Женя любил девушек. Он мысленно сравнивал их с цветущими яблонями, которых было так много в Пскове, куда он приехал учиться в педагогическом институте. Можно сказать, что он в этом институте девчоночьем действительно проехался с ветерком, потому что не осталось как будто на его курсе девушки, не внесённой в его донжуанский список. Женя был один юноша на курсе, и он любил девушек. Ему доставляло удовольствие проходить студенческими рядами, благоухавшими парфюмерией, рассматривать разнообразные виды, наклоны, изгибы; слушать лепет, шелест, позвякивание.
Довольно скоро он стал захаживать в общежитие к девушкам в гости. Его приглашали, он стал всеобщим любимцем и другом. Проводя ночи всё время в разных комнатах, он наслаждался расцветом своих подруг, с нежностью гладя на заре их розовые щёки. Наконец, цветы кончились. Женя неплохо учился и помогал другим, сессия сменяла сессию, и однажды осенью он вдруг осознал: Маша.
Маша была одна девушка на курсе. Вернее, она ею оставалась. Вернее, она словно не хотела ею быть. Она всегда была ровна с Женей, не жеманилась, не открывала для него свой крошечный бюст. Женя ни разу не встречал её в юбке или платье, никогда не замечал и следа косметики на её лице с резкими чертами. Маша носила короткую мальчишескую стрижку. Садясь на стул, она обычно расставляла ноги в вечных голубых джинсах, упираясь руками в верхнюю треть узких бёдер. Её плечи были прямы, движения уверенны и исполнены скорее атлетизма, чем грации. В ней бурлил какой-то невидимый Жене источник, который она всеми силами спрямляла в выстраиваемое на виду у Жени русло. Она буквально формировала сама себя, как если бы дерево стряхнуло свои цветы и листья и стало бы само себя тесать по живому. Обращаясь к нему, Маша называла его Евгением.
— Евгений, приходи ко мне на день рожденья.
Женя поблагодарил и обещал прийти. Нельзя сказать, чтобы он и раньше не общался с Машей, но общение это всегда было спокойное и не так сквозило эротикой, как общение с остальными студентками.
Женя вышел из института и спустился по ступеням на Торговую площадь. «Что же ей подарить?», подумал он. Солнце стояло в небе, а пожелтевшие листья висели на деревьях. С реки Великой прилетел сквозняк.
На следующий день похолодало. Дожди ещё не начались, но летним забавам явно приходил конец. Девушки надели с длинными рукавами, а за садовыми заборами засверкали яблоки.
В предпоследний день октября Женя входил в комнату Маши, неся в руках антикварный сундучок из кипарисового дерева. В довольно просторной комнате, к его удивлению, находились все студентки. Они болтали, открывали окно, доставали чашки и бокалы из шкафа, делали салат и слушали музыку. Маша взмахнула рукой, и все смолкли.
Женя поставил сундук на стол и указал на него Маше:
— Поздравляю и дарю.
Маша покраснела; Женя никогда не думал, что это с ней возможно. Но странно, что девушки не подняли её на смех и не произнесли тех слов, которые они могли произнести: Женя знал их близко и не только внешне.
— Спасибо, Евгений, — сказала Маша и подняла на Женю глаза. Мгновенно оттуда вылился голубой поток и устремился куда-то в направлении его сердца.
В тишине сундук не открывался. Маша вопросительно обернулась к Жене — тот подошёл и вставил в замочную скважину ключ. Откинул крышку.
— Ого! яблоки! Такого подарка я ещё не получала. — Маша помолчала, она вообще выглядела задумчивой в этот день, тогда как обычно решительности ей было не занимать, и кто, как не она, умел организовать общественное, институтское или спортивное мероприятие! Она окинула присутствующих взглядом, сунула руки в карманы.
— Помните, что нам недавно рассказывали на лекции про яблоко Эриды? Там было одно, а здесь хватит на всех. Войны не будет. Угощайтесь, девушки...
«Девушки?», подумал Женя, «она сказала — девушки! Не девчонки, не подружки... Гм!» Впрочем, вскоре всё завертелось, явился на стол сидр, а вместе с ним и хмель, девушки раскраснелись, стали танцевать, потом лопнул шарик, привязанный к люстре...
За окнами стемнело. Был вечер пятницы, многие студентки разъезжались на выходные по домам, и постепенно компания уменьшилась до пяти человек, мывших блюдца и чашки на кухне, и собственно Жени с Машей. Женя стоял у окна и смотрел на Петропавловскую церковь, белевшую в сумерках у берега реки Псковы.
Маша рассматривала опустевший сундучок.
— Ты оставишь мне ключ?
— Конечно. — Он вдруг почувствовал, что разгорячён, но подруги каким-то неуловимым образом ускользали от него весь вечер.
— Что-то жарко, да? — сказала Маша, проворачивая ключ. — Хочешь, дверь откроем, сквозняк устроим?
— Давай устроим, — Женя отвернулся от окна. Им овладело странное колебание. Обычно в гостях он с важностью откликался на девчоночьи просьбы что-то починить или исправить по мелочи, как бы не замечая нарочитости самой просьбы и подыгрывая в этом житейском театре, чтобы вскоре оказаться вместе с актрисой на ложе.
Сейчас же он словно отрезвел и словно ощущал вкус серьёзного и плодотворного общения. Маша взглянула на него, пошла и отворила дверь, затем улыбнулась и предложила сыграть в карты.
Вернулись из кухни студентки, сказав, что уже поздно, и им пора. Маша приняла посуду и расцеловалась.
«Не сами же карты ей интересны», размышлял Женя. «А кстати, почему это я с ней до сих пор не переспал?»
— Не деньги же мы будем ставить на кон? — вопросительно посмотрела Маша.
— Нет, пожалуй... А если играть на секс, то проигравших не будет. — Женя также посмотрел ей в глаза.
— Не на кого играть.
Женя моргнул. Маша продолжала спокойно сидеть, расставив ноги, обратив к нему своё лицо.
«Не хочет ведь она этим сказать, что...»
— С кем тут было можно, я уже переспала.
Женя откинулся в кресле и положил ногу на ногу.
— Подозреваю, что и ты тоже, Евгений.
Женя зажмурился и досчитал в уме до десяти. Потом до двадцати. Он мысленно сделал смотр своему списку институтских побед, затем стал вспоминать взгляды, слова и интонацию Маши, всегда, как теперь оказывается, бывшей где-то поблизости, где-то в авангарде, вооружённой тем же оружием, носившей ту же форму...
Женя открыл глаза. Маша сидела на кровати, положив локти на колени, внимательно наклонившись к нему. На ней были джинсы и сорочка навыпуск. Никаких украшений, никакой косметики. Никакого притворства.
— Давай поиграем в пиратов? — негромко спросила Маша.
— Давай. — Общение с ней захватывало, с ней было интересно. — Только я не знаю, как.
— Подарил мне пиратский сундук и говорит, что не знает!... Это очень просто: выбираем пиратов и офицеров. Офицеры ловят пиратов и устраивают допрос. У пиратов карта острова с сокровищами. Офицеры, чтобы добыть эту карту, допрашивают пиратов... даже пытают. — Голос Маши задрожал, — мы в Гдове так играли в детстве с мальчиками.
У Жени было такое чувство, будто Маша открывает ему нечто сокровенное, тайну, которую знает очень ограниченный круг людей, а может, и вообще никто. Она зарделась, но продолжала прямо смотреть на него. То, что она теперь была совсем не похожа на старосту курса, отличницу и спортсменку; то, что она была не похожа на сапфическую любовницу, — исполнило вдруг его такого сострадания, что он едва не прослезился. Ему стало так жаль эту скромную девочку, эту гордую девочку под мальчика, за своей гордостью скрывающей трагедию от невозможности быть как все, наслаждаться как все!
Маша продолжала. В её речи сейчас был феномен стыдливости. Она рассказывала всего-навсего об игре, но при этом так краснела, такую интонацию брала, что Женя ощущал себя по меньшей мере исповедником и не мог не строить ответственных отношений с ней.
— Если всё идёт нормально, то это как бы «зелёный». Если что-то не нравится, надо вслух сказать «жёлтый». Если совсем пиздец — кричи «красный». После этого игра мгновенно прекращается.
Маша осеклась и ещё покраснела:
— Крест-накрест не связывать, лицом в подушку не класть, подвешивать не больше получаса.
— А как мы решим, кто будет пиратом? — спросил Женя.
— Будем тянуть карту: красная — офицеры, чёрная — пираты. Вот, перетасуй, а я пока дверь закрою.
«Вот ей что нравится!», думал Женя, тасуя и зачем-то пересчитывая карточную колоду, «а мне-то нравится? нравится мне пытать? или терпеть? а она-то, Маша, она кем хочет быть? неужели офицером?... Что такое — только 51 карта! А должно же быть вроде 52?... А! вот и ответ! Похоже, здесь кто-то мошенничает, и этот кто-то не я! похоже, кто-то хочет быть наказанным за мошенничество... Ну и насколько далеко я готов зайти, наказывая?... Боже, как она теперь хороша!»
Маша стояла около стола, открыв крышку сундучка:
— Теперь давай высыпай сюда.
Женя подошёл к столу и опустил на дно раскрытого сундука всю колоду. Маша порывисто закрыла крышку, при этом задев своей рукой руку Жени. У Жени сел голос, застучало сердце.
Маша пару раз опрокинула и потрясла сундук:
— Сейчас я не глядя достану для себя карту — и игра началась!... Так сказать, go on.
Она развернулась лицом к Жене, улыбнулась, завела руку за спину, на ощупь пролезла под крышку и стала шарить в сундуке.
Женя уже не сомневался, что Маша заранее взяла карту из колоды и теперь вытряхивает её из рукава. Но если она так поступает, значит, она уже решила, какую роль будет играть в их отношениях. Но это её решение — также и решение для него, относительно его роли. Как же поступить? Что она решила для него — красное или чёрное? Её улыбка была настолько открытой, настолько беззащитной, что Женя внезапно понял, что сейчас доверится ей, как и она доверила ему только что свою тайну.
Перед ним возник валет треф. Маша смотрела Жене в глаза и по его глазам поняла, что он согласился с ней.
— OK, Thou won the Battle, — произнесла она, облокотилась о край стола ягодицами и руками и зажмурилась.
Она представила себя в ботфортах, мужских штанах и камзоле, из-под которого выдавались кружева. Как всегда, она играла пиратскую роль, только сейчас дело было швах: её команда перебита правительственными войсками, корабль поставлен под охрану в карибском порту, а сама она приведена мимо многочисленных складов с пряностями в дом губернатора на допрос, и вот она стоит перед офицером, она в полной его власти, и впервые она не командует, но должна подчиняться. Осознание плена наполнило всё её существо сладкой мукой, в паху появилось тянущее чувство, и она, не удержавшись, свела и напрягла свои бёдра, чтобы усилить его. Её движение не осталось незамеченным, и офицер резко произнёс:
— Stand still!
Затем он оглядел кабинет губернатора, в окна которого смотрела тропическая ночь. Неясно мерцал огонёк церкви Сан-Педро-Пабло. Офицер подошёл к резному комоду из сандалового дерева и вытащил из полуоткрытого ящика моток джутовой верёвки, услужливо оставленной губернатором.
Мэри вздрогнула, когда офицер приказал ей:
— Now I need... erm... I need thy Hands at thy Back!... Quick!
— Yes, Sir.
Всё её существо воспротивилось, когда она сложила руки за спиной и склонилась грудью над столом. Она трепетала от этого грубого произвола, но некому было вступиться за неё. Она почувствовала, как её запястья виток за витком обвивает джут, почувствовала прикосновения тёплых пальцев. Офицер при этом невольно придавливал Мэри к краю стола, отчего внизу живота у неё стали расходиться эротические волны. Наконец, он связал два свободных конца между собой морским узлом, и руки Мэри оказались надёжно схвачены этими верёвочными наручниками.
Офицер поставил в центр комнаты стул прямо под канделябром, где было больше всего яркого света и указал на него Мэри:
— Take thy Seat!
Мэриповиновалась.
— OK Guy. So thou art the notorious... erm... Matt The Handsome?
— Yes, I am.
— Well, I heard a lot of thy Escapades. I doubt thou have no Money. Tell me honestly about the Island where thou keep thy Gold.
— I do not have the Honor of knowing thou.
Юджин застегнул расшитый золотом воротник и представился:
— My Name is Eugene. Eugene Stark, on His Majesty Royal Fleet Service.
— Thou mean Her Majesty Navy?
— What?... As thou will, Friend. Now tell me, where is thy Map for thy Pirate Treasure?
— Fuck th ee.
Юджин в замешательстве смотрел на своего пленника; казалось, офицер проводит допрос впервые и не знает, как ему следует реагировать в той или иной ситуации.
Юджин смотрел на пирата, нагло развалившегося на стуле, раздумывал, молчал; и вдруг заметил, что Мэтт не просто нахально пялится ему в лицо, а словно бы пытается нечто выразить своими глазами.
Ещё минуту Юджин не отрываясь заглядывал в глаза Мэтту и соображал, правильно ли он его понял. Затем решился, и звеня шпорами подошёл к пирату, и отвесил ему пощёчину.
Мэтт покраснел; его глаза удовлетворённо сверкнули, он кивнул головой.
Юджин приободрился.
— Dirty Caribbean Beast! Do thou fuck me? Major of the Navy?... Let"s watch, where is thy Map!
С этими словами Юджин начал обыск. Он провёл ладонями по плечам и груди своего пленника, пошарил по животу, затем ощупал внутреннюю сторону бёдер и наконец проник пальцами в промежность. Его пальцы застыли; он отпрянул.
— What does it mean? Where is thy Cock?
— I show it thee later.
— No, Miss. I must check thy pretty Body.
Юджин неторопливо расстегнул пуговицы на камзоле Мэтта (или Мэри?), развёл его полы в стороны, потом вздёрнул кверху нижнюю сорочку с кружевами, приказав пирату удерживать её зубами в поднятом виде.
Любознательным взорам Юджина открылись розовые соски, обычные мальчишеские соски, слегка припухшие по неизвестной причине, возможно, как следствие тропической лихорадки. Он на всякий случай исследовал их ввиду отсутствующего доктора самостоятельно. Пират глухо застонал.
Юджину пришлось самостоятельно принимать решение по поводу локализации лихорадки с целью не допустить заражения королевского гарнизона. Он предполагал, что в хозяйстве у губернатора должны находиться такие, знаете ли, приспособления, орудия прачек... Юджин пошарил в сандаловом шкафу и выудил оттуда две тугие бельевые прищепки.
Он сжал сосок своего пленника между пальцами. Почувствовав, что сосок затвердел, он снизу поднёс к нему раскрытую прищепку и отпустил пружину. Прищепка плотно охватила сосок. Пират ойкнул и выпустил сорочку изо рта.
Юджин отвлёкся от своего занятия и уже привычно хлопнул ладонью по щеке разбойника. Прежде чем надеть вторую прищепку, Юджин вновь всунул в рот своему визави край его сорочки.
Осмотр продолжался. Были расстёгнуты и приспущены штаны. Трусы у пирата тоже оказались кружевные, завязанные на бёдрах на два бантика. Юджин покачал головой и решительно взялся за бретельки. Когда бантики были распущены, а кружева сняты, тайна Чёрного Мстителя Испанских Морей обнажилась в виде отсутствия пениса и присутствия аккуратно выбритой девчачьей письки.
На которую уже начала капать слюна с импровизированного кляпа.
Юджин приказал развенчанному герою сесть на самый край стула, расставив ноги. Юджин хотел попробовать разученный им удар теперь на мишени ниже ватерлинии. Расслабив руку как для пощёчины, он слегка хлопнул ладонью по выпуклой письке.
Его пират застонал, выгнулся. Его глаза благодарно сверкнули. Юджин ударил ещё, потом ещё.
Затем он потянулся было губами и языком к письке, но вовремя вспомнил о чести красного мундира и с трудом взял себя в руки.
Пленник между тем стал постанывать, словно желая сделать признание.
Юджин разрешил ему говорить.
Тот начал, глубоко дыша, отпустив мокрую сорочку:
— OK, thou won. I tell thee about my Map.
Юджин молчал, поощряя пирата к продолжению.
— My Map is in my Locker I got today from our Ship.
Юджин подошёл к столу и взял сундучок. Внутри оказались не навигационные, а игральные карты, которыми эти разбойники, очевидно, заполняли свой преступный досуг. Карты полетели в лицо обманщику.
Тот зажмурился, сдерживая удовлетворённую улыбку, и промолвил:
— The Locker hath a double Bottom.
Юджин недоверчиво осмотрел сундук, который был ему уже хорошо знаком по предварительному общению с губернатором.
— It"s impossible... There"s no second Bottom!
— I can show thee.
— How? Well, do it!
Юджин не стал освобождать руки пленника, памятуя о его пиратской ловкости. Он приказал тому встать, поставил сундук на стул и принялся наблюдать, как разбойник, встав на колени и изгибаясь всем телом, шарит связанными руками за своей спиной, ощупывая сундук.
Его великолепная писька предстала во всей своей дерзкой красе; Юджин даже обошёл стул, чтобы рассмотреть покрасневшую промежность гибкого пирата.
Он почувствовал, что его собственный пенис напрягся и рвётся на свободу. Юджин помедлил немного, но стояние поблизости от письки лишало его всякого контроля. Он вытащил свой пенис и осторожно вставил его в рот своей прекрасной пленнице.
Мэри подхватила его снизу языком, а губами медленно скатила его крайнюю плоть. Юджин начал чувствовать её жаркий рот, как будто бы он был продолжением его собственного тела.
Пират всё растягивался, как балерина, двигая за спиной связанными руками и одновременно плавя в своём рту пенис захмелевшего Юджина, как вдруг, сплюнув и внезапно вскочив на ноги, он сделал подсечку Юджину. Юджин не то, чтобы не сопротивлялся, но наслаждался движениями своего партнёра, да и что он может, ограниченный в движениях полуснятыми штанами, со связанными руками?
Пират между тем, повалив офицера, бросился мгновенно к нему и сел ему на лицо своими голыми ягодицами, прижав коленями его руки к полу. При этом за своей спиной обеими связанными руками он прижимал к лицу Юджина какой-то мягкий материал с сильным запахом, от которого клонило в сон. Юджин вдохнул раз, другой, после чего заснул («Возможно, это и есть тот самый хлорофо... «)...
Женя любил Девушек. Он мысленно сравнивал их с цветущими Яблонями, которых было так много в Пскове, куда он приехал учиться в педагогическом Институте... Стоп! Это уже было. Женя, не открывая Глаза, сосредоточился.
Он вспоминал последующие События, многочисленные Дефлорации Девушек, Комнаты Псковского Общежития, День Рождения Маши, выпили чересчур Сидру, какую-то эротическую Игру, потом заснул... Маша!
Женя открыл Глаза. Он лежал навзничь, голый, со связанными Руками и Ногами на Ковре. На Кровати сидела одетая Маша с Ноутбуком, погружённая, казалось, в свои Дела. специально для Её босые Ноги покоились на Животе Жени. Между Ступней она удерживала его набухший Пенис.
Стуча Пальцами Рук по Клавишам, Маша параллельно слегка шевелила Пальцами Ног, отчего по Телу Жени проходили Волны невыразимого Опьянения.
— Ты не замёрз? (Форточка была открыта) — спросила Маша, не отрываясь от Монитора, и Пальцами Ног слегка сдавила Пенис Жени.
— Немного, — ответил Женя, пьянея, растягивая Слова.
Маша допечатала Сообщение, нажала Отправку и, перешагнув через Женю, подошла к Окну и закрыла Форточку.
— Спасибо, — сказал Женя, снизу смотря на Машу.
Они помолчали.
Было раннее Утро, чудесный Свет, смягчённый прекрасными Тучами, шёлково струился из Окна, словно бы оформленного в Стиле Гризайль. Нежно и радостно постукивал по Подоконнику Дождь.
— Отлижешь мне? — ещё спросила Маша.
— Отлижу, — восторженно повторил вслед за ней Женя.
Маша усмехнулась и, прыгая, стянула с себя Брюки. Она сняла Трусы и ловко оседлала своего вчерашнего Гостя. Лицо Жени оказалось между Ног Маши.
Не дожидаясь, когда Женя высунет Язык, Маша поудобнее устроилась и повернулась к стоявшему на Кровати Ноутбуку. Она прочитала Сообщение, рассмеялась и со Словами «вот Дура!» стала печатать Ответ.
По лёгким Движениям Талии Маши Женя понял, что она задаёт ему Ритм, как ей хочется, чтобы ей лизали. Такая Опытность его Наездницы ему понравилась.
Маша долго не позволяла его Языку углубиться, он чувствовал её Письку только самым Кончиком Языка. Когда он тянулся к ней, она слегка отклонялась назад, увлечённо печатая на Ноутбуке.
Порядочно возбуждённый, он лишён был Свободы действовать Пенисом, Руками и Ногами, отчего испытывал сладкое Мучение. Всё его Удовлетворение в его теперешнем Положении зависело от одного только Языка.
Когда он это осознал и приловчился вкладывать в Движения Языка всю свою Душу, Маша сразу его поощрила, придвинувшись ближе, и он наконец вкусил внутренние Соки её Письки; вспомнив, что у него с самого Утра во Рту ещё маковой Росинки не было.
Женя попробовал Клитор. «Ах!», выдохнула Маша, сжав Коленями его Голову. Зазвучала волшебная Мелодия, она плыла, возникая из Ниоткуда, наполняя Сердце Жени Умиротворением.
Маша разжала свои Колени и потянулась к Кровати, перетряхивая свои Брюки, выуживая из Кармана Телефон. Мелодия на Миг стала громче, но сразу пропала.
— Да, — сказала Маша.
Женя быстрыми и лёгкими Движениями своего Языка задевал её Клитор.
— Да как обычно. А кто там ещё был? Ты видела? Ну тогда... а-ах!... нет, ничего! А когда они собираются? Сейчас, подожди, Ленке-ах! в Аське отвечу.
Маша повернулась к Ноутбуку и быстро напечатала Текст.
— Готово! Нет, Наська, я не смогу. Давай, а-ах, на Следующих!
Маша сидела верхом, сосредоточенно смотрела перед собой и вела Диалог. Женя был уверен, что знает и Ленку, и Наську, причём знает так, как узнавал он сейчас саму Машу.
Но ничего Похожего ему ещё не приходилось испытывать. Маша была самый драгоценный Инструмент, на котором ему разрешили играть. Маша была самый опытный Дирижёр, которому хотелось следовать. Их совместное Творчество напоминало Симфонию Амадеуса своей Лёгкостью и Гениальностью. Конгениальностью.
Женя быстро-быстро трепетал Языком над Клитором, как Мотылёк над Цветком. Маша порозовела и часто дышала. Вдруг она сжала Губы и приникла к Жене, наклонившись гибким Станом вперёд, совершенно закрыв ему Дыхание. Женя замотал Головой, но Маша цепко держала его своими Коленями. Тогда он оторвался с сожалением от Клитора, бесцельно раскрыл Рот с неподвижным Языком и считал, сколько он ещё продержится без Воздуха.
Но как только Движения Языка по Клитору прекратились, Маша тотчас отодвинулась назад. Дав Жене надышаться, она снова требовательно сжала его Коленями, дав Шенкеля, и немного поездила в Седле, устраиваясь и давая понять свои Желания. Всё это Время она увлечённо болтала по Телефону.
Женя продолжил лизать Клитор с прежним Усердием. Через некоторое Время Маша вновь стала вскрикивать среди Разговора и вновь прижалась к Жене, лишив его Дыхания. Как только его Язык отлип от Клитора, она сразу же позволила ему дышать.
Так повторилось ещё несколько Раз, прежде чем Женя осознал, что от него требовалось.
Маша вовсе не хотела сразу кончить, она собиралась растянуть Удовольствие. Как только Женя понял это, он стал следить за своим Языком и уменьшал Время от Времени Интенсивность своих Движений. Пытка Удушением сразу прекратилась.
Маша даже поощрительно похлопала его по Пенису, не отрываясь от Разговора (это был уже третий Звонок за Утро).
Время до Полудня пролетело незаметно. Закончив очередную Беседу, Маша посмотрела на Часы, присвистнула и, быстро вскочив на Ноги, отправилась в Ванную отмывать Слюну Жени.
Она вернулась сосредоточенной и встала над Женей.
— Женька, мне совсем не понравилось, что ты мне мешал разговаривать с моими Подругами. Я тебя сейчас накажу за это, не откладывая Дела в долгий Ящик. Как ты на это смотришь?
Она была столь прекрасна, возвышаясь над ним, что Женя выразил своё полное Согласие.
— Хорошо. Обычно я наказываю на Столе. Помочь тебе встать?
Женя попытался встать сам, но ему удалось только, приподнявшись, сесть Боком. Маша, переступив, поставила свою Ногу вплотную к нему. Он, опершись, встал в полный Рост, чувствуя, что, стоит Маше убрать свою Ногу, и он растянется на Полу.
— Нет, так не пойдёт. Придётся тебе Ноги развязать. Ещё не хватало, чтобы я тебя тащила на Эшафот.
Женя вежливо засмеялся. Маша удивлённо посмотрела на него снизу вверх. Она развязала Верёвки и указала Жене Стол у Окна, на который ему следовало лечь Грудью.
Женя повиновался.
Маша отсоединила от Ноутбука Кабель и, сложив его втрое, хлопнула несильно по Ягодицам Жени.
— Ну как тебе Ощущения?
— Нормально.
— Сейчас будет больно. Можешь орать, сегодня всё равно никого нет в Здании.
Она оказалась права. Свист кабеля в Воздухе сменялся обжигающей Болью, вскоре Ягодицы Жени горели, он вскрикивал.
Маша вспотела и сбросила с себя Блузку.
— Ты вообще отдаёшь себе Отчёт, с кем ты находишься? Понимаешь ли, какую Ответственность я позволяю тебе брать на себя? Ты показал себя совершенно легкомысленным и невоспитанным. За это я тебя сейчас накажу.
«А разве это было не Наказание?», удивился Женя.
— Определяю тебе Десять Горячих. Считай!
Первый же Удар заставил Женю подпрыгнуть. Он забыл обо всём, кроме дикой Боли. Он обернулся. Маша стояла вполоборота, отведя в сторону Руку с тонкой Тростью.
Её Вид подействовал на него отрезвляюще. Это всё ещё Игра или уже не Игра?
— Всё ещё Зелёный? — спросила Маша.
Женя помедлил. Он оценил Самообладание Маши во время Куннилинга, ей можно было доверять. И ему хотелось того, что с ним сейчас происходило.
— Зелёный.
— Тогда, поскольку первый Раз остался не посчитан, начинаем сначала.
Женя повернулся, лёг опять Грудью на Стол и сконцентрировался.
— Раз!
Маша дала ему прийти в себя после жестокого Воздействия Трости, выслушав извлечённую Ноту. Они вновь разыгрывали Симфонию, и уважали друг друга, как Музыканты. Снова Свист дирижёрской Трости. Снова невыразимый Звук Инструмента.
После пятого Удара Маша спокойным тихим Голосом стала объяснять Жене, как он должен себя вести в её Присутствии.
Женя от Боли потерял Способность ценить что-либо вокруг себя. Поэтому Слова Маши воспринимались им в этот Момент как самое Важное, самое Ценное и Дорогое.
— Ше-е-есть!..
—... Понимаешь, Оргазм для меня не Самоцель. Мне интересно общаться с Людьми, и для этого мне нужно Настроение. Ты обязан мне обеспечивать Настроение.
Свист.
— Семь!
— Но когда я хочу кончить, ты должен приложить все Усилия для моего Оргазма. Это понятно?... Твой Оргазм меня не интересует. Твои Потребности меня интересуют лишь постольку, поскольку ты должен быть в Состоянии мне служить.
Свист.
— Восемь!
— Не вздумай в Обществе каким-либо Образом показать, что ты — мой Раб. Мне достаточно того, что мы оба это знаем. Разумеется, и мои Распоряжения в Обществе должны быть выполнены.
Свист.
— Девять!
— Я нуждаюсь в тебе, Женька. Запомни это. Я говорю это сейчас, в Минуту наибольшей Близости между нами. Когда вдруг тебе покажется, что ты мне не нужна, вспомни то, что я тебе сейчас говорю. Мне нужна такая Рабыня, как ты.
Свист.
— Десять!
Женя обессиленно валялся на Столе, его Ноги дрожали, Ягодицы горели. Он не имел в себе никаких Сил, чтобы обдумать последние Слова Маши. И в то же Время он был уверен, что запомнил все Наставления наизусть.
Маша ушла в Ванную. Постепенно Чувства Жени возвращались к нему вновь, о произошедшей Близости с Машей напоминала только Боль в Ягодицах.
— Ну, милая моя Распутница, Гроза женского Общежития, теперь ты готова услужить мне?
Женя обернулся. Маша стояла на пороге Ванной голая, а между Ног у неё на Ремешках был привязан Годмише.
«Ёб твою Мать!... И всё-таки Зелёный...», — всё, что мог подумать Женя. Он уже не мог без Маши, это становилось ему очевидно.
— Как это можно меня ебать! Меня, Майора королевского Флота! Где Ваш Хуй, Мадемуазель! — передразнила Маша нараспев вчерашние Речи Жени.
Женя покраснел.
Она подошла к Столу и взялась за Пенис Жени, приказав ему расставить Ноги пошире. Она заломила Пенис назад и начала его нежно дрочить, не позволяя ему распрямиться вперёд.
Другой рукой Маша гладила Попу Жени. Она обмакнула Пальцы во Флакон со Смазкой и поглаживала само Отверстие.
— Прелестное Колечко, — похвалила Маша. — Ты ещё не течёшь? Ну ничего, скоро научишься у меня.
Поскольку от предыдущего Наказания Чувства Жени были сосредоточены на самых внутренних его Переживаниях, томление в Паху он воспринял особенно ярко. Он ощущал нечто приятное в своём Пенисе, но странным Образом эти Ощущения были притянуты назад, к Попе, в Колечке которой тоже начинало разливаться Наслаждение.
Маша не пускала Пенис вперёд, наоборот, приближала его к самому Колечку, в которое она очень осторожно вставила свой Палец и слегка ёрзала им по внутренним Стенкам. От этого Женя испытывал растущее Удовольствие, которое было больше, чем в ограниченном Пенисе. У него возникало необычное Желание, чтобы Наслаждение в Пенисе перешло в Наслаждение в Попе.
В это Время Маша добралась своим Пальцем до его Простаты. Женя застонал. Становилось очевидно, что Пенис не сможет дать ему Удовлетворение, а приятные Ощущения в Простате обещали ему желанную Разрядку.
Маша вставила второй Палец ему в Попу и двигала им по Кругу. Колечко расширялось. Мучения Жени длились. Он прерывисто дышал, хотел кончить, но не мог. Точнее, ему не позволяли кончить.
— Потерпи, моя Девочка, сейчас я тебя выебу, как следует, — произнесла Маша ласково у него над Ухом.
Она вставила третий Палец и ещё немного расширила Проход. Через некоторое Время — четвёртый. Женя изнемогал.
Прошло ещё несколько Минут, прежде чем Маша вынула свои Пальцы. Теперь она стала гладить Женю по Плечам, Груди, Ягодицам и Талии.
Наконец она подошла вплотную к Жене и нежно вставила ему Годмише. Своими Ягодицами Женя ощущал тёплую Кожу её Живота. Она двигалась внутри него еле-еле, но Женя почувствовал растущее Наслаждение в Попе. Маша взяла Женю Руками за Талию и крепче насадила на свой чудесный Хуй. Женя ойкнула.
— Так хорошо, милая?
— Да-а-а, — протянула Женя.
— Вот и у тебя появился ёбарь, да, киска моя? — Маша привстал на цыпочки и сделал несколько толчков сверху вниз, целясь в простату.
Женя взвизгнула от счастья.
Маша старался быть сосредоточенным, но невольно улыбнулся и небольно хлопнул Женю по ягодице.
Женя начала подмахивать, она стонала. Маша опустился ниже, где годмише упирался ему прямо в клитор и грозил довершить начатое Женей утром.
Маша замедлил движения, он взялся за верёвки на руках Жени и неторопливо их развязывал. Женя сама насаживалась на годмише. Наконец руки её были свободны.
— Давай ложись на спину, киса, — скомандовал Маша, крепко полапав Женю за грудь, вынув годмише.
Женя перевернулась на спину и взялась руками за край стола; её соски встали. Маша задрал ей ноги вверх и снова вставил годмише, вызвав бурю восторга у согнутой пополам девушки.
— Вот дурочка моя, — вполголоса проговорил с улыбкой Маша, работая талией. Он слегка приседал и наваливался вперёд, отчего попадал в простату Жени. Одновременно его клитор был на грани возможного терпения от прямых и ритмичных воздействий.
Маша глубоко дышал, закусив губу, на его лопатках и животе блестел пот. Он был готов кончить, Женя вскрикивала, зажмурившись:
— Я кончаю! Кончаю уже! — У неё от сладкого возбуждения бёдра покрылись гусиной кожей.
Наконец они оба закричали от одновременного счастья. Маша приник к Жене, склонился над ней и, вынув годмише, сняв и отбросив презерватив, поцеловал её в губы, просунув ей свой горячий язык глубоко в рот. Потом зашептал на ухо:
— Женечка, девочка моя, люблю тебя, крошка.
— Я тебя тоже люблю, милый мой мальчик!
Маша помог Жене сойти со стола. Они вновь поцеловались стоя. Потом Маша сказал:
— Зайка, пойдём в кровать теперь целоваться!
Он увлёк Женю за собой в кровать и лёг на неё, целуя и промокая простынёй её соки, выплеснувшиеся во время оргазма на столе.
— Мокрая моя девочка.
— Я старалась для тебя. А ты теперь всё время будешь меня ебать?
— Ну конечно, милая моя горячая подружка. Куда ты теперь денешься от меня. Без ебли не останешься.
Женя обхватила его руками и ногами и порывисто и благодарно прижала к себе.
Маша улыбнулся и погладил её по щеке.
— Мы всё время будем вместе? — не унималась Женя.
— Да, всё время. Кстати, у меня есть для тебя подарок. Надеюсь, он уже высох. Но если нет, ты ведь всё равно его наденешь для меня? — загадочно произнёс Маша. Он оставил постель и ушёл в ванную (его годмише покачивался на ходу, маленькие ягодицы перетянуты ремешками), вернувшись с кружевными трусами в руках, сыгравшими вчера свою важную роль.
— Очень жаль, несмотря на то, что я их недавно постирал и повесил сушить, они всё ещё влажные.
Маша стоял перед кроватью, вопросительно глядя на Женю. Женя боролась со своими чувствами и косилась на упругий годмише вблизи от своего лица. Маша ждал.
Женя покраснела и медленно встала с кровати. Маша, присев, приложил ей к промежности трусы, ловко пропустил бретельки между ног и завязал бантик сначала с одной стороны, а потом и с другой.
Маша отошёл к окну, чтобы полюбоваться на свою работу. Кружева отлично подходили к смуглому телу Жени, бантики украшали талию, а ягодицы оставались совсем неприкрытыми, и на них волшебно горели десять фиолетовых полос наказания.
— Ты чудесно выглядишь, подруга! Да, чуть не забыл. Зашёл я в ванную, а там у меня стирки немеряно. Я и подумал, у меня же есть подруга, которая за мной хоть на край света. На край, может, и не надо, а постирать мне вот надо. Пойдём, покажу тебе всё и объясню, что к чему. Не стиральную же машину использовать, раз ты у меня есть? А потом, как закончишь, приготовишь мне завтрак; мытьё посуды тоже на тебе отныне. Да, и уборку будешь мне тут делать теперь раз в неделю; сначала голой, потом, может, выдам тебе платье горничной. А я пока своими делами займусь. Всё поняла, красавица моя?..
ФОРУМ О ПИРАТАХ
АГАФОН: Ничего не поняла, клянусь Геркулесом!
СОКРАТ: Агафон, ты чересчур увлекаешься этим варварским сюжетом, и твои щёки красиво краснеют. Ты же слышал, как главные герои, точнее, Маша, пересказывала историю с яблоком Эриды. Вот что для нас главное.
САРА: Разумеется, когда я сочиняла эту историю, я опиралась на греческий сюжет с Эридой. Потом я отложила рукопись в сторону и занималась примерно тем, чем вас обоих заставляет заниматься Платон. Вернувшись за письменный стол, я убедилась, что мой новый опыт диктует мне новое продолжение. Одним словом, мне пришлось привить мой опыт на ваше древнее дерево. Но мне кажется, я понимаю, что ты хочешь сказать, Агафон, когда ты говоришь, что ничего не понимаешь.
АГАФОН: Что же?
САРА: Тебе непонятны некоторые трюки, а именно, откуда Маша взяла хлороформ.
АГАФОН: Пожалуй, ты права.
СОКРАТ: Она не всегда права.
САРА: Мы все это учитываем. Маша подготовилась к приходу Жени заранее. Под сиденьем каждого стула был приклеен клейкой лентой закрытый, но легко открывающийся пакет с хлороформом. Таким образом, на какой бы стул Женя не усадил Машу, она всё равно добралась бы до цели.
СОКРАТ: Мне неясна орфография. Почему вдруг существительные начинают писаться с большой буквы? И почему это исчезает к концу?
САРА: И Женя, и Маша учат в институте английский язык. Играя в пиратов, они подражают старому английскому, который видели в оригинальном издании Даниэля Дэфо. Просыпаясь после игры, Женя осознаёт, что игра продолжается уже на русском языке, что и отображено в орфографии до момента его дефлорации. Дефлорация возвращает в исходное состояние орфографию, но меняет грамматику рода Жени и Маши.
СОКРАТ: Маша довольно предусмотрительно не стала кормить Женю; иначе тот путь, которым она его намеревалась использовать, оказался бы занят.
САРА: Что я могу сказать? Я гораздо меньше греков знаю об этом.
АГАФОН: Не стесняйся: что естественно, то не безобразно. Карт действительно было меньше?
СОКРАТ: Мне кажется, да.
АГАФОН: Таким образом, Маша действительно подготовила карту в рукаве?
САРА: Нет, Маша вытащила трефного валета из сундука случайно. Карт было меньше на одну, но это было известно всем девушкам, кроме Жени.
СОКРАТ: Конечно, Маша в любом случае выигрывала. Если бы она стала офицером, она дефлорировала бы Женю сразу; став пиратом, она получила возможность насладиться риском.
САРА: Совершенно верно.
СОКРАТ: Маша и впрямь играла в такие игры в детстве в Гдове?
САРА: Мне она о таких играх не рассказывала. Но надо знать Машу, чтобы воспринимать её такой, какой она хотела бы, чтобы её воспринимали...
АГАФОН: Да ты её любила, как я погляжу!
САРА: Да.
Довольно скоро он стал захаживать в общежитие к девушкам в гости. Его приглашали, он стал всеобщим любимцем и другом. Проводя ночи всё время в разных комнатах, он наслаждался расцветом своих подруг, с нежностью гладя на заре их розовые щёки. Наконец, цветы кончились. Женя неплохо учился и помогал другим, сессия сменяла сессию, и однажды осенью он вдруг осознал: Маша.
Маша была одна девушка на курсе. Вернее, она ею оставалась. Вернее, она словно не хотела ею быть. Она всегда была ровна с Женей, не жеманилась, не открывала для него свой крошечный бюст. Женя ни разу не встречал её в юбке или платье, никогда не замечал и следа косметики на её лице с резкими чертами. Маша носила короткую мальчишескую стрижку. Садясь на стул, она обычно расставляла ноги в вечных голубых джинсах, упираясь руками в верхнюю треть узких бёдер. Её плечи были прямы, движения уверенны и исполнены скорее атлетизма, чем грации. В ней бурлил какой-то невидимый Жене источник, который она всеми силами спрямляла в выстраиваемое на виду у Жени русло. Она буквально формировала сама себя, как если бы дерево стряхнуло свои цветы и листья и стало бы само себя тесать по живому. Обращаясь к нему, Маша называла его Евгением.
— Евгений, приходи ко мне на день рожденья.
Женя поблагодарил и обещал прийти. Нельзя сказать, чтобы он и раньше не общался с Машей, но общение это всегда было спокойное и не так сквозило эротикой, как общение с остальными студентками.
Женя вышел из института и спустился по ступеням на Торговую площадь. «Что же ей подарить?», подумал он. Солнце стояло в небе, а пожелтевшие листья висели на деревьях. С реки Великой прилетел сквозняк.
На следующий день похолодало. Дожди ещё не начались, но летним забавам явно приходил конец. Девушки надели с длинными рукавами, а за садовыми заборами засверкали яблоки.
В предпоследний день октября Женя входил в комнату Маши, неся в руках антикварный сундучок из кипарисового дерева. В довольно просторной комнате, к его удивлению, находились все студентки. Они болтали, открывали окно, доставали чашки и бокалы из шкафа, делали салат и слушали музыку. Маша взмахнула рукой, и все смолкли.
Женя поставил сундук на стол и указал на него Маше:
— Поздравляю и дарю.
Маша покраснела; Женя никогда не думал, что это с ней возможно. Но странно, что девушки не подняли её на смех и не произнесли тех слов, которые они могли произнести: Женя знал их близко и не только внешне.
— Спасибо, Евгений, — сказала Маша и подняла на Женю глаза. Мгновенно оттуда вылился голубой поток и устремился куда-то в направлении его сердца.
В тишине сундук не открывался. Маша вопросительно обернулась к Жене — тот подошёл и вставил в замочную скважину ключ. Откинул крышку.
— Ого! яблоки! Такого подарка я ещё не получала. — Маша помолчала, она вообще выглядела задумчивой в этот день, тогда как обычно решительности ей было не занимать, и кто, как не она, умел организовать общественное, институтское или спортивное мероприятие! Она окинула присутствующих взглядом, сунула руки в карманы.
— Помните, что нам недавно рассказывали на лекции про яблоко Эриды? Там было одно, а здесь хватит на всех. Войны не будет. Угощайтесь, девушки...
«Девушки?», подумал Женя, «она сказала — девушки! Не девчонки, не подружки... Гм!» Впрочем, вскоре всё завертелось, явился на стол сидр, а вместе с ним и хмель, девушки раскраснелись, стали танцевать, потом лопнул шарик, привязанный к люстре...
За окнами стемнело. Был вечер пятницы, многие студентки разъезжались на выходные по домам, и постепенно компания уменьшилась до пяти человек, мывших блюдца и чашки на кухне, и собственно Жени с Машей. Женя стоял у окна и смотрел на Петропавловскую церковь, белевшую в сумерках у берега реки Псковы.
Маша рассматривала опустевший сундучок.
— Ты оставишь мне ключ?
— Конечно. — Он вдруг почувствовал, что разгорячён, но подруги каким-то неуловимым образом ускользали от него весь вечер.
— Что-то жарко, да? — сказала Маша, проворачивая ключ. — Хочешь, дверь откроем, сквозняк устроим?
— Давай устроим, — Женя отвернулся от окна. Им овладело странное колебание. Обычно в гостях он с важностью откликался на девчоночьи просьбы что-то починить или исправить по мелочи, как бы не замечая нарочитости самой просьбы и подыгрывая в этом житейском театре, чтобы вскоре оказаться вместе с актрисой на ложе.
Сейчас же он словно отрезвел и словно ощущал вкус серьёзного и плодотворного общения. Маша взглянула на него, пошла и отворила дверь, затем улыбнулась и предложила сыграть в карты.
Вернулись из кухни студентки, сказав, что уже поздно, и им пора. Маша приняла посуду и расцеловалась.
«Не сами же карты ей интересны», размышлял Женя. «А кстати, почему это я с ней до сих пор не переспал?»
— Не деньги же мы будем ставить на кон? — вопросительно посмотрела Маша.
— Нет, пожалуй... А если играть на секс, то проигравших не будет. — Женя также посмотрел ей в глаза.
— Не на кого играть.
Женя моргнул. Маша продолжала спокойно сидеть, расставив ноги, обратив к нему своё лицо.
«Не хочет ведь она этим сказать, что...»
— С кем тут было можно, я уже переспала.
Женя откинулся в кресле и положил ногу на ногу.
— Подозреваю, что и ты тоже, Евгений.
Женя зажмурился и досчитал в уме до десяти. Потом до двадцати. Он мысленно сделал смотр своему списку институтских побед, затем стал вспоминать взгляды, слова и интонацию Маши, всегда, как теперь оказывается, бывшей где-то поблизости, где-то в авангарде, вооружённой тем же оружием, носившей ту же форму...
Женя открыл глаза. Маша сидела на кровати, положив локти на колени, внимательно наклонившись к нему. На ней были джинсы и сорочка навыпуск. Никаких украшений, никакой косметики. Никакого притворства.
— Давай поиграем в пиратов? — негромко спросила Маша.
— Давай. — Общение с ней захватывало, с ней было интересно. — Только я не знаю, как.
— Подарил мне пиратский сундук и говорит, что не знает!... Это очень просто: выбираем пиратов и офицеров. Офицеры ловят пиратов и устраивают допрос. У пиратов карта острова с сокровищами. Офицеры, чтобы добыть эту карту, допрашивают пиратов... даже пытают. — Голос Маши задрожал, — мы в Гдове так играли в детстве с мальчиками.
У Жени было такое чувство, будто Маша открывает ему нечто сокровенное, тайну, которую знает очень ограниченный круг людей, а может, и вообще никто. Она зарделась, но продолжала прямо смотреть на него. То, что она теперь была совсем не похожа на старосту курса, отличницу и спортсменку; то, что она была не похожа на сапфическую любовницу, — исполнило вдруг его такого сострадания, что он едва не прослезился. Ему стало так жаль эту скромную девочку, эту гордую девочку под мальчика, за своей гордостью скрывающей трагедию от невозможности быть как все, наслаждаться как все!
Маша продолжала. В её речи сейчас был феномен стыдливости. Она рассказывала всего-навсего об игре, но при этом так краснела, такую интонацию брала, что Женя ощущал себя по меньшей мере исповедником и не мог не строить ответственных отношений с ней.
— Если всё идёт нормально, то это как бы «зелёный». Если что-то не нравится, надо вслух сказать «жёлтый». Если совсем пиздец — кричи «красный». После этого игра мгновенно прекращается.
Маша осеклась и ещё покраснела:
— Крест-накрест не связывать, лицом в подушку не класть, подвешивать не больше получаса.
— А как мы решим, кто будет пиратом? — спросил Женя.
— Будем тянуть карту: красная — офицеры, чёрная — пираты. Вот, перетасуй, а я пока дверь закрою.
«Вот ей что нравится!», думал Женя, тасуя и зачем-то пересчитывая карточную колоду, «а мне-то нравится? нравится мне пытать? или терпеть? а она-то, Маша, она кем хочет быть? неужели офицером?... Что такое — только 51 карта! А должно же быть вроде 52?... А! вот и ответ! Похоже, здесь кто-то мошенничает, и этот кто-то не я! похоже, кто-то хочет быть наказанным за мошенничество... Ну и насколько далеко я готов зайти, наказывая?... Боже, как она теперь хороша!»
Маша стояла около стола, открыв крышку сундучка:
— Теперь давай высыпай сюда.
Женя подошёл к столу и опустил на дно раскрытого сундука всю колоду. Маша порывисто закрыла крышку, при этом задев своей рукой руку Жени. У Жени сел голос, застучало сердце.
Маша пару раз опрокинула и потрясла сундук:
— Сейчас я не глядя достану для себя карту — и игра началась!... Так сказать, go on.
Она развернулась лицом к Жене, улыбнулась, завела руку за спину, на ощупь пролезла под крышку и стала шарить в сундуке.
Женя уже не сомневался, что Маша заранее взяла карту из колоды и теперь вытряхивает её из рукава. Но если она так поступает, значит, она уже решила, какую роль будет играть в их отношениях. Но это её решение — также и решение для него, относительно его роли. Как же поступить? Что она решила для него — красное или чёрное? Её улыбка была настолько открытой, настолько беззащитной, что Женя внезапно понял, что сейчас доверится ей, как и она доверила ему только что свою тайну.
Перед ним возник валет треф. Маша смотрела Жене в глаза и по его глазам поняла, что он согласился с ней.
— OK, Thou won the Battle, — произнесла она, облокотилась о край стола ягодицами и руками и зажмурилась.
Она представила себя в ботфортах, мужских штанах и камзоле, из-под которого выдавались кружева. Как всегда, она играла пиратскую роль, только сейчас дело было швах: её команда перебита правительственными войсками, корабль поставлен под охрану в карибском порту, а сама она приведена мимо многочисленных складов с пряностями в дом губернатора на допрос, и вот она стоит перед офицером, она в полной его власти, и впервые она не командует, но должна подчиняться. Осознание плена наполнило всё её существо сладкой мукой, в паху появилось тянущее чувство, и она, не удержавшись, свела и напрягла свои бёдра, чтобы усилить его. Её движение не осталось незамеченным, и офицер резко произнёс:
— Stand still!
Затем он оглядел кабинет губернатора, в окна которого смотрела тропическая ночь. Неясно мерцал огонёк церкви Сан-Педро-Пабло. Офицер подошёл к резному комоду из сандалового дерева и вытащил из полуоткрытого ящика моток джутовой верёвки, услужливо оставленной губернатором.
Мэри вздрогнула, когда офицер приказал ей:
— Now I need... erm... I need thy Hands at thy Back!... Quick!
— Yes, Sir.
Всё её существо воспротивилось, когда она сложила руки за спиной и склонилась грудью над столом. Она трепетала от этого грубого произвола, но некому было вступиться за неё. Она почувствовала, как её запястья виток за витком обвивает джут, почувствовала прикосновения тёплых пальцев. Офицер при этом невольно придавливал Мэри к краю стола, отчего внизу живота у неё стали расходиться эротические волны. Наконец, он связал два свободных конца между собой морским узлом, и руки Мэри оказались надёжно схвачены этими верёвочными наручниками.
Офицер поставил в центр комнаты стул прямо под канделябром, где было больше всего яркого света и указал на него Мэри:
— Take thy Seat!
Мэриповиновалась.
— OK Guy. So thou art the notorious... erm... Matt The Handsome?
— Yes, I am.
— Well, I heard a lot of thy Escapades. I doubt thou have no Money. Tell me honestly about the Island where thou keep thy Gold.
— I do not have the Honor of knowing thou.
Юджин застегнул расшитый золотом воротник и представился:
— My Name is Eugene. Eugene Stark, on His Majesty Royal Fleet Service.
— Thou mean Her Majesty Navy?
— What?... As thou will, Friend. Now tell me, where is thy Map for thy Pirate Treasure?
— Fuck th ee.
Юджин в замешательстве смотрел на своего пленника; казалось, офицер проводит допрос впервые и не знает, как ему следует реагировать в той или иной ситуации.
Юджин смотрел на пирата, нагло развалившегося на стуле, раздумывал, молчал; и вдруг заметил, что Мэтт не просто нахально пялится ему в лицо, а словно бы пытается нечто выразить своими глазами.
Ещё минуту Юджин не отрываясь заглядывал в глаза Мэтту и соображал, правильно ли он его понял. Затем решился, и звеня шпорами подошёл к пирату, и отвесил ему пощёчину.
Мэтт покраснел; его глаза удовлетворённо сверкнули, он кивнул головой.
Юджин приободрился.
— Dirty Caribbean Beast! Do thou fuck me? Major of the Navy?... Let"s watch, where is thy Map!
С этими словами Юджин начал обыск. Он провёл ладонями по плечам и груди своего пленника, пошарил по животу, затем ощупал внутреннюю сторону бёдер и наконец проник пальцами в промежность. Его пальцы застыли; он отпрянул.
— What does it mean? Where is thy Cock?
— I show it thee later.
— No, Miss. I must check thy pretty Body.
Юджин неторопливо расстегнул пуговицы на камзоле Мэтта (или Мэри?), развёл его полы в стороны, потом вздёрнул кверху нижнюю сорочку с кружевами, приказав пирату удерживать её зубами в поднятом виде.
Любознательным взорам Юджина открылись розовые соски, обычные мальчишеские соски, слегка припухшие по неизвестной причине, возможно, как следствие тропической лихорадки. Он на всякий случай исследовал их ввиду отсутствующего доктора самостоятельно. Пират глухо застонал.
Юджину пришлось самостоятельно принимать решение по поводу локализации лихорадки с целью не допустить заражения королевского гарнизона. Он предполагал, что в хозяйстве у губернатора должны находиться такие, знаете ли, приспособления, орудия прачек... Юджин пошарил в сандаловом шкафу и выудил оттуда две тугие бельевые прищепки.
Он сжал сосок своего пленника между пальцами. Почувствовав, что сосок затвердел, он снизу поднёс к нему раскрытую прищепку и отпустил пружину. Прищепка плотно охватила сосок. Пират ойкнул и выпустил сорочку изо рта.
Юджин отвлёкся от своего занятия и уже привычно хлопнул ладонью по щеке разбойника. Прежде чем надеть вторую прищепку, Юджин вновь всунул в рот своему визави край его сорочки.
Осмотр продолжался. Были расстёгнуты и приспущены штаны. Трусы у пирата тоже оказались кружевные, завязанные на бёдрах на два бантика. Юджин покачал головой и решительно взялся за бретельки. Когда бантики были распущены, а кружева сняты, тайна Чёрного Мстителя Испанских Морей обнажилась в виде отсутствия пениса и присутствия аккуратно выбритой девчачьей письки.
На которую уже начала капать слюна с импровизированного кляпа.
Юджин приказал развенчанному герою сесть на самый край стула, расставив ноги. Юджин хотел попробовать разученный им удар теперь на мишени ниже ватерлинии. Расслабив руку как для пощёчины, он слегка хлопнул ладонью по выпуклой письке.
Его пират застонал, выгнулся. Его глаза благодарно сверкнули. Юджин ударил ещё, потом ещё.
Затем он потянулся было губами и языком к письке, но вовремя вспомнил о чести красного мундира и с трудом взял себя в руки.
Пленник между тем стал постанывать, словно желая сделать признание.
Юджин разрешил ему говорить.
Тот начал, глубоко дыша, отпустив мокрую сорочку:
— OK, thou won. I tell thee about my Map.
Юджин молчал, поощряя пирата к продолжению.
— My Map is in my Locker I got today from our Ship.
Юджин подошёл к столу и взял сундучок. Внутри оказались не навигационные, а игральные карты, которыми эти разбойники, очевидно, заполняли свой преступный досуг. Карты полетели в лицо обманщику.
Тот зажмурился, сдерживая удовлетворённую улыбку, и промолвил:
— The Locker hath a double Bottom.
Юджин недоверчиво осмотрел сундук, который был ему уже хорошо знаком по предварительному общению с губернатором.
— It"s impossible... There"s no second Bottom!
— I can show thee.
— How? Well, do it!
Юджин не стал освобождать руки пленника, памятуя о его пиратской ловкости. Он приказал тому встать, поставил сундук на стул и принялся наблюдать, как разбойник, встав на колени и изгибаясь всем телом, шарит связанными руками за своей спиной, ощупывая сундук.
Его великолепная писька предстала во всей своей дерзкой красе; Юджин даже обошёл стул, чтобы рассмотреть покрасневшую промежность гибкого пирата.
Он почувствовал, что его собственный пенис напрягся и рвётся на свободу. Юджин помедлил немного, но стояние поблизости от письки лишало его всякого контроля. Он вытащил свой пенис и осторожно вставил его в рот своей прекрасной пленнице.
Мэри подхватила его снизу языком, а губами медленно скатила его крайнюю плоть. Юджин начал чувствовать её жаркий рот, как будто бы он был продолжением его собственного тела.
Пират всё растягивался, как балерина, двигая за спиной связанными руками и одновременно плавя в своём рту пенис захмелевшего Юджина, как вдруг, сплюнув и внезапно вскочив на ноги, он сделал подсечку Юджину. Юджин не то, чтобы не сопротивлялся, но наслаждался движениями своего партнёра, да и что он может, ограниченный в движениях полуснятыми штанами, со связанными руками?
Пират между тем, повалив офицера, бросился мгновенно к нему и сел ему на лицо своими голыми ягодицами, прижав коленями его руки к полу. При этом за своей спиной обеими связанными руками он прижимал к лицу Юджина какой-то мягкий материал с сильным запахом, от которого клонило в сон. Юджин вдохнул раз, другой, после чего заснул («Возможно, это и есть тот самый хлорофо... «)...
Женя любил Девушек. Он мысленно сравнивал их с цветущими Яблонями, которых было так много в Пскове, куда он приехал учиться в педагогическом Институте... Стоп! Это уже было. Женя, не открывая Глаза, сосредоточился.
Он вспоминал последующие События, многочисленные Дефлорации Девушек, Комнаты Псковского Общежития, День Рождения Маши, выпили чересчур Сидру, какую-то эротическую Игру, потом заснул... Маша!
Женя открыл Глаза. Он лежал навзничь, голый, со связанными Руками и Ногами на Ковре. На Кровати сидела одетая Маша с Ноутбуком, погружённая, казалось, в свои Дела. специально для Её босые Ноги покоились на Животе Жени. Между Ступней она удерживала его набухший Пенис.
Стуча Пальцами Рук по Клавишам, Маша параллельно слегка шевелила Пальцами Ног, отчего по Телу Жени проходили Волны невыразимого Опьянения.
— Ты не замёрз? (Форточка была открыта) — спросила Маша, не отрываясь от Монитора, и Пальцами Ног слегка сдавила Пенис Жени.
— Немного, — ответил Женя, пьянея, растягивая Слова.
Маша допечатала Сообщение, нажала Отправку и, перешагнув через Женю, подошла к Окну и закрыла Форточку.
— Спасибо, — сказал Женя, снизу смотря на Машу.
Они помолчали.
Было раннее Утро, чудесный Свет, смягчённый прекрасными Тучами, шёлково струился из Окна, словно бы оформленного в Стиле Гризайль. Нежно и радостно постукивал по Подоконнику Дождь.
— Отлижешь мне? — ещё спросила Маша.
— Отлижу, — восторженно повторил вслед за ней Женя.
Маша усмехнулась и, прыгая, стянула с себя Брюки. Она сняла Трусы и ловко оседлала своего вчерашнего Гостя. Лицо Жени оказалось между Ног Маши.
Не дожидаясь, когда Женя высунет Язык, Маша поудобнее устроилась и повернулась к стоявшему на Кровати Ноутбуку. Она прочитала Сообщение, рассмеялась и со Словами «вот Дура!» стала печатать Ответ.
По лёгким Движениям Талии Маши Женя понял, что она задаёт ему Ритм, как ей хочется, чтобы ей лизали. Такая Опытность его Наездницы ему понравилась.
Маша долго не позволяла его Языку углубиться, он чувствовал её Письку только самым Кончиком Языка. Когда он тянулся к ней, она слегка отклонялась назад, увлечённо печатая на Ноутбуке.
Порядочно возбуждённый, он лишён был Свободы действовать Пенисом, Руками и Ногами, отчего испытывал сладкое Мучение. Всё его Удовлетворение в его теперешнем Положении зависело от одного только Языка.
Когда он это осознал и приловчился вкладывать в Движения Языка всю свою Душу, Маша сразу его поощрила, придвинувшись ближе, и он наконец вкусил внутренние Соки её Письки; вспомнив, что у него с самого Утра во Рту ещё маковой Росинки не было.
Женя попробовал Клитор. «Ах!», выдохнула Маша, сжав Коленями его Голову. Зазвучала волшебная Мелодия, она плыла, возникая из Ниоткуда, наполняя Сердце Жени Умиротворением.
Маша разжала свои Колени и потянулась к Кровати, перетряхивая свои Брюки, выуживая из Кармана Телефон. Мелодия на Миг стала громче, но сразу пропала.
— Да, — сказала Маша.
Женя быстрыми и лёгкими Движениями своего Языка задевал её Клитор.
— Да как обычно. А кто там ещё был? Ты видела? Ну тогда... а-ах!... нет, ничего! А когда они собираются? Сейчас, подожди, Ленке-ах! в Аське отвечу.
Маша повернулась к Ноутбуку и быстро напечатала Текст.
— Готово! Нет, Наська, я не смогу. Давай, а-ах, на Следующих!
Маша сидела верхом, сосредоточенно смотрела перед собой и вела Диалог. Женя был уверен, что знает и Ленку, и Наську, причём знает так, как узнавал он сейчас саму Машу.
Но ничего Похожего ему ещё не приходилось испытывать. Маша была самый драгоценный Инструмент, на котором ему разрешили играть. Маша была самый опытный Дирижёр, которому хотелось следовать. Их совместное Творчество напоминало Симфонию Амадеуса своей Лёгкостью и Гениальностью. Конгениальностью.
Женя быстро-быстро трепетал Языком над Клитором, как Мотылёк над Цветком. Маша порозовела и часто дышала. Вдруг она сжала Губы и приникла к Жене, наклонившись гибким Станом вперёд, совершенно закрыв ему Дыхание. Женя замотал Головой, но Маша цепко держала его своими Коленями. Тогда он оторвался с сожалением от Клитора, бесцельно раскрыл Рот с неподвижным Языком и считал, сколько он ещё продержится без Воздуха.
Но как только Движения Языка по Клитору прекратились, Маша тотчас отодвинулась назад. Дав Жене надышаться, она снова требовательно сжала его Коленями, дав Шенкеля, и немного поездила в Седле, устраиваясь и давая понять свои Желания. Всё это Время она увлечённо болтала по Телефону.
Женя продолжил лизать Клитор с прежним Усердием. Через некоторое Время Маша вновь стала вскрикивать среди Разговора и вновь прижалась к Жене, лишив его Дыхания. Как только его Язык отлип от Клитора, она сразу же позволила ему дышать.
Так повторилось ещё несколько Раз, прежде чем Женя осознал, что от него требовалось.
Маша вовсе не хотела сразу кончить, она собиралась растянуть Удовольствие. Как только Женя понял это, он стал следить за своим Языком и уменьшал Время от Времени Интенсивность своих Движений. Пытка Удушением сразу прекратилась.
Маша даже поощрительно похлопала его по Пенису, не отрываясь от Разговора (это был уже третий Звонок за Утро).
Время до Полудня пролетело незаметно. Закончив очередную Беседу, Маша посмотрела на Часы, присвистнула и, быстро вскочив на Ноги, отправилась в Ванную отмывать Слюну Жени.
Она вернулась сосредоточенной и встала над Женей.
— Женька, мне совсем не понравилось, что ты мне мешал разговаривать с моими Подругами. Я тебя сейчас накажу за это, не откладывая Дела в долгий Ящик. Как ты на это смотришь?
Она была столь прекрасна, возвышаясь над ним, что Женя выразил своё полное Согласие.
— Хорошо. Обычно я наказываю на Столе. Помочь тебе встать?
Женя попытался встать сам, но ему удалось только, приподнявшись, сесть Боком. Маша, переступив, поставила свою Ногу вплотную к нему. Он, опершись, встал в полный Рост, чувствуя, что, стоит Маше убрать свою Ногу, и он растянется на Полу.
— Нет, так не пойдёт. Придётся тебе Ноги развязать. Ещё не хватало, чтобы я тебя тащила на Эшафот.
Женя вежливо засмеялся. Маша удивлённо посмотрела на него снизу вверх. Она развязала Верёвки и указала Жене Стол у Окна, на который ему следовало лечь Грудью.
Женя повиновался.
Маша отсоединила от Ноутбука Кабель и, сложив его втрое, хлопнула несильно по Ягодицам Жени.
— Ну как тебе Ощущения?
— Нормально.
— Сейчас будет больно. Можешь орать, сегодня всё равно никого нет в Здании.
Она оказалась права. Свист кабеля в Воздухе сменялся обжигающей Болью, вскоре Ягодицы Жени горели, он вскрикивал.
Маша вспотела и сбросила с себя Блузку.
— Ты вообще отдаёшь себе Отчёт, с кем ты находишься? Понимаешь ли, какую Ответственность я позволяю тебе брать на себя? Ты показал себя совершенно легкомысленным и невоспитанным. За это я тебя сейчас накажу.
«А разве это было не Наказание?», удивился Женя.
— Определяю тебе Десять Горячих. Считай!
Первый же Удар заставил Женю подпрыгнуть. Он забыл обо всём, кроме дикой Боли. Он обернулся. Маша стояла вполоборота, отведя в сторону Руку с тонкой Тростью.
Её Вид подействовал на него отрезвляюще. Это всё ещё Игра или уже не Игра?
— Всё ещё Зелёный? — спросила Маша.
Женя помедлил. Он оценил Самообладание Маши во время Куннилинга, ей можно было доверять. И ему хотелось того, что с ним сейчас происходило.
— Зелёный.
— Тогда, поскольку первый Раз остался не посчитан, начинаем сначала.
Женя повернулся, лёг опять Грудью на Стол и сконцентрировался.
— Раз!
Маша дала ему прийти в себя после жестокого Воздействия Трости, выслушав извлечённую Ноту. Они вновь разыгрывали Симфонию, и уважали друг друга, как Музыканты. Снова Свист дирижёрской Трости. Снова невыразимый Звук Инструмента.
После пятого Удара Маша спокойным тихим Голосом стала объяснять Жене, как он должен себя вести в её Присутствии.
Женя от Боли потерял Способность ценить что-либо вокруг себя. Поэтому Слова Маши воспринимались им в этот Момент как самое Важное, самое Ценное и Дорогое.
— Ше-е-есть!..
—... Понимаешь, Оргазм для меня не Самоцель. Мне интересно общаться с Людьми, и для этого мне нужно Настроение. Ты обязан мне обеспечивать Настроение.
Свист.
— Семь!
— Но когда я хочу кончить, ты должен приложить все Усилия для моего Оргазма. Это понятно?... Твой Оргазм меня не интересует. Твои Потребности меня интересуют лишь постольку, поскольку ты должен быть в Состоянии мне служить.
Свист.
— Восемь!
— Не вздумай в Обществе каким-либо Образом показать, что ты — мой Раб. Мне достаточно того, что мы оба это знаем. Разумеется, и мои Распоряжения в Обществе должны быть выполнены.
Свист.
— Девять!
— Я нуждаюсь в тебе, Женька. Запомни это. Я говорю это сейчас, в Минуту наибольшей Близости между нами. Когда вдруг тебе покажется, что ты мне не нужна, вспомни то, что я тебе сейчас говорю. Мне нужна такая Рабыня, как ты.
Свист.
— Десять!
Женя обессиленно валялся на Столе, его Ноги дрожали, Ягодицы горели. Он не имел в себе никаких Сил, чтобы обдумать последние Слова Маши. И в то же Время он был уверен, что запомнил все Наставления наизусть.
Маша ушла в Ванную. Постепенно Чувства Жени возвращались к нему вновь, о произошедшей Близости с Машей напоминала только Боль в Ягодицах.
— Ну, милая моя Распутница, Гроза женского Общежития, теперь ты готова услужить мне?
Женя обернулся. Маша стояла на пороге Ванной голая, а между Ног у неё на Ремешках был привязан Годмише.
«Ёб твою Мать!... И всё-таки Зелёный...», — всё, что мог подумать Женя. Он уже не мог без Маши, это становилось ему очевидно.
— Как это можно меня ебать! Меня, Майора королевского Флота! Где Ваш Хуй, Мадемуазель! — передразнила Маша нараспев вчерашние Речи Жени.
Женя покраснел.
Она подошла к Столу и взялась за Пенис Жени, приказав ему расставить Ноги пошире. Она заломила Пенис назад и начала его нежно дрочить, не позволяя ему распрямиться вперёд.
Другой рукой Маша гладила Попу Жени. Она обмакнула Пальцы во Флакон со Смазкой и поглаживала само Отверстие.
— Прелестное Колечко, — похвалила Маша. — Ты ещё не течёшь? Ну ничего, скоро научишься у меня.
Поскольку от предыдущего Наказания Чувства Жени были сосредоточены на самых внутренних его Переживаниях, томление в Паху он воспринял особенно ярко. Он ощущал нечто приятное в своём Пенисе, но странным Образом эти Ощущения были притянуты назад, к Попе, в Колечке которой тоже начинало разливаться Наслаждение.
Маша не пускала Пенис вперёд, наоборот, приближала его к самому Колечку, в которое она очень осторожно вставила свой Палец и слегка ёрзала им по внутренним Стенкам. От этого Женя испытывал растущее Удовольствие, которое было больше, чем в ограниченном Пенисе. У него возникало необычное Желание, чтобы Наслаждение в Пенисе перешло в Наслаждение в Попе.
В это Время Маша добралась своим Пальцем до его Простаты. Женя застонал. Становилось очевидно, что Пенис не сможет дать ему Удовлетворение, а приятные Ощущения в Простате обещали ему желанную Разрядку.
Маша вставила второй Палец ему в Попу и двигала им по Кругу. Колечко расширялось. Мучения Жени длились. Он прерывисто дышал, хотел кончить, но не мог. Точнее, ему не позволяли кончить.
— Потерпи, моя Девочка, сейчас я тебя выебу, как следует, — произнесла Маша ласково у него над Ухом.
Она вставила третий Палец и ещё немного расширила Проход. Через некоторое Время — четвёртый. Женя изнемогал.
Прошло ещё несколько Минут, прежде чем Маша вынула свои Пальцы. Теперь она стала гладить Женю по Плечам, Груди, Ягодицам и Талии.
Наконец она подошла вплотную к Жене и нежно вставила ему Годмише. Своими Ягодицами Женя ощущал тёплую Кожу её Живота. Она двигалась внутри него еле-еле, но Женя почувствовал растущее Наслаждение в Попе. Маша взяла Женю Руками за Талию и крепче насадила на свой чудесный Хуй. Женя ойкнула.
— Так хорошо, милая?
— Да-а-а, — протянула Женя.
— Вот и у тебя появился ёбарь, да, киска моя? — Маша привстал на цыпочки и сделал несколько толчков сверху вниз, целясь в простату.
Женя взвизгнула от счастья.
Маша старался быть сосредоточенным, но невольно улыбнулся и небольно хлопнул Женю по ягодице.
Женя начала подмахивать, она стонала. Маша опустился ниже, где годмише упирался ему прямо в клитор и грозил довершить начатое Женей утром.
Маша замедлил движения, он взялся за верёвки на руках Жени и неторопливо их развязывал. Женя сама насаживалась на годмише. Наконец руки её были свободны.
— Давай ложись на спину, киса, — скомандовал Маша, крепко полапав Женю за грудь, вынув годмише.
Женя перевернулась на спину и взялась руками за край стола; её соски встали. Маша задрал ей ноги вверх и снова вставил годмише, вызвав бурю восторга у согнутой пополам девушки.
— Вот дурочка моя, — вполголоса проговорил с улыбкой Маша, работая талией. Он слегка приседал и наваливался вперёд, отчего попадал в простату Жени. Одновременно его клитор был на грани возможного терпения от прямых и ритмичных воздействий.
Маша глубоко дышал, закусив губу, на его лопатках и животе блестел пот. Он был готов кончить, Женя вскрикивала, зажмурившись:
— Я кончаю! Кончаю уже! — У неё от сладкого возбуждения бёдра покрылись гусиной кожей.
Наконец они оба закричали от одновременного счастья. Маша приник к Жене, склонился над ней и, вынув годмише, сняв и отбросив презерватив, поцеловал её в губы, просунув ей свой горячий язык глубоко в рот. Потом зашептал на ухо:
— Женечка, девочка моя, люблю тебя, крошка.
— Я тебя тоже люблю, милый мой мальчик!
Маша помог Жене сойти со стола. Они вновь поцеловались стоя. Потом Маша сказал:
— Зайка, пойдём в кровать теперь целоваться!
Он увлёк Женю за собой в кровать и лёг на неё, целуя и промокая простынёй её соки, выплеснувшиеся во время оргазма на столе.
— Мокрая моя девочка.
— Я старалась для тебя. А ты теперь всё время будешь меня ебать?
— Ну конечно, милая моя горячая подружка. Куда ты теперь денешься от меня. Без ебли не останешься.
Женя обхватила его руками и ногами и порывисто и благодарно прижала к себе.
Маша улыбнулся и погладил её по щеке.
— Мы всё время будем вместе? — не унималась Женя.
— Да, всё время. Кстати, у меня есть для тебя подарок. Надеюсь, он уже высох. Но если нет, ты ведь всё равно его наденешь для меня? — загадочно произнёс Маша. Он оставил постель и ушёл в ванную (его годмише покачивался на ходу, маленькие ягодицы перетянуты ремешками), вернувшись с кружевными трусами в руках, сыгравшими вчера свою важную роль.
— Очень жаль, несмотря на то, что я их недавно постирал и повесил сушить, они всё ещё влажные.
Маша стоял перед кроватью, вопросительно глядя на Женю. Женя боролась со своими чувствами и косилась на упругий годмише вблизи от своего лица. Маша ждал.
Женя покраснела и медленно встала с кровати. Маша, присев, приложил ей к промежности трусы, ловко пропустил бретельки между ног и завязал бантик сначала с одной стороны, а потом и с другой.
Маша отошёл к окну, чтобы полюбоваться на свою работу. Кружева отлично подходили к смуглому телу Жени, бантики украшали талию, а ягодицы оставались совсем неприкрытыми, и на них волшебно горели десять фиолетовых полос наказания.
— Ты чудесно выглядишь, подруга! Да, чуть не забыл. Зашёл я в ванную, а там у меня стирки немеряно. Я и подумал, у меня же есть подруга, которая за мной хоть на край света. На край, может, и не надо, а постирать мне вот надо. Пойдём, покажу тебе всё и объясню, что к чему. Не стиральную же машину использовать, раз ты у меня есть? А потом, как закончишь, приготовишь мне завтрак; мытьё посуды тоже на тебе отныне. Да, и уборку будешь мне тут делать теперь раз в неделю; сначала голой, потом, может, выдам тебе платье горничной. А я пока своими делами займусь. Всё поняла, красавица моя?..
ФОРУМ О ПИРАТАХ
АГАФОН: Ничего не поняла, клянусь Геркулесом!
СОКРАТ: Агафон, ты чересчур увлекаешься этим варварским сюжетом, и твои щёки красиво краснеют. Ты же слышал, как главные герои, точнее, Маша, пересказывала историю с яблоком Эриды. Вот что для нас главное.
САРА: Разумеется, когда я сочиняла эту историю, я опиралась на греческий сюжет с Эридой. Потом я отложила рукопись в сторону и занималась примерно тем, чем вас обоих заставляет заниматься Платон. Вернувшись за письменный стол, я убедилась, что мой новый опыт диктует мне новое продолжение. Одним словом, мне пришлось привить мой опыт на ваше древнее дерево. Но мне кажется, я понимаю, что ты хочешь сказать, Агафон, когда ты говоришь, что ничего не понимаешь.
АГАФОН: Что же?
САРА: Тебе непонятны некоторые трюки, а именно, откуда Маша взяла хлороформ.
АГАФОН: Пожалуй, ты права.
СОКРАТ: Она не всегда права.
САРА: Мы все это учитываем. Маша подготовилась к приходу Жени заранее. Под сиденьем каждого стула был приклеен клейкой лентой закрытый, но легко открывающийся пакет с хлороформом. Таким образом, на какой бы стул Женя не усадил Машу, она всё равно добралась бы до цели.
СОКРАТ: Мне неясна орфография. Почему вдруг существительные начинают писаться с большой буквы? И почему это исчезает к концу?
САРА: И Женя, и Маша учат в институте английский язык. Играя в пиратов, они подражают старому английскому, который видели в оригинальном издании Даниэля Дэфо. Просыпаясь после игры, Женя осознаёт, что игра продолжается уже на русском языке, что и отображено в орфографии до момента его дефлорации. Дефлорация возвращает в исходное состояние орфографию, но меняет грамматику рода Жени и Маши.
СОКРАТ: Маша довольно предусмотрительно не стала кормить Женю; иначе тот путь, которым она его намеревалась использовать, оказался бы занят.
САРА: Что я могу сказать? Я гораздо меньше греков знаю об этом.
АГАФОН: Не стесняйся: что естественно, то не безобразно. Карт действительно было меньше?
СОКРАТ: Мне кажется, да.
АГАФОН: Таким образом, Маша действительно подготовила карту в рукаве?
САРА: Нет, Маша вытащила трефного валета из сундука случайно. Карт было меньше на одну, но это было известно всем девушкам, кроме Жени.
СОКРАТ: Конечно, Маша в любом случае выигрывала. Если бы она стала офицером, она дефлорировала бы Женю сразу; став пиратом, она получила возможность насладиться риском.
САРА: Совершенно верно.
СОКРАТ: Маша и впрямь играла в такие игры в детстве в Гдове?
САРА: Мне она о таких играх не рассказывала. Но надо знать Машу, чтобы воспринимать её такой, какой она хотела бы, чтобы её воспринимали...
АГАФОН: Да ты её любила, как я погляжу!
САРА: Да.
