Моя подруга Наташка позвонила, когда мы не виделись уже года полтора. «Приходи, — — заныла в трубку, — — скучно мне, плохо». Я села в свой «Жигуль» и поехала.
Наташка оказалась на шестом месяце беременности!"Ничего себе, — — говорю. — — А где счастливый отец?»
«Ушел, сука, — — сказала Наташка. — — Бросил.» А сама на меня смотрит долгим взглядом.
Мы с ней когда-то развлекались по-девчоночьи. Наташка тогда была стройненькая, пахла всегда чистотой. Я балдела, зарываясь ей лицом между ног, в золотистые заросли, раздвигая аккуратные влажные губки языком.
Теперь смотрю — — сидит баба с животом, пахнет от нее каким-то молоком кипяченым. Я вздохнула и говорю: «Не могу я с тобой баловаться. Ты вон какая стала. Не возбуждаешь меня. А даже наоборот».
Наташка на диван плюхнулась, халат задрала. Прямо кричит: «Попробуй хоть меня, а то я полгода уже без секса маюсь».
Я попробовала. Писька Наташкина разбухла, губищи торчат, как две опухоли. И запах...
«Не могу, — — говорю. — — Никак».
А она на меня все глядит. «Я, — — говорит сквозь зубы, — — тебя так не отпущу, что хочешь со мной делай. Хочу тебя. Дверь у меня заперта, ключа не найдешь. А тебя я свяжу, чтобы не рыпалась».
Вот такой поворотик. Набросилась она на меня со своим животом, из кармана халатика какую-то веревку достала. «Ты что, с ума сошла, — — спрашиваю, отбиваясь, — — дура ты, что ли». А она пыхтит и норовит мне руки заломать.
Юбка у мену помялась, блузка наружу выбилась. А накануне, перед тем, как к Наташке ехать, я плотно так пообедала. Съела мяса тарелку — — жить без него не могу, стаканом молока запила, которое тоже люблю, хоть и последствия после него: Вот эти последствия в процессе борьбы и зазвучали. Я, с Наташкой борясь, как перну! Она аж зарычала, но меня не отпускает. Навалилась всем телом и лежит. «Отпусти, — — кричу ей, — — а то дристану сейчас». Не отпускает. Я еле сдерживаюсь, халат ей рву, у нее титьки, по пять килограммов каждая наружу вывалились, а руками она успевает мне под юбку лезть — — знает, что я трусов не ношу.
Наконец собралась я с силами и выскользнула из-под нее. Быстренько ей на грудь вскарабкалась, спиной к ее голове, руки к дивану прижала. А она, дура, ноги вскинула, шею мою ими зажала и стала вниз пригибать. И старается лицом мне в промежность попасть.
Тут и случилось нечто. Я не удержалась и действительно ка-ак дристану! Уделала Наташку страшно. Все лицо у нее в мелких какашках, грудь тоже. Она на секунду обалдела, а потом набросилась на меня, как полоумная. С новой силой.
В общем, доборолись мы до того, что обе умаялись, в говне вымазались. Я — — тоже с головы до ног, и блузка, и юбка, и лицо, и волосы. Лежим на диване обосранные и тяжело дышим. И тут она поворачивается ко мне и молча начинает целовать. И отовсюду говно это слизывает.
Я тоже молчу. Приятно.
Облизала она все. Я говорю: «Что, вкусно, что ли?» Наташка кивает. «Не поверишь, — — говорит, — — но это кайф». Я попробовала ее облизать — — здорово! Возбуждает, как ничто другое. Слизываю собственное говно с ее личика, а между ног у меня в три ручья.
Наташка тем временем говорит как бы между прочим: «Если бы ты знала, какие у меня какашки стали. Совсем другие, чем обычно. Тоненькие такие, и молоком пахнут». Я говорю: «Покажи». Она присела прямо в комнате, изогнулась, как могла, попу раздвинула, чтобы мне лучше видно было. Из дырочки показалось — — и правда, тоненькая и нескончаемая. Все идет и идет. Я подошла, взяла ее какашку в руки. Она как бархатная, светло коричневая. Теплая. «Хочешь, попробую?» — — спрашиваю. Наташка аж постанывает от удовольствия: «Да».
На вкус, честное слово, как пирожное. Даже лучше. Вкус не приторный, а будто у хорошего сыра, с примесью как бы заплесневелости. Я сначала лизнула, а потом зажмурилась, и прямо в рот конец какашки положила. Между ног у меня ужек река струилась. Наташка между тем свое дело закончила и пристроилась у меня между ног — — сбылась ее мечта. Я какашку ем, а подруга клитор мне вылизывает. Я испачканной рукой себе между ног припечатала — — попробуй и ты свое произведение!
В общем, мы оторвались по полной. Я Наташку наконец тоже удовлетворила. Ее распухшие губы совсем иначе выглядели, говном намазанные.
Так мы и пристрастились к подобным развлечениям. Но дальше — — в другой раз.
Наташка оказалась на шестом месяце беременности!"Ничего себе, — — говорю. — — А где счастливый отец?»
«Ушел, сука, — — сказала Наташка. — — Бросил.» А сама на меня смотрит долгим взглядом.
Мы с ней когда-то развлекались по-девчоночьи. Наташка тогда была стройненькая, пахла всегда чистотой. Я балдела, зарываясь ей лицом между ног, в золотистые заросли, раздвигая аккуратные влажные губки языком.
Теперь смотрю — — сидит баба с животом, пахнет от нее каким-то молоком кипяченым. Я вздохнула и говорю: «Не могу я с тобой баловаться. Ты вон какая стала. Не возбуждаешь меня. А даже наоборот».
Наташка на диван плюхнулась, халат задрала. Прямо кричит: «Попробуй хоть меня, а то я полгода уже без секса маюсь».
Я попробовала. Писька Наташкина разбухла, губищи торчат, как две опухоли. И запах...
«Не могу, — — говорю. — — Никак».
А она на меня все глядит. «Я, — — говорит сквозь зубы, — — тебя так не отпущу, что хочешь со мной делай. Хочу тебя. Дверь у меня заперта, ключа не найдешь. А тебя я свяжу, чтобы не рыпалась».
Вот такой поворотик. Набросилась она на меня со своим животом, из кармана халатика какую-то веревку достала. «Ты что, с ума сошла, — — спрашиваю, отбиваясь, — — дура ты, что ли». А она пыхтит и норовит мне руки заломать.
Юбка у мену помялась, блузка наружу выбилась. А накануне, перед тем, как к Наташке ехать, я плотно так пообедала. Съела мяса тарелку — — жить без него не могу, стаканом молока запила, которое тоже люблю, хоть и последствия после него: Вот эти последствия в процессе борьбы и зазвучали. Я, с Наташкой борясь, как перну! Она аж зарычала, но меня не отпускает. Навалилась всем телом и лежит. «Отпусти, — — кричу ей, — — а то дристану сейчас». Не отпускает. Я еле сдерживаюсь, халат ей рву, у нее титьки, по пять килограммов каждая наружу вывалились, а руками она успевает мне под юбку лезть — — знает, что я трусов не ношу.
Наконец собралась я с силами и выскользнула из-под нее. Быстренько ей на грудь вскарабкалась, спиной к ее голове, руки к дивану прижала. А она, дура, ноги вскинула, шею мою ими зажала и стала вниз пригибать. И старается лицом мне в промежность попасть.
Тут и случилось нечто. Я не удержалась и действительно ка-ак дристану! Уделала Наташку страшно. Все лицо у нее в мелких какашках, грудь тоже. Она на секунду обалдела, а потом набросилась на меня, как полоумная. С новой силой.
В общем, доборолись мы до того, что обе умаялись, в говне вымазались. Я — — тоже с головы до ног, и блузка, и юбка, и лицо, и волосы. Лежим на диване обосранные и тяжело дышим. И тут она поворачивается ко мне и молча начинает целовать. И отовсюду говно это слизывает.
Я тоже молчу. Приятно.
Облизала она все. Я говорю: «Что, вкусно, что ли?» Наташка кивает. «Не поверишь, — — говорит, — — но это кайф». Я попробовала ее облизать — — здорово! Возбуждает, как ничто другое. Слизываю собственное говно с ее личика, а между ног у меня в три ручья.
Наташка тем временем говорит как бы между прочим: «Если бы ты знала, какие у меня какашки стали. Совсем другие, чем обычно. Тоненькие такие, и молоком пахнут». Я говорю: «Покажи». Она присела прямо в комнате, изогнулась, как могла, попу раздвинула, чтобы мне лучше видно было. Из дырочки показалось — — и правда, тоненькая и нескончаемая. Все идет и идет. Я подошла, взяла ее какашку в руки. Она как бархатная, светло коричневая. Теплая. «Хочешь, попробую?» — — спрашиваю. Наташка аж постанывает от удовольствия: «Да».
На вкус, честное слово, как пирожное. Даже лучше. Вкус не приторный, а будто у хорошего сыра, с примесью как бы заплесневелости. Я сначала лизнула, а потом зажмурилась, и прямо в рот конец какашки положила. Между ног у меня ужек река струилась. Наташка между тем свое дело закончила и пристроилась у меня между ног — — сбылась ее мечта. Я какашку ем, а подруга клитор мне вылизывает. Я испачканной рукой себе между ног припечатала — — попробуй и ты свое произведение!
В общем, мы оторвались по полной. Я Наташку наконец тоже удовлетворила. Ее распухшие губы совсем иначе выглядели, говном намазанные.
Так мы и пристрастились к подобным развлечениям. Но дальше — — в другой раз.
