... Ich kann nicht daran sogar glauben, dass ich Ihn endlich sehen kann. Er ist der beste und der schönste und jetzt steht er so nah! WasfüreinGlück!
Когда они дают концерт, то стадион или зал всегда заполнен сходящей с ума толпой орущих фанатов, которых я всегда боялась, ведь когда они видят ИХ, то у них фактически сносит крышу. Буквально год назад я не могла даже подумать, что буду стоять сейчас здесь... среди них... Но мне уже давно откровенно плевать на беснующуюся массу... каким — то чудом я оказалась в первом ряду... напротив Него.
Как обычно, Он стоит по левую руку от здорового фронтмэна, смахивающего на Годзиллу, Его глаза подведены чёрным, на руках что-то напоминающее длинные перчатки, и он наверно в 100 раз прекраснее, чем я себе представляла. Его лицо выглядит абсолютно безупречно, в отличие от копчёной морды солиста, однако, скорее всего это из — за тонны грима. А девушки из толпы кричат его имя, протягивают к нему руки, а Он даже не улыбается. Он полностью сосредоточен на музыке и своей гитаре за 30 000 долларов. Мускулы вздуваются на его руках, и я думаю — как же можно быть таким красивым почти в 45 лет! Он один на сцене с голым торсом, с него можно смело рисовать экорше. Желтоватый свет прожекторов скользит по накачанной груди и животу с кубиками пресса. С каждой секундой я влюбляюсь в него больше и больше, хотя шла на концерт, ожидая разочарования и в последующем развенчания прекрасного образа.
Я думаю только о том, как сильно мне хочется дотронуться до него, но вокруг меня ещё сотни девушек, мечтающих о том же самом. Мы все в одной лодке, и соперничество бесполезно, ведь мы — часть безликой фанатской толпы. Но даже эта болезненная мысль не способна вытеснить из моего сердца странную любовь к прекрасному немцу. Сколько же ночей я провела с ним в мыслях, сколько бесстыдных сцен разыгрывало моё воображение, вдохновлённое им! И сейчас я смотрю на Него и представляю, что концерт уже давно закончился, и он курит в гримёрке, всё ещё в сценическом костюме и с накрашенными глазами, а его согруппники разбежались давать автографы и интервью. Конечно и я там, вместе с ним. На самом деле я бы в жизни туда никогда не пробралась, но я не хочу думать об этом и обрывать поток столь сладостных видений, которые сменяются у меня перед глазами, как кадры кинофильма. Я сижу напротив него и любуюсь им. Боьше всего на свете мне хочется сделать ему что нибудь приятное.
— Was für ein Dreck, ich bin so müde davon. — Говорит он и смачно тушит сигарету в бронзовой пепельнице. Я не знаю, что он имеет ввиду и отчего он устал... А в животе у меня всё вибрирует. Поддавшись сиюминутному желанию, я бросаюсь на пол и обнимаю его колени. Это самое прекрасное из всего, что только может быть. Он смотрит на меня сверху, но в его взгляде нет пренебрежения, только холодное любопытство. Он повидал многое, и его уже не удивишь никакими уловками, но я решаю проделать то, что однажды видела в порнофильме. Я наклоняюсь ниже и несмело провожу языком по молнии его концертного сапога, мне не противно, наоборот нравится. Он смотрит на меня с таким удивлением, что я не могу удержаться от улыбки, но, решив не отвлекаться от интересного дела, продолжаю. Теперь я оставляю влажную дорожку по чёрному кожаному голенищу, и, перехожу к другому сапогу, чтобы проделать с ним то же самое, что и с первым — начиная от холодной металлической змейки, и заканчивая на гладком, блестящем начищенном верху предмета обуви. Но прохладная кожа сапог безвкусна и пахнет губкой Саламандер, это всё же не сравнится с его собственной живой и бархатной кожей, которую я готова рвать и грызть, только чтобы насладиться её вкусом и ароматом. Я снова поднимаю глаза, спрашивая разрешения действовать дальше, он приподнимает одну бровь в знак согласия. Теперь я опираюсь руками на его колени и пытаюсь приподняться, но не удерживаю равновесия и, продрав ногтями белесые полосы на его чёрных штанах, падаю и больно ударяюсь губой о ножку стула.
Он вздрагивает и бросается ко мне на пол, пытаясь заглянуть ко мне в лицо, изредка тревожно взмахивая руками. Я отнимаю ладонь ото рта и вижу, что она вся в крови. Я умудрилась рассадить губу в самый ответственный момент. Ну почему мне всегда не везёт? Он суетится рядом в поисках салфеток, но я не чувствую боли. Я вижу, что у стены стоит его шикарная гитара, и на её полированной поверхности отражаются наши силуэты. Я прошу его успокоиться и сесть обратно, он пожимает мощными плечами. Очевидно, он решил, что продолжения не будет? Хех, как бы не так. Я снова подползаю к нему и кладу руки на его колени. Он вопросительно смотрит на мня и немного по ребячьи хлопает длинными ресницами. Небольшая рана всё ещё кровоточит, и пара капель падает ему на уже пострадавшие сегодня брюки. А я тем временем расстёгиваю его ширинку, а он сам сидит без движения, наблюдая за моими действиями. И вот я начинаю воплощать в реальность мои мечты сегодняшнего вечера. Да, после сапогов это просто божественно! У меня во рту смешивается всё подряд — кровь, смазка, слюна, сперма, а он кладёт свои руки мне на голову и начинает изо всей силы насаживать меня её на свой предмет гордости, и он заходит так глубоко, что я не могу побороть рефлекс, давлюсь и кашляю. Он почти сразу кончает, но я не могу оторваться, потому что он держит меня стальной хваткой, и проглотить тоже не могу. Всё течёт у меня изо рта, по подбородку, на шею, ему на брюки... Я пытаюсь вырваться, и у меня, наконец, получается. Оторвавшись от него, я рывком сажусь на пол и, вытирая рот, стараюсь отдышаться, но он мне не даёт. Он понимает, что скоро все вернутся, и нет времени на мучение моей персоны. Бесцеремонно, как тряпичную куклу, он хватает меня за плечи, усаживает на стол, с которого летят различные баночки с косметическими средствами и прочая ерунда. Я слышу звук разбивающегося стекла, а он тем временем кладёт мои ноги к себе на бёдра и быстро входит внутрь. Чтобы снаружи ничего не заподозрили, он заживает мне рот рукой, это очень больно, и не менее больно он трахает меня. Мне кажется, что сейчас он разорвёт меня со своей скоростью и напором. Я не могу удержать равновесия, изо всех сил вцепляюсь в его обнажённые плечи, и всё тело начинает сладко сводить, саднящая боль добавляет остроты. Последнее, что я помню перед провалом в небытие, это хищный блеск его серых глаз... Я перестаю соображать и полностью отдаюсь ощущению передающейся от него энергии и потом её ослепительному взрыву.
Чуть позже я уже просто сижу на столе, обняв его, положив голову ему на плечо, чувствуя отголоски минувших судорог, а его рука успокаивающе гладит меня по спине. «Я люблю тебя» — говорю я ему по — русски, чтобы он не понял. Зачем ему знать об этом? Ведь у него есть тысячи таких, как я...
Когда они дают концерт, то стадион или зал всегда заполнен сходящей с ума толпой орущих фанатов, которых я всегда боялась, ведь когда они видят ИХ, то у них фактически сносит крышу. Буквально год назад я не могла даже подумать, что буду стоять сейчас здесь... среди них... Но мне уже давно откровенно плевать на беснующуюся массу... каким — то чудом я оказалась в первом ряду... напротив Него.
Как обычно, Он стоит по левую руку от здорового фронтмэна, смахивающего на Годзиллу, Его глаза подведены чёрным, на руках что-то напоминающее длинные перчатки, и он наверно в 100 раз прекраснее, чем я себе представляла. Его лицо выглядит абсолютно безупречно, в отличие от копчёной морды солиста, однако, скорее всего это из — за тонны грима. А девушки из толпы кричат его имя, протягивают к нему руки, а Он даже не улыбается. Он полностью сосредоточен на музыке и своей гитаре за 30 000 долларов. Мускулы вздуваются на его руках, и я думаю — как же можно быть таким красивым почти в 45 лет! Он один на сцене с голым торсом, с него можно смело рисовать экорше. Желтоватый свет прожекторов скользит по накачанной груди и животу с кубиками пресса. С каждой секундой я влюбляюсь в него больше и больше, хотя шла на концерт, ожидая разочарования и в последующем развенчания прекрасного образа.
Я думаю только о том, как сильно мне хочется дотронуться до него, но вокруг меня ещё сотни девушек, мечтающих о том же самом. Мы все в одной лодке, и соперничество бесполезно, ведь мы — часть безликой фанатской толпы. Но даже эта болезненная мысль не способна вытеснить из моего сердца странную любовь к прекрасному немцу. Сколько же ночей я провела с ним в мыслях, сколько бесстыдных сцен разыгрывало моё воображение, вдохновлённое им! И сейчас я смотрю на Него и представляю, что концерт уже давно закончился, и он курит в гримёрке, всё ещё в сценическом костюме и с накрашенными глазами, а его согруппники разбежались давать автографы и интервью. Конечно и я там, вместе с ним. На самом деле я бы в жизни туда никогда не пробралась, но я не хочу думать об этом и обрывать поток столь сладостных видений, которые сменяются у меня перед глазами, как кадры кинофильма. Я сижу напротив него и любуюсь им. Боьше всего на свете мне хочется сделать ему что нибудь приятное.
— Was für ein Dreck, ich bin so müde davon. — Говорит он и смачно тушит сигарету в бронзовой пепельнице. Я не знаю, что он имеет ввиду и отчего он устал... А в животе у меня всё вибрирует. Поддавшись сиюминутному желанию, я бросаюсь на пол и обнимаю его колени. Это самое прекрасное из всего, что только может быть. Он смотрит на меня сверху, но в его взгляде нет пренебрежения, только холодное любопытство. Он повидал многое, и его уже не удивишь никакими уловками, но я решаю проделать то, что однажды видела в порнофильме. Я наклоняюсь ниже и несмело провожу языком по молнии его концертного сапога, мне не противно, наоборот нравится. Он смотрит на меня с таким удивлением, что я не могу удержаться от улыбки, но, решив не отвлекаться от интересного дела, продолжаю. Теперь я оставляю влажную дорожку по чёрному кожаному голенищу, и, перехожу к другому сапогу, чтобы проделать с ним то же самое, что и с первым — начиная от холодной металлической змейки, и заканчивая на гладком, блестящем начищенном верху предмета обуви. Но прохладная кожа сапог безвкусна и пахнет губкой Саламандер, это всё же не сравнится с его собственной живой и бархатной кожей, которую я готова рвать и грызть, только чтобы насладиться её вкусом и ароматом. Я снова поднимаю глаза, спрашивая разрешения действовать дальше, он приподнимает одну бровь в знак согласия. Теперь я опираюсь руками на его колени и пытаюсь приподняться, но не удерживаю равновесия и, продрав ногтями белесые полосы на его чёрных штанах, падаю и больно ударяюсь губой о ножку стула.
Он вздрагивает и бросается ко мне на пол, пытаясь заглянуть ко мне в лицо, изредка тревожно взмахивая руками. Я отнимаю ладонь ото рта и вижу, что она вся в крови. Я умудрилась рассадить губу в самый ответственный момент. Ну почему мне всегда не везёт? Он суетится рядом в поисках салфеток, но я не чувствую боли. Я вижу, что у стены стоит его шикарная гитара, и на её полированной поверхности отражаются наши силуэты. Я прошу его успокоиться и сесть обратно, он пожимает мощными плечами. Очевидно, он решил, что продолжения не будет? Хех, как бы не так. Я снова подползаю к нему и кладу руки на его колени. Он вопросительно смотрит на мня и немного по ребячьи хлопает длинными ресницами. Небольшая рана всё ещё кровоточит, и пара капель падает ему на уже пострадавшие сегодня брюки. А я тем временем расстёгиваю его ширинку, а он сам сидит без движения, наблюдая за моими действиями. И вот я начинаю воплощать в реальность мои мечты сегодняшнего вечера. Да, после сапогов это просто божественно! У меня во рту смешивается всё подряд — кровь, смазка, слюна, сперма, а он кладёт свои руки мне на голову и начинает изо всей силы насаживать меня её на свой предмет гордости, и он заходит так глубоко, что я не могу побороть рефлекс, давлюсь и кашляю. Он почти сразу кончает, но я не могу оторваться, потому что он держит меня стальной хваткой, и проглотить тоже не могу. Всё течёт у меня изо рта, по подбородку, на шею, ему на брюки... Я пытаюсь вырваться, и у меня, наконец, получается. Оторвавшись от него, я рывком сажусь на пол и, вытирая рот, стараюсь отдышаться, но он мне не даёт. Он понимает, что скоро все вернутся, и нет времени на мучение моей персоны. Бесцеремонно, как тряпичную куклу, он хватает меня за плечи, усаживает на стол, с которого летят различные баночки с косметическими средствами и прочая ерунда. Я слышу звук разбивающегося стекла, а он тем временем кладёт мои ноги к себе на бёдра и быстро входит внутрь. Чтобы снаружи ничего не заподозрили, он заживает мне рот рукой, это очень больно, и не менее больно он трахает меня. Мне кажется, что сейчас он разорвёт меня со своей скоростью и напором. Я не могу удержать равновесия, изо всех сил вцепляюсь в его обнажённые плечи, и всё тело начинает сладко сводить, саднящая боль добавляет остроты. Последнее, что я помню перед провалом в небытие, это хищный блеск его серых глаз... Я перестаю соображать и полностью отдаюсь ощущению передающейся от него энергии и потом её ослепительному взрыву.
Чуть позже я уже просто сижу на столе, обняв его, положив голову ему на плечо, чувствуя отголоски минувших судорог, а его рука успокаивающе гладит меня по спине. «Я люблю тебя» — говорю я ему по — русски, чтобы он не понял. Зачем ему знать об этом? Ведь у него есть тысячи таких, как я...
