Небо, закопченное галками, кричало по-человечески. Она заткнула уши и закрыла глаза, но небо не исчезло, а галки заорали еще громче.
«Ну вот, опять напилась...» — подумала Она.
Звонок в дверь качнул ее обратно в действительность. Галки обернулись толпой гостей, а небо — старой штукатуркой. Она пошла открывать.
Конечно, это был Какаду — бесполый, носатый, весь из пестрых лоскутьев, сшитых на живую нитку болтовни. Никто не относился к нему всерьез, начиная с него самого. Поэтому он был всеми любим и всюду принят.
— Все хуйня, детка, кроме хорошего пистона! — любил говорить он своим собеседникам, независимо от пола и возраста. «Детки» млели, особенно те, что постарше...
Она от души расцеловалась с Какаду и собиралась закрыть дверь, когда обнаружила, что старый попугай явился не один. Его приятель, похожий на водопроводчика, стоял с таким видом, будто ошибся адресом.
Какаду мог привести с собой Кого Угодно, все знали эту его привычку и давно смирились с ней. Поэтому Она, ничуть не удивляясь, осмотрела гостя на предмет чего-нибудь заслуживающего внимания.
Ничего такого не нашлось, и Она вернулась в тусовку, чтобы привычно раствориться в ней.
«Водопроводчик», не относящийся к числу поэтов, музыкантов, художников и просто гениев, в тусовке не растворился, а выпал в осадок и уселся за стол, в уголок, и достал бутылку водки. Он оглянулся в поисках собутыльника, но стол был пуст, и спавший за ним модельер, похожий на сломанный манекен, в счет не шел.
Неизвестно почему, Ей захотелось выпить с хмурым посторонним, и Она уселась за стол напротив. Он без лишних слов налил две стопки, и они тихонько чокнулись. При ближайшем рассмотрении гость перестал быть похожим на водопроводчика, в его глазах, глядящих на гостей через Ее плечо, отливало что-то холодное и нержавеющее.
Ей стало интересно. А еще Она рассердилась, что гость рассматривает гостей за ее спиной, не обращая на нее никакого внимания. Так ей показалось. Она встала, обошла стол и уселась рядом с ним.
— Интересные люди, правда? — спросила Она, законно гордясь умением собрать громокипящую компанию.
— Вы их всех знаете? — спросил Он в ответ. Голос был хорош, но чересчур ровен, на ее вкус.
— Да. Например, та, на которую вы сейчас уставились — известная в узких кругах певица.
— Хорошо поет?
— Нет. Но приводит сюда музыкантов, которые хорошо играют.
— Интересно.
— Врете. Ничего вам не интересно.
— Хорошо. Вру. — Он улыбнулся. — Неинтересно. Выпьем еще?
Она погрозила невидимому вертолету и тряхнула головой, отбрасывая лишний хмель.
— С удовольствием. — Ее заинтриговал человек, щелчком отбросивший весь Ее мир. Она расценила его поведение как вызов и приняла его. — За что пьем?
— За ваш город. Я очень люблю его, хотя бываю здесь все реже.
— Что так?
— Работа.
— И где же вы работаете? Европа? Америка? А может, Япония? Теперь это модно. У вас вид узкого специалиста.
— Под Мурманском, — сказал узкий специалист с ударением на «а», — Так что, по вашей классификации, наверное, Европа.
— Ого, — сказала Она, и представила себе Россию, которая начиналась за окружной дорогой и состояла из ржавых арматур, торчащих из сугробов. Она поежилась. — И как вам там живется?
— Приезжайте — увидите. В двух словах не расскажешь.
— Еще чего, — Она поежилась. — Уж лучше вы к нам.
— Выпьем, однако... — В его глазах мелькнул стальной блик. Он опрокинул рюмку и поставил на стол, как стреляную гильзу.
— Не обижайтесь... — Она почувствовала себя виноватой и положила руку на его пальцы. Пальцы обожгли Ее незнамо чем, и она отдернула руку.
— Хорошо. Не буду. Что же вы... так и живете?
— Как — так? — удивилась Она.
— Ну... — он замялся. — Шумно, что ли...
— Вы хотите сказать — бестолково, бессмысленно, глупо?
— Я этого не говорил.
— Но подумали.
— Нет. Я думаю... О другом.
— О чем же?
— О ваших губах.
— Вот как? — Она почувствовала в руках козырь, фраза была из ее мира. — И что же вы о них думаете?
— Представляю, как они будут выглядеть без помады.
Она улыбнулась, взяла со стола салфетку и тщательно вытерла губы.
— Ну, как?
— Красиво. — Он улыбнулся и потянулся за бутылкой. По дороге он коснулся ее локтя, и Ее снова ударило током.
— Вы бьетесь током, как электрический скат.
— Это... Это статическое напряжение. Год без движения создает нечто подобное.
— Вы что же, работаете манекеном?... — Она покосилась на спящего модельера.
— Нет. Я о других движениях.
— Непонятно.
— Ладно, скажу так, чтобы было понятно. Год без женщины.
— А-а-а... — Она разочарованно вздохнула. Все оказалось проще, чем она думала. Потом Она посмотрела в его глаза и поняла, что все снова запуталось.
Он разлил водку в стопки, и они выпили еще по одной. Эта рюмка, как выбитая табуретка, подвесила ее в пьяной прострации, где умиление и восторг соседствовали с тошнотой и невесть откуда взявшейся тоской.
Середина вечера прошла в беспамятстве. Она пришла в себя только в постели. Незнакомец лежал рядом, тоже голый. В окнах начинало светать.
Они занялись любовью с тем пылом, с каким встречающие бросаются на платформу сильно опоздавшего поезда. Гость по-прежнему бился током, но теперь это было кстати. Он не отличался столичным мастерством по части неприличных поцелуйчиков, в его нежности было что-то провинциально-старомодное. Сквозь нежность то и дело прорывался грубый, не знающий утоления, голод. У него были большие, сильные руки и мощнейший рычаг, на котором она повисала снова и снова с безвольностью освежеванной туши. Они почти не разговаривали, и, только забившись в судорогах тоскливого восторга, Она пролилась слезами и словами, смысла которых не понимала сама...
Потом Она спрашивала себя, сколько дней, месяцев или лет длился этот восторг. И куда подевались все гости... (потом выяснилось, что он выставил всех за дверь, включая Какаду и спящего красавца, которого лично вынес на руках в теплый подвал). И еще... Она никак не могла понять, что сделал с ней этот человек со стальными глазами...
Хроника дальнейших событий.
Наутро гость уехал к себе в Тмутаракань. Она с трудом взяла себя в руки и позвала Какаду за разъяснениями, где он подцепил своего удивительного знакомого и как с ним можно связаться. Старый попугай ответил, что познакомился с гостем в пивняке на Столешниковом и знать не знает, где его теперь искать.
Она затосковала и стала, как школьница, потихоньку любить своего случайного попутчика. Былое окружение показалось ей надоевшим, она разогнала гостей и жила одна, сидя на диете воспоминаний. Через месяц от него пришло письмо — теплое, старомодное и очень серьезное. Во всем письме ее больше всего заинтересовали две строчки — обратный адрес на конверте. Там было название какой-то военной части и близлежащего к ней городка.
Она собрала пожитки, позвала Какаду и полночи просидела с ним на кухне за бутылкой водки, прощаясь с ним и с самой собой. Потом они легли в постель и ласково, по-дружески, приласкали друг друга на посошок.
Наутро она поехала в городок, указанный на конверте, и, после долгих поисков, нашла свою иголку в стоге человеческого сена. Он оказался офицером в средних чинах, жил в унылом гарнизоне и выглядел крепким, здоровым и несчастным человеком. Увидев ее, он заметно пошатнулся и долго не мог прийти в себя. К счастью, у него не оказалось ни жены, ни детей (вариант, который просто не приходил в голову ошалевшей городской штучке).
Ее приезд произвел фурор в гарнизоне, унылость которого только подчеркивалась идеальной чистотой и порядком. Ворвавшись в одноцветные будни немногословных и измученных пьянством людей, Она разукрасила их на все лады.
Ее жизнь с любимым была немногословна, спокойна и счастлива. По полдня она приходила в себя после ночных забав, остальное время готовилась к вечернему их повторению. Полярная ночь пришлась по душе ее совиному характеру. Тело Ее пребывало в покое и гармонии, которых Она раньше не знала. Душа, обманутая телом, продержалась в умилении целый год, но в день и час первого восхода Солнца душа встрепенулась и посмотрела вокруг пьяными, нехорошо заблестевшими глазами.
Этими новыми глазами Она оглядела свой новый салон, который, конечно же, состоял из цвета местного офицерского состава и начал собираться спустя неделю после ее приезда. Придирчиво выбрав человечка, который был здешней, военно-полевой разновидностью Какаду, Она затеяла легкий флирт. Спустя короткое время флирт уткнулся в тупик измены, о которой стало известно всем...
Хроника заканчивается событием таким же старомодным и не влезающим ни в какие рамки, как и все, что ему предшествовало. Событие это называется дуэль, и произошло оно в чахлой роще всего лишь пять минут тому назад. Муж убит наповал, он лежит на снегу с ржавыми мертвыми глазами. Любовник ранен. Она прибежала на место действия слишком поздно...
... Небо, закопченное галками, кричало по-человечески. Она заткнула уши и закрыла глаза, но небо не исчезло, а галки заорали еще громче.
— Все хуйня, детка, — сказал пистолет голосом Какаду, — кроме хорошего пистона... © Mr. Kiss, Сто осколков одного чувства, 1998—1999гг
«Ну вот, опять напилась...» — подумала Она.
Звонок в дверь качнул ее обратно в действительность. Галки обернулись толпой гостей, а небо — старой штукатуркой. Она пошла открывать.
Конечно, это был Какаду — бесполый, носатый, весь из пестрых лоскутьев, сшитых на живую нитку болтовни. Никто не относился к нему всерьез, начиная с него самого. Поэтому он был всеми любим и всюду принят.
— Все хуйня, детка, кроме хорошего пистона! — любил говорить он своим собеседникам, независимо от пола и возраста. «Детки» млели, особенно те, что постарше...
Она от души расцеловалась с Какаду и собиралась закрыть дверь, когда обнаружила, что старый попугай явился не один. Его приятель, похожий на водопроводчика, стоял с таким видом, будто ошибся адресом.
Какаду мог привести с собой Кого Угодно, все знали эту его привычку и давно смирились с ней. Поэтому Она, ничуть не удивляясь, осмотрела гостя на предмет чего-нибудь заслуживающего внимания.
Ничего такого не нашлось, и Она вернулась в тусовку, чтобы привычно раствориться в ней.
«Водопроводчик», не относящийся к числу поэтов, музыкантов, художников и просто гениев, в тусовке не растворился, а выпал в осадок и уселся за стол, в уголок, и достал бутылку водки. Он оглянулся в поисках собутыльника, но стол был пуст, и спавший за ним модельер, похожий на сломанный манекен, в счет не шел.
Неизвестно почему, Ей захотелось выпить с хмурым посторонним, и Она уселась за стол напротив. Он без лишних слов налил две стопки, и они тихонько чокнулись. При ближайшем рассмотрении гость перестал быть похожим на водопроводчика, в его глазах, глядящих на гостей через Ее плечо, отливало что-то холодное и нержавеющее.
Ей стало интересно. А еще Она рассердилась, что гость рассматривает гостей за ее спиной, не обращая на нее никакого внимания. Так ей показалось. Она встала, обошла стол и уселась рядом с ним.
— Интересные люди, правда? — спросила Она, законно гордясь умением собрать громокипящую компанию.
— Вы их всех знаете? — спросил Он в ответ. Голос был хорош, но чересчур ровен, на ее вкус.
— Да. Например, та, на которую вы сейчас уставились — известная в узких кругах певица.
— Хорошо поет?
— Нет. Но приводит сюда музыкантов, которые хорошо играют.
— Интересно.
— Врете. Ничего вам не интересно.
— Хорошо. Вру. — Он улыбнулся. — Неинтересно. Выпьем еще?
Она погрозила невидимому вертолету и тряхнула головой, отбрасывая лишний хмель.
— С удовольствием. — Ее заинтриговал человек, щелчком отбросивший весь Ее мир. Она расценила его поведение как вызов и приняла его. — За что пьем?
— За ваш город. Я очень люблю его, хотя бываю здесь все реже.
— Что так?
— Работа.
— И где же вы работаете? Европа? Америка? А может, Япония? Теперь это модно. У вас вид узкого специалиста.
— Под Мурманском, — сказал узкий специалист с ударением на «а», — Так что, по вашей классификации, наверное, Европа.
— Ого, — сказала Она, и представила себе Россию, которая начиналась за окружной дорогой и состояла из ржавых арматур, торчащих из сугробов. Она поежилась. — И как вам там живется?
— Приезжайте — увидите. В двух словах не расскажешь.
— Еще чего, — Она поежилась. — Уж лучше вы к нам.
— Выпьем, однако... — В его глазах мелькнул стальной блик. Он опрокинул рюмку и поставил на стол, как стреляную гильзу.
— Не обижайтесь... — Она почувствовала себя виноватой и положила руку на его пальцы. Пальцы обожгли Ее незнамо чем, и она отдернула руку.
— Хорошо. Не буду. Что же вы... так и живете?
— Как — так? — удивилась Она.
— Ну... — он замялся. — Шумно, что ли...
— Вы хотите сказать — бестолково, бессмысленно, глупо?
— Я этого не говорил.
— Но подумали.
— Нет. Я думаю... О другом.
— О чем же?
— О ваших губах.
— Вот как? — Она почувствовала в руках козырь, фраза была из ее мира. — И что же вы о них думаете?
— Представляю, как они будут выглядеть без помады.
Она улыбнулась, взяла со стола салфетку и тщательно вытерла губы.
— Ну, как?
— Красиво. — Он улыбнулся и потянулся за бутылкой. По дороге он коснулся ее локтя, и Ее снова ударило током.
— Вы бьетесь током, как электрический скат.
— Это... Это статическое напряжение. Год без движения создает нечто подобное.
— Вы что же, работаете манекеном?... — Она покосилась на спящего модельера.
— Нет. Я о других движениях.
— Непонятно.
— Ладно, скажу так, чтобы было понятно. Год без женщины.
— А-а-а... — Она разочарованно вздохнула. Все оказалось проще, чем она думала. Потом Она посмотрела в его глаза и поняла, что все снова запуталось.
Он разлил водку в стопки, и они выпили еще по одной. Эта рюмка, как выбитая табуретка, подвесила ее в пьяной прострации, где умиление и восторг соседствовали с тошнотой и невесть откуда взявшейся тоской.
Середина вечера прошла в беспамятстве. Она пришла в себя только в постели. Незнакомец лежал рядом, тоже голый. В окнах начинало светать.
Они занялись любовью с тем пылом, с каким встречающие бросаются на платформу сильно опоздавшего поезда. Гость по-прежнему бился током, но теперь это было кстати. Он не отличался столичным мастерством по части неприличных поцелуйчиков, в его нежности было что-то провинциально-старомодное. Сквозь нежность то и дело прорывался грубый, не знающий утоления, голод. У него были большие, сильные руки и мощнейший рычаг, на котором она повисала снова и снова с безвольностью освежеванной туши. Они почти не разговаривали, и, только забившись в судорогах тоскливого восторга, Она пролилась слезами и словами, смысла которых не понимала сама...
Потом Она спрашивала себя, сколько дней, месяцев или лет длился этот восторг. И куда подевались все гости... (потом выяснилось, что он выставил всех за дверь, включая Какаду и спящего красавца, которого лично вынес на руках в теплый подвал). И еще... Она никак не могла понять, что сделал с ней этот человек со стальными глазами...
Хроника дальнейших событий.
Наутро гость уехал к себе в Тмутаракань. Она с трудом взяла себя в руки и позвала Какаду за разъяснениями, где он подцепил своего удивительного знакомого и как с ним можно связаться. Старый попугай ответил, что познакомился с гостем в пивняке на Столешниковом и знать не знает, где его теперь искать.
Она затосковала и стала, как школьница, потихоньку любить своего случайного попутчика. Былое окружение показалось ей надоевшим, она разогнала гостей и жила одна, сидя на диете воспоминаний. Через месяц от него пришло письмо — теплое, старомодное и очень серьезное. Во всем письме ее больше всего заинтересовали две строчки — обратный адрес на конверте. Там было название какой-то военной части и близлежащего к ней городка.
Она собрала пожитки, позвала Какаду и полночи просидела с ним на кухне за бутылкой водки, прощаясь с ним и с самой собой. Потом они легли в постель и ласково, по-дружески, приласкали друг друга на посошок.
Наутро она поехала в городок, указанный на конверте, и, после долгих поисков, нашла свою иголку в стоге человеческого сена. Он оказался офицером в средних чинах, жил в унылом гарнизоне и выглядел крепким, здоровым и несчастным человеком. Увидев ее, он заметно пошатнулся и долго не мог прийти в себя. К счастью, у него не оказалось ни жены, ни детей (вариант, который просто не приходил в голову ошалевшей городской штучке).
Ее приезд произвел фурор в гарнизоне, унылость которого только подчеркивалась идеальной чистотой и порядком. Ворвавшись в одноцветные будни немногословных и измученных пьянством людей, Она разукрасила их на все лады.
Ее жизнь с любимым была немногословна, спокойна и счастлива. По полдня она приходила в себя после ночных забав, остальное время готовилась к вечернему их повторению. Полярная ночь пришлась по душе ее совиному характеру. Тело Ее пребывало в покое и гармонии, которых Она раньше не знала. Душа, обманутая телом, продержалась в умилении целый год, но в день и час первого восхода Солнца душа встрепенулась и посмотрела вокруг пьяными, нехорошо заблестевшими глазами.
Этими новыми глазами Она оглядела свой новый салон, который, конечно же, состоял из цвета местного офицерского состава и начал собираться спустя неделю после ее приезда. Придирчиво выбрав человечка, который был здешней, военно-полевой разновидностью Какаду, Она затеяла легкий флирт. Спустя короткое время флирт уткнулся в тупик измены, о которой стало известно всем...
Хроника заканчивается событием таким же старомодным и не влезающим ни в какие рамки, как и все, что ему предшествовало. Событие это называется дуэль, и произошло оно в чахлой роще всего лишь пять минут тому назад. Муж убит наповал, он лежит на снегу с ржавыми мертвыми глазами. Любовник ранен. Она прибежала на место действия слишком поздно...
... Небо, закопченное галками, кричало по-человечески. Она заткнула уши и закрыла глаза, но небо не исчезло, а галки заорали еще громче.
— Все хуйня, детка, — сказал пистолет голосом Какаду, — кроме хорошего пистона... © Mr. Kiss, Сто осколков одного чувства, 1998—1999гг
