Она сама пришла к нему и не потому совсем, что хотела его увидеть, а потому, что ей всего-навсего нужна была книжка с рассказами Зощенко.
Ромка открыл ей дверь. До чего же мила!... глазки пуговки, тонкие пальчики, нежные запястья, сексуальность и прелесть во всем ее существе. Поздоровались, сели пить чай. Она медленно глотала необыкновенно вкусные обжигающие капельки. Разговор был как всегда сумасшедшим. Слова мазками ложились на его разноцветное полотно: воспоминания, смех, изменница-правда, мечты.
— Почему я не познакомился с тобой раньше него? — прищуренные голубые глаза смотрели на нее, логово правды.
— Ромка, ему уже нет никакого дела до нас: мы с ним расстались и вы больше не общаетесь, — пережитки прошлого, болезненные уколы памяти.
Знакомы давным-давно, очень хорошие друзья. Говорить могут о чем угодно: о философии и сексе, литературе и болезненном состоянии во время менструации. Раньше с ними был еще один человек — Игорь: ей бывший любимый, ему бывший друг. Сколько всего переделано, пересказано в этой квартире... И, помнится, каждую ночь, оставляя уставшего Игорька в объятиях подушки, она бежала к Ромке, чтобы слушать и говорить, говорить, говорить...
Cлова растворялись в воздухе, украдкой прижимались друг к другу...
У Ромки — подруга Лена. Девчонка всей его жизни. Первый раз нечто похожее на чувство. Восторг, внезапный взлет над землею обыденности... Лена... У нее влюбленность, теплота. Где-то там за 1000 километров от дома в Москве в огромном доме с котом, компьютером и любимой дочкой.
— Сказочник он, — говорит она, — волшебник..
Рассказывает Ромке о Москве, о чувстве, о роли загнанного зверька в узком промежутке, о своей ненужности там и здесь, о великолепии столицы и боли от мизерности своего существования.
Ромка говорит о Всем-Ленкам-Ленке, о половой близости всегда после значительной дозы алкоголя, о желании настоящего чувства, о добре и справедливости...
— Почему же мы не вместе??? — спрашивают глаза друг друга, — почему у каждого своя жизнь, свои слабости, радости и обиды?
У нее — мечта вернуться в Москву... а сейчас — слиться с Ромкой в этой кухне с клетчатыми обоями, прокуренной, душной... мгновение и в вечность.
У него в голове телефонный звонок в Ленкин город, и в тоже время не отпускать бы ту, которая рядом, чей высокий голосок поднимается к потолку.
Жара...
Она улыбается и смотрит на себя в зеркало — как хороша снимает пиджак. Ромка застывает как вкопанный: до чего ж мила!... и забывает, что обещал проводить ее домой.
Знакомая кровать, ставший почти родным запах подушки. все происходит само собой. Память как будто уничтожает целый кусок времени, переход из кухни в комнату, на кровать. Сказанное вмиг забыто. Ромка жмет ее к себе, к своей груди и шепчет:» У тебя есть Колька, а у меня Ленка...» А она дрожит в его руках, ощущая себя нужной на мгновение, на секундочку.
Ночь бесконечно длинная танцует, смешивая мир вокруг.
Руки выгнуты лебедями, ноги согнуты, чуть раздвинуты, как холмы колени. Глаза закрыты... Ах, какая шейка... Теплая, тонкая, бьется на ней узенькая жилка. Пальцы гладят плечо, ключицы, нежатся в ложбинке на груди... Девочка, милая девочка, как можно обидеть такую девочку...
— Знаешь, Ромочка. я так тебя хотела. Я была с Игорем, а хотела тебя. Заполнить тебя собою, быть в тебе. Мы с тобой одно, а с ним как два шарика в бильярде: трахнулись и разлетелись. один в лунку, а другой к остальным, ждать нового удара кием.
— Девочка моя, милая, мне так хотелось разбить ему в кровь физиономию, когда он больно тебе сделал. но не смог, пожалел дурак... Я думал о тебе, о том, как было бы здорово забрать тебя с собой куда-нибудь в горы, чтобы быть вдвоем в целом свете.
Губы стремятся к губам, пьют, вылизывают. Руки сплетаются под невообразимыми углами. Ромка обнимает стройное тело, целует колено, узкую ступню, пальчики на правой ножке. Сгребает ее всю, растворяясь в ней, сгибает ее в дугу... Сокровище, ты такое сокровище... Она плавится как воск в его руках. Он ласкает ее живот своими длинными пальцами. Губами словно впивается в сочную мякоть абрикоса, пьет сок, откусывая кусочек за кусочком. Вдыхает ее запах, прижимая ноздри к липкой коже. Она играет язычком на поверхности его тела, выискивая то, куда стремится всем своим существом. И снова губы мучают губы изысканной пыткой, а тела плетут тончайшее кружево наслаждения. Тело проникает в тело, бедро касается бедра, длинные пальцы растворяются в шелковистой коже. Ноготки впиваются в нее маленькими иголочками. Позвоночники напрягаются, натягиваясь, как струны на скрипке, страсть играет на них смычком. Голубые глаза проваливаются в каре-зеленую бездну. Напрягаются вены, дыхание упивается дыханием. Жгут подушечки пальцев в многограннике ласкающих рук. Животик-мякоть винограда, его запах опьяняет, как терпкое вино. Грудь вздымается оскаленною скалою, вкус плеча напоминает морскую воду. Стрелою, выпущенной из лука, пронзает тела огонь и впитывается в тихий не то всхлип, не то вскрик.
А он все пьет аромат ее плоти, погружаясь в ее бесконечную нежность. Бурлящий поток желания. Язык пляшет полукругами на влажной коже. Ослепительный восторг рождает сладкую истому.
Рома прижимает ее к себе: влекущую, безумно красивую, щекочет ей пяточку.
— Знаешь, какая ты, девочка моя? Слов нет... Сокровище...
Она засыпает, улыбаясь и вскинув заостренные локотки; спит в его руках, раскинув спутанные волосы по подушке. Ромка лежит с открытыми глазами почти до утра, охраняя покоящуюся в ее руках горячность.
День бьет в стекло колоколами света. Она, потягиваясь, расправляет плечи. Рома просыпается одновременно с ней и смеется, ощущая это совпадение. Поцелуй рождает воспоминание об отнимающем силы желании.
Весь день они провели вместе: гуляли, прыгали, смущали прохожих. Кроме них в этом мире никого не существовало. И вдруг...
— Ты не считаешь все это ошибкой?
— Нет. А тебя замучила совесть?
Они снова говорили обо всем: от философии до секса.
— Когда двое любят друг друга, то они становятся одним целым и об измене не может идти и речи. Невозможно изменить себе самому. Но это только в идеале...
... — Знаешь, мы похожи на пару...
И все закончилось. Она забрала Зощенко и вернулась домой. Зарывшись головой в подушку, она поняла, что на этом все. Ей было очень больно.
На пороге Ромкиной квартиры их встретила раздраженная мама. Ромка зашел в квартиру первым...
— Сколько можно бегать по шлюшкам? Ты опять курил на кухне... Я позвоню Ленке и все ей расскажу...
А ты, ты посмотри на себя? С каких это пор подружка Игоря стала ночевать в моем доме, а? Я тебя спрашиваю... Что ты здесь делала?
Слова отталкивались друг от друга.
— Мама, я не спал с ней...
После Ромка пошел проводить ее. У него кошки скребли на сердце. — Объясни ей, что мы с Игорем расстались.
— И все-таки это несправедливо по отношению к Ленке. И не плачь, пожалуйста, а то мне становится жалко тебя. Мне бы очень хотелось, чтобы ты была счастлива.
Слезы боли, обиды, ниточка, которая оборвалась...
... Она позвонила Ромке через неделю.
— Извини, — сказал он сухо, — мы больше не должны видеться. Мы — дикие дети и не должны быть вместе.
— Мы останемся друзьями?
— Нет, это невозможно.
— Что на тебя так повлияло?
— Мне звонила Лена... И еще, послушай, Игорь очень любит тебя, и когда-то был моим лучшим другом. Я не могу. Прости меня. Я должен стать другим человеком. Да и тебе, мне кажется, тоже стоило бы задуматься над тем, как ты живешь. Ты мне нравишься, ты классная, но у нас у каждого своя жизнь, свои слабости, радости и обиды. Так будет лучше...
Знаешь, Ромка, если бы я умела любить, то я любила бы только тебя.
Ромка открыл ей дверь. До чего же мила!... глазки пуговки, тонкие пальчики, нежные запястья, сексуальность и прелесть во всем ее существе. Поздоровались, сели пить чай. Она медленно глотала необыкновенно вкусные обжигающие капельки. Разговор был как всегда сумасшедшим. Слова мазками ложились на его разноцветное полотно: воспоминания, смех, изменница-правда, мечты.
— Почему я не познакомился с тобой раньше него? — прищуренные голубые глаза смотрели на нее, логово правды.
— Ромка, ему уже нет никакого дела до нас: мы с ним расстались и вы больше не общаетесь, — пережитки прошлого, болезненные уколы памяти.
Знакомы давным-давно, очень хорошие друзья. Говорить могут о чем угодно: о философии и сексе, литературе и болезненном состоянии во время менструации. Раньше с ними был еще один человек — Игорь: ей бывший любимый, ему бывший друг. Сколько всего переделано, пересказано в этой квартире... И, помнится, каждую ночь, оставляя уставшего Игорька в объятиях подушки, она бежала к Ромке, чтобы слушать и говорить, говорить, говорить...
Cлова растворялись в воздухе, украдкой прижимались друг к другу...
У Ромки — подруга Лена. Девчонка всей его жизни. Первый раз нечто похожее на чувство. Восторг, внезапный взлет над землею обыденности... Лена... У нее влюбленность, теплота. Где-то там за 1000 километров от дома в Москве в огромном доме с котом, компьютером и любимой дочкой.
— Сказочник он, — говорит она, — волшебник..
Рассказывает Ромке о Москве, о чувстве, о роли загнанного зверька в узком промежутке, о своей ненужности там и здесь, о великолепии столицы и боли от мизерности своего существования.
Ромка говорит о Всем-Ленкам-Ленке, о половой близости всегда после значительной дозы алкоголя, о желании настоящего чувства, о добре и справедливости...
— Почему же мы не вместе??? — спрашивают глаза друг друга, — почему у каждого своя жизнь, свои слабости, радости и обиды?
У нее — мечта вернуться в Москву... а сейчас — слиться с Ромкой в этой кухне с клетчатыми обоями, прокуренной, душной... мгновение и в вечность.
У него в голове телефонный звонок в Ленкин город, и в тоже время не отпускать бы ту, которая рядом, чей высокий голосок поднимается к потолку.
Жара...
Она улыбается и смотрит на себя в зеркало — как хороша снимает пиджак. Ромка застывает как вкопанный: до чего ж мила!... и забывает, что обещал проводить ее домой.
Знакомая кровать, ставший почти родным запах подушки. все происходит само собой. Память как будто уничтожает целый кусок времени, переход из кухни в комнату, на кровать. Сказанное вмиг забыто. Ромка жмет ее к себе, к своей груди и шепчет:» У тебя есть Колька, а у меня Ленка...» А она дрожит в его руках, ощущая себя нужной на мгновение, на секундочку.
Ночь бесконечно длинная танцует, смешивая мир вокруг.
Руки выгнуты лебедями, ноги согнуты, чуть раздвинуты, как холмы колени. Глаза закрыты... Ах, какая шейка... Теплая, тонкая, бьется на ней узенькая жилка. Пальцы гладят плечо, ключицы, нежатся в ложбинке на груди... Девочка, милая девочка, как можно обидеть такую девочку...
— Знаешь, Ромочка. я так тебя хотела. Я была с Игорем, а хотела тебя. Заполнить тебя собою, быть в тебе. Мы с тобой одно, а с ним как два шарика в бильярде: трахнулись и разлетелись. один в лунку, а другой к остальным, ждать нового удара кием.
— Девочка моя, милая, мне так хотелось разбить ему в кровь физиономию, когда он больно тебе сделал. но не смог, пожалел дурак... Я думал о тебе, о том, как было бы здорово забрать тебя с собой куда-нибудь в горы, чтобы быть вдвоем в целом свете.
Губы стремятся к губам, пьют, вылизывают. Руки сплетаются под невообразимыми углами. Ромка обнимает стройное тело, целует колено, узкую ступню, пальчики на правой ножке. Сгребает ее всю, растворяясь в ней, сгибает ее в дугу... Сокровище, ты такое сокровище... Она плавится как воск в его руках. Он ласкает ее живот своими длинными пальцами. Губами словно впивается в сочную мякоть абрикоса, пьет сок, откусывая кусочек за кусочком. Вдыхает ее запах, прижимая ноздри к липкой коже. Она играет язычком на поверхности его тела, выискивая то, куда стремится всем своим существом. И снова губы мучают губы изысканной пыткой, а тела плетут тончайшее кружево наслаждения. Тело проникает в тело, бедро касается бедра, длинные пальцы растворяются в шелковистой коже. Ноготки впиваются в нее маленькими иголочками. Позвоночники напрягаются, натягиваясь, как струны на скрипке, страсть играет на них смычком. Голубые глаза проваливаются в каре-зеленую бездну. Напрягаются вены, дыхание упивается дыханием. Жгут подушечки пальцев в многограннике ласкающих рук. Животик-мякоть винограда, его запах опьяняет, как терпкое вино. Грудь вздымается оскаленною скалою, вкус плеча напоминает морскую воду. Стрелою, выпущенной из лука, пронзает тела огонь и впитывается в тихий не то всхлип, не то вскрик.
А он все пьет аромат ее плоти, погружаясь в ее бесконечную нежность. Бурлящий поток желания. Язык пляшет полукругами на влажной коже. Ослепительный восторг рождает сладкую истому.
Рома прижимает ее к себе: влекущую, безумно красивую, щекочет ей пяточку.
— Знаешь, какая ты, девочка моя? Слов нет... Сокровище...
Она засыпает, улыбаясь и вскинув заостренные локотки; спит в его руках, раскинув спутанные волосы по подушке. Ромка лежит с открытыми глазами почти до утра, охраняя покоящуюся в ее руках горячность.
День бьет в стекло колоколами света. Она, потягиваясь, расправляет плечи. Рома просыпается одновременно с ней и смеется, ощущая это совпадение. Поцелуй рождает воспоминание об отнимающем силы желании.
Весь день они провели вместе: гуляли, прыгали, смущали прохожих. Кроме них в этом мире никого не существовало. И вдруг...
— Ты не считаешь все это ошибкой?
— Нет. А тебя замучила совесть?
Они снова говорили обо всем: от философии до секса.
— Когда двое любят друг друга, то они становятся одним целым и об измене не может идти и речи. Невозможно изменить себе самому. Но это только в идеале...
... — Знаешь, мы похожи на пару...
И все закончилось. Она забрала Зощенко и вернулась домой. Зарывшись головой в подушку, она поняла, что на этом все. Ей было очень больно.
На пороге Ромкиной квартиры их встретила раздраженная мама. Ромка зашел в квартиру первым...
— Сколько можно бегать по шлюшкам? Ты опять курил на кухне... Я позвоню Ленке и все ей расскажу...
А ты, ты посмотри на себя? С каких это пор подружка Игоря стала ночевать в моем доме, а? Я тебя спрашиваю... Что ты здесь делала?
Слова отталкивались друг от друга.
— Мама, я не спал с ней...
После Ромка пошел проводить ее. У него кошки скребли на сердце. — Объясни ей, что мы с Игорем расстались.
— И все-таки это несправедливо по отношению к Ленке. И не плачь, пожалуйста, а то мне становится жалко тебя. Мне бы очень хотелось, чтобы ты была счастлива.
Слезы боли, обиды, ниточка, которая оборвалась...
... Она позвонила Ромке через неделю.
— Извини, — сказал он сухо, — мы больше не должны видеться. Мы — дикие дети и не должны быть вместе.
— Мы останемся друзьями?
— Нет, это невозможно.
— Что на тебя так повлияло?
— Мне звонила Лена... И еще, послушай, Игорь очень любит тебя, и когда-то был моим лучшим другом. Я не могу. Прости меня. Я должен стать другим человеком. Да и тебе, мне кажется, тоже стоило бы задуматься над тем, как ты живешь. Ты мне нравишься, ты классная, но у нас у каждого своя жизнь, свои слабости, радости и обиды. Так будет лучше...
Знаешь, Ромка, если бы я умела любить, то я любила бы только тебя.
