на спинку кровати, распластавшись по стене спиной, и широко развела ноги, сделавшись похожей на индуистскую богиню, тем более с такой грудью.

— Иди сюда.

Я с сомнением присел возле неё на полусогнутых и прицелил головку члена.

Что-то не то она придумала, как в такой позе вообще можно сношаться?

Вошёл. Закрыв глаза и закусив губу, Алёнушка начала двигать попой по всем трём осям — и вертикально, и в стороны, и вокруг. Я тоже работал тазом, с наслаждением прижавшись к её груди и двигаясь по — и вместе с нею. Проникновение оказалось таким экзотичным, напряжение мышц таким непривычным, что волна оргазма мигом поднялась из паха и разлилась в голове.

— Кончаю, — сообщил я Алёнушке, крепко сжав у основания и вынимая. — Подставляй грудь!

Странно улыбнувшись порочными красными губами, девушка скользнула на колени и взяла пенис в рот. Я изумлённо вздохнул и отпустил его. Волна за волной покатились по мне с ног до головы, находя выход через отверстие в головке моего члена, которую сейчас плотно обнимали вкусные девичьи губы. Голова её медленно двигалась по стволу туда-сюда, а снизу покачивался монументальный бюст. Это продолжалось вечность. Потом волны закончились, звон в ушах утих, и я услышал, как Алёна шумно сглатывает. Член стремительно обмякал, перекатывающий его во рту язык и прикосновения зубов стали неприятны. Я попытался выйти из алёнкиного рта, но девушка издала возмущённое мычание и, схватив меня за ягодицы, вжалась лицом в лобок. Изумлённый, я замер, а Алёнушка высосала всё до капельки, вылизала все складочки, и только после этого отвалилась, удовлетворённо облизываясь.

— Ты же так не хотела, — благодарно улыбаясь, сказал я и присел на один уровень с нею.

— Но ты же хотел именно так, — просто ответила Алёна.

Я поцеловал её в губы. Всегда брезговал, а сегодня вот — нет.

— Ты лучший любовник в этом городе. Ты знаешь это?..

— Знаю. А ты знаешь, что ты — лучшая девушка в этом городе?

— Знаю.

И, так получилось, протянули вместе:

— Ты зна-аешь�ассмеялись. И тут в дверь позвонили.

— Блин, хозяйка!

Мы соскочили со смятой постели, Алёнушка метнулась на балкон за одеждой, потом — в ванную. Я судорожно затушил и сгрёб в пакет все свечи, как наиболее преступные улики. Хозяйка продолжала трезвонить.

Натянув джинсы, я отпер дверь. Она вошла, вроде улыбаясь, но цепко глядя по сторонам. Убедившись, что квартира цела, хозяйка расслабилась и вернула мне залог. Я извинился за беспорядок. Хозяйка ответила, что бывало и хуже, причём — много чаще. Из ванной вышла Алёнушка — в своём роскошном платье, на шпильках, с аккуратным макияжем и тщательно расчёсанными волосами — по плечам. Бог ты мой, как она была прекрасна! Я любовался ею, сам себе не веря, что только что обладал этой девушкой: мял эти груди, целовал эти губы, кусал эту шейку, кончил в этот рот. Не веря, что это она только что надевалась мокрой вульвой на мой стоячий член, по собственной воле заглатывала пенис по самые яйца, а потом билась в невероятном оргазме. Хозяйка тоже оглядела Алёнушку с ног до головы и вдруг с уважением кивнула мне.

— Я очень понимаю, почему у вас беспорядок. Идите уже!

Только на улице я вспомнил про спрятанные под кроватью несвежие трусы. Да и фиг с ними. У нас оставалась ещё целая бутылка вина, и мы выпили её, сидя на детской горке посреди безлюдной детской площадки под тёмно-синим небом с первыми звёздами, болтая обо всём на свете. Потом Алёна грустно попросилась домой. Я вызвал автомобиль, в нём мы поцеловались в последний раз, и я подарил ей один из купленных мною бокалов. Мой до сих пор стоит на полке в посудном шкафу, простенький, конечно, зато — материальная память о лучшем дне в моей жизни.

Пока такси катило меня по расцвеченному огнями ночному городу, я глядел на красивых прохожих и улыбался, вспоминая волшебный вечер. «У вас такого не было» — думал я на прохожих. Я стану рассказывать о сегодняшнем случае друзьям и внукам. Не про половой акт, конечно, а про то, какой я ловкий пик-апер. Даже сам не ожидал!

***

Нет, циничного пик-апера из меня не вышло. Следующим же утром я проснулся с мыслью об Алёне. Девушка не выходила у меня из головы до вечера. По дороге с работы я не выдержал и набрал её номер. Оказывается, она извелась вся в ожидании моего звонка. Мы встречаемся уже больше года. Бывает, ссоримся с битьём посуды, потом влажно миримся. Мы пьём сухое африканское вино, и каждый вечер я присылаю ей по мылу песенку на ночь.

Больше года, а всё ещё влюблён в неё, как старшеклассник. Больше года, а она при каждой возможности ластится ко мне, как кошка.

Если о нашей любви узнает её муж-спецназовец, будет катастрофа.

Впрочем, будет ещё хуже, если о нашей любви узнает моя жена.

тебе головку, пока губы девушки обрабатывают основание ствола, а язычок мокро лижет яички. К сожалению, этот экстаз длился недолго — полминуты, и мой пенис раздулся и затвердел до предела. Он больше не мог сгибаться и выскользнул из алёнкиного пищевода. Глубина минета тут же снизилась, но Алёна умело сменила технику. Теперь она снова наворачивала голову на член, влажно всасывая обратно обильно стекающую по пенису слюну и стимулируя пальцами то, что в рот не входило. Вторая рука перебирала мне яички. Моё возбуждение нарастало. Схватив её за голову, я стал двигаться навстречу. Девушка остановилась и шире открыла рот, чтоб я меньше карябался об её зубки. Я удвоил темп. Алёна всхлюпывала, булькала, её слюна текла мне на бёдра. И вдруг она издала негромкий физиологический звук, и рот её заполнился горячей вязкой влагой. Удивительно, но это оказалось очень приятно, и я поднажал, прижимая её голову, чтоб не сбежала. Алёна, застеснявшись, тоже не подала виду и всё проглотила, а потом быстро обработала язычком мою головку. Только тогда я позволило ей отпрянуть. Красавица, тяжело дыша, упала на пятки и расширившимися глазами со странным, но восхищённым выражением глядела на мой обслюнявленный член.

— Знаешь, я передумал, — в каком-то изменённом состоянии сознания сказал я ей, покорённой. — Я хочу кончить тебе в рот.

Алёна тут же изменилась в лице, настороженно посмотрела на меня, отвела глаза, сказала:

— Давай уже сзади.

Я втащил её на кровать, не преминув потрепать по раскачивающимся сиськам, и поставил в догги-позицию. Алёна прогнула спинку и глянула на меня через плечо. Груди её свисали до самой простыни и тёрлись об неё сосочками. Сочная пиздёшка, словно разломленный персик, сочилась влагой, желая меня. Пристроившись сзади, я с наслаждением вошёл, сдвинул ноги девушки и стал любоваться: своим толстым членом, что поршнем двигался в узкой девичьей щёлке, её попкой-сердечком, в которое я и втыкал толстый член, её роскошными белыми грудями, раскачивающимися и сверкавшими по обе стороны узкой загорелой спины. Надавив Алёну между лопаток, уложил её лицом в простыню. Распластавшись по кровати, расплылись по сторонам потрясающие, огромные груди. Волосы рассыпались по простыне, руки она вытянула вперёд и сложила в запястьях. Я представил, будто я — римский патриций и приручаю прекрасную славянскую рабыню. Эта фантазия ещё больше раздула и удлинила мой член. Сам не заметил, как ускорил темп и толчки. Рабыня, до того тихонько постанывавшая, начала охать в голос. Её соки текли мне по яичкам. Схватив рабыню за волосы, я задрал ей голову. Её отчаянные крики услаждали мой слух.

Когда ноги устали от непрерывной долбёжки, я, не отпуская рабыни, сел на пятки, перехватил девушку за локти, почти сведя их за спиной и тем самым выпятив умопомрачительный славянский бюст, и принялся сношать красавицу сзади-снизу.

— Ты какой-то дикарь... — сквозь крики стонала рабыня. — Ты... знаешь это? Ты зна-А! — аешь...

Я укусил её за шейку, за то самое место. Дико взвизгнув, Алёна вырвалась из моих рук, соскочила с члена и упала на кровать. Вцепившись зубами в скомканную простыню, чтоб заглушить вой, она выгнулась в судороге, обеими руками натирая промежность.

Я испуганно отскочил и смотрел, не понимая, оргазм это или приступ эпилепсии. Похоже, в любом случае надо вызывать скорую — читал я про один такой оргазм, длившийся, пока нимфоманке не ввели реланиум, и закончившийся, кстати, вывихом шеи.

Но обошлось, конвульсии затихли. Алёнушка лежала ничком, обессиленная, раскинув руки. Её ягодички расслабились, открыв мокрющую вульвочку и призывный анальчик. Девушка сейчас была в таком состоянии, что я мог вставить куда угодно. Возможно, того она и ждала — не анала, конечно, но что я сейчас её догоню, отдолбив безвольно-тряпичную. Однако я трупы не трахаю.

Вылив остатки вина в бокал, я подождал, пока моя милая наберётся сил, чтоб хотя бы посмотреть на меня. И с улыбкой протянул его ей. Алёна взяла, но ещё с минуту просто держала в руке и смотрела на благородный рубиновый напиток, не в силах поднять голову. Наконец села и в несколько глотков, как воду, выпила бокал. Потом с блаженным стоном упала на спину. Сглатывая от возбуждения, я смотрел на неё, мокрую, растрёпанную, с размазанным макияжем, обессилено развалившимися грудями, — и желал каждой клеточкой своего тела... Кроме самых нужных двадцати двух сантиметров. Член чего-то сник, стал вял и сонлив. Не помогала даже яростная работа рукой.

— Оставь ты его, — прошептала Алёна. — Он устал, бедненький. Он меня уже больше двух часов трахает. Сам-то так можешь?

Она мило улыбнулась, а я, растерянный, взглянул на часы. А ведь и то правда.

Блин, скоро уже припрётся хозяйка, а я не кончивший!

— Давай между грудями, а?

Алёна с сомнением посмотрела на мой печальный, едва приподнявшийся пенис:

— Даже не знаю...

— Ну давай! Тебе даже делать ничего не придётся! Просто прислонись спиной к стене и посиди так.

— Ладно, — вздохнула она и села, как велено.

Я мигом устроился на её ногах, трепетно, словно в первый раз, взял в руки её невообразимые груди, любовно вылизал ложбинку и вложил в неё член. Бюст был так велик, что полностью скрыл мой член от мира. И там, во влажном нежном тепле, повинуясь моим фрикциям, ходили размытые гравитационные полюса, расплывчатые массы, зоны разряжения и сгущения, параллели и меридианы сил и слабости... Этот любовный космос скользил вдоль и поперёк моего пениса, мягко, ласково, зыбко, — как я люблю.

Член налился, яйца, только что шлёпавшие по сиськам вялыми мешочками, втянулись в боевое положение. Но и всё. Возбуждение достигло некоей границы и остановилось, а оргазм был за ней.

Я начал злиться, от этого возбуждение стало развеиваться, а член — превращаться в писю.

— Ладно, — решилась Алёна. — Я тебе кое-что покажу.

С усталым вздохом она села на спинку кровати, распластавшись по стене спиной, и широко развела ноги, сделавшись похожей на индуистскую богиню, тем более с такой грудью.

— Иди сюда.

Я с сомнением присел возле неё на полусогнутых и прицелил головку члена.

Что-то не то она придумала, как в такой позе вообще можно сношаться?

Вошёл. Закрыв глаза и закусив губу, Алёнушка начала двигать попой по всем трём осям — и вертикально, и в стороны, и вокруг. Я тоже работал тазом, с наслаждением прижавшись к её груди и двигаясь по — и вместе с нею. Проникновение оказалось таким экзотичным, напряжение мышц таким непривычным, что волна оргазма мигом поднялась из паха и разлилась в голове.

— Кончаю, — сообщил я Алёнушке, крепко сжав у основания и вынимая. — Подставляй грудь!

Странно улыбнувшись порочными красными губами, девушка скользнула на колени и взяла пенис в рот. Я изумлённо вздохнул и отпустил его. Волна за волной покатились по мне с ног до головы, находя выход через отверстие в головке моего члена, которую сейчас плотно обнимали вкусные девичьи губы. Голова её медленно двигалась по стволу туда-сюда, а снизу покачивался монументальный бюст. Это продолжалось вечность. Потом волны закончились, звон в ушах утих, и я услышал, как Алёна шумно сглатывает. Член стремительно обмякал, перекатывающий его во рту язык и прикосновения зубов стали неприятны. Я попытался выйти из алёнкиного рта, но девушка издала возмущённое мычание и, схватив меня за ягодицы, вжалась лицом в лобок. Изумлённый, я замер, а Алёнушка высосала всё до капельки, вылизала все складочки, и только после этого отвалилась, удовлетворённо облизываясь.

— Ты же так не хотела, — благодарно улыбаясь, сказал я и присел на один уровень с нею.

— Но ты же хотел именно так, — просто ответила Алёна.

Я поцеловал её в губы. Всегда брезговал, а сегодня вот — нет.

— Ты лучший любовник в этом городе. Ты знаешь это?..

— Знаю. А ты знаешь, что ты — лучшая девушка в этом городе?

— Знаю.

И, так получилось, протянули вместе:

— Ты зна-аешь...

Рассмеялись. И тут в дверь позвонили.

— Блин, хозяйка!

Мы соскочили со смятой постели, Алёнушка метнулась на балкон за одеждой, потом — в ванную. Я судорожно затушил и сгрёб в пакет все свечи, как наиболее преступные улики. Хозяйка продолжала трезвонить.

Натянув джинсы, я отпер дверь. Она вошла, вроде улыбаясь, но цепко глядя по сторонам. Убедившись, что квартира цела, хозяйка расслабилась и вернула мне залог. Я извинился за беспорядок. Хозяйка ответила, что бывало и хуже, причём — много чаще. Из ванной вышла Алёнушка — в своём роскошном платье, на шпильках, с аккуратным макияжем и тщательно расчёсанными волосами — по плечам. Бог ты мой, как она была прекрасна! Я любовался ею, сам себе не веря, что только что обладал этой девушкой: мял эти груди, целовал эти губы, кусал эту шейку, кончил в этот рот. Не веря, что это она только что надевалась мокрой вульвой на мой стоячий член, по собственной воле заглатывала пенис по самые яйца, а потом билась в невероятном оргазме. Хозяйка тоже оглядела Алёнушку с ног до головы и вдруг с уважением кивнула мне.

— Я очень понимаю, почему у вас беспорядок. Идите уже!

Только на улице я вспомнил про спрятанные под кроватью несвежие трусы. Да и фиг с ними. У нас оставалась ещё целая бутылка вина, и мы выпили её, сидя на детской горке посреди безлюдной детской площадки под тёмно-синим небом с первыми звёздами, болтая обо всём на свете. Потом Алёна грустно попросилась домой. Я вызвал автомобиль, в нём мы поцеловались в последний раз, и я подарил ей один из купленных мною бокалов. Мой до сих пор стоит на полке в посудном шкафу, простенький, конечно, зато — материальная память о лучшем дне в моей жизни.

Пока такси катило меня по расцвеченному огнями ночному городу, я глядел на красивых прохожих и улыбался, вспоминая волшебный вечер. «У вас такого не было» — думал я на прохожих. Я стану рассказывать о сегодняшнем случае друзьям и внукам. Не про половой акт, конечно, а про то, какой я ловкий пик-апер. Даже сам не ожидал!

***

Нет, циничного пик-апера из меня не вышло. Следующим же утром я проснулся с мыслью об Алёне. Девушка не выходила у меня из головы до вечера. По дороге с работы я не выдержал и набрал её номер. Оказывается, она извелась вся в ожидании моего звонка. Мы встречаемся уже больше года. Бывает, ссоримся с битьём посуды, потом влажно миримся. Мы пьём сухое африканское вино, и каждый вечер я присылаю ей по мылу песенку на ночь.

Больше года, а всё ещё влюблён в неё, как старшеклассник. Больше года, а она при каждой возможности ластится ко мне, как кошка.

Если о нашей любви узнает её муж-спецназовец, будет катастрофа.

Впрочем, будет ещё хуже, если о нашей любви узнает моя жена.