Оля сидела на кухне, уткнув лицо в сложенные на столе руки. Слезы уже высохли; да и плакать она больше не могла. Должен же быть предел! А тут никакого намека:
Вечером опять звонила мать; на две недели оставила ее в покое и теперь вознаградила себя. Оля как раз вернулась из прогулки по магазинам, ничего не купив. И подошла к телефону, думая, что о ней беспокоится Марина. Но все оказалось совсем плохо: «Шлюха!» было самым мягким из слов, которые она услышала. Мать давно порывалась вернуть ее, но безрезультатно. И это окончательно озлобило Екатерину Николаевну. Она грозила и психбольницей, и милицией, и призывала на голову дочери все напасти. Оля не выдержала и бросила трубку, попросив мать дрожащим голосом забыть о ней.
Увы, Марины все еще не было. Она наговорила на автоответчик сообщение, что может задержаться на работе и явится ночью или утром. А ее присутствие было необходимо, когда явился отец. Он был не то чтобы пьян, но сильно нетрезв; силой вломился в подъезд и едва не вышиб дверь в квартиру. Вопли о материнской заботе перемежались с нецензурной руганью. Оля в конце концов не выдержала и вызвала милицию; отец испугался, но не ушел, пока не подошел наряд. Объясняться он не пожелал и был увезен в отделение как пьяный хулиган. А Марина все не приходила:
Оля, конечно, не могла знать, к чему приведет случайное знакомство на вечеринке. Она пришла к подруге одна и за столом оказалась рядом с высокой молчаливой девушкой года на три старше. Марина поразила ее уверенностью в себе, остротой и независимостью ума, гордостью и силой. Она давно обеспечивала себя сама, удачно вложив полученные от родителей деньги, а на вечеринке встречалась с подругой — пышной барышней по имени Вика, выказывавшей перед Мариной труднообъяснимую робость. Впрочем, Вика вскоре ушла, вся в слезах. А Оля стала собираться домой, утомившись от чрезмерного скопления людей. Марина взялась подвезти ее; по дороге девушки заехали выпить кофе. Оля немного рассказала о себе, чувствуя повышенный интерес новой подруги — о сложностях с родителями, о неудачных поисках работы, о сложностях с парнями.
— Ты немного не права, — заметила Марина. — Ты думаешь, что можешь дать им, а нужно знать, что ты сама в них ищешь? Может, они и не могут этого дать?
Это заставило Олю задуматься. А еще больше — расставание с Мариной, которая неожиданно обняла ее и поцеловала в губы. Потом исчезла, оставив адрес и телефон. Исчезла из жизни, но не из мыслей. Оля постоянно сравнивала подруг — да и друзей — с Мариной, но ни в ком не находила ее совершенств. И как-то раз, чувствуя себя совсем разбитой, позвонила. Оказалось, кстати. Марина собиралась в театр; пригласила и ее. Оле нечем было занять вечер, и в условленный час фольксваген Марины остановился возле ее дома.
Чмокнув ее в щеку, подруга заметила:
— Оля, ты одеваешься с большим вкусом. Но есть случаи, когда надо отступать от традиционного стиля одежды. В театре дама должна приковывать взгляды, рождая не желание, но преклонение. А для этого: Ну, еще успеем:
Она отвезла Олю в приличный магазинчик, в котором была постоянной клиенткой, забрала две заказанных ею коробки и сообщила продавщице:
— Мне хотелось бы, чтобы подруга одела сегодня подходящее ей вечернее платье. Пожалуйста, помогите ей и мне.
Оля пыталась возражать, но эти робкие попытки были тут же пресечены: «Ты оказала мне услугу, согласившись; и это не подарок, а услуга ответная. Пожалуйста, не спорь и не обижай меня; это совершенно излишне». В отдельной кабинке Оле пришлось раздеться в присутствии подруги. Марина скептически осмотрела ее белье и, невзирая на смущение подруги, попросила продавщицу принести подходящее.
— Не стесняйся! — резко шепнула она Ольге. — Здесь так принято. И ты должна чувствовать себя иной — каждой клеточкой тела.
Под ее наблюдением Оля сняла трусики и лифчик, тут же замененные элегантным комплектом и корсетом, затянутым за спиной руками хорошенькой продавщицы, не обращавшей внимание на смущение клиентки. Настал черед чулок и пояска. Расправляя складки, Марина провела рукой по внутренней поверхности ее бедер, заставив Олю глубоко вздохнуть. Потом настал черед темно-синего платья с минимальным вырезом и кокетливой полоски ткани, скрывшей шею. На ногах оказались маленькие туфельки, чудесно гармонировавшие с платьем.
В зеркале Оля узрела красавицу, которой предстояло произвести в театре некоторое (немалое, впрочем) впечатление. В ложе она сидела скромно, потупившись, а Марина познакомила ее с несколькими друзьями, не забывшими похвалить безупречный вкус. Это заставило Ольгу еще больше покраснеть — она ведь боялась спросить, сколько все это стоит.
После театра поужинали в ресторане; было уже очень поздно, а Оля должна была где-то переодеться: не ехать же в новом туалете домой? Пришлось ехать к Марине. В ванной она с некоторым уже сожалением скинула новые вещи. А потом дверь скрипнула; и там стояла Марина: Ее сильные руки быстро преодолели нерешительное сопротивление гости. Почти на руках хозяйка отнесла Олю в роскошную кровать, закрыв губы поцелуем. И восхитительная игра продолжалась до утра, это заставило Олю забыть обо всех встречах с мальчиками. Марина оказалась гораздо искушеннее мужчин; ее страстные губы заставили Олю раздвинуть ноги; а там уже все было мокро: Оргазмы она сосчитать не могла; а утром, проснувшись, увидела рядом Марину, которая принесла им завтрак в постель:
Эту любовь победить Оля оказалась не в силах; сначала она оставалась ночевать у Марины, а потом переехала к ней совсем по просьбе любовницы. И это привело сначала к скандалу, а потом к разрыву с родителями; потом ее уволили с работы — Оля полагала, что там без родителей не обошлось; и Марины не было рядом.
Всего этого оказалось слишком много для двадцатитрехлетней девушки. Ей казалось, что в мире больше ничего и никого нет — только горе и мрак. Вот и все — конец! Лучше прекратить мучения; эта любовь действительно неестественна, а побороть ее Оля не может. Оставался только один выход. И Оля заткнула окно на кухне, плотно закрыла дверь и открыла газ на полную мощность. Она улеглась у плиты и начала дышать, глубже, глубже: Девушке удалось побороть тошноту, сладостная тяжесть охватила ее. Оля потеряла сознание:
Очнулась она в кровати, чувствуя страшное изнеможение и ломоту в теле. Рядом, внимательно наблюдая за ней, сидела Марина, сжимавшая чашку с водой. На ее лице виднелись следы недавних слез. Видно было, что она так и не сняла деловой костюм, в котором приехала, и не ложилась спать уже очень давно.
Марина сразу же поцеловала любовницу:
— Зачем, зачем ты это сделала? Нет, не говори, тебе нельзя этого делать! Доктор приходил, он сказал: Ведь еще немного, и тебя бы не стало! Это все они, твои родители! Какой кошмар!
Оля говорить практически не могла; из горла вырывался только сдавленный хрип. Он попыталась отвернуться, скрыть свой позор, свою неудачу, но и этого не смогла. Любое движение вызывало боль; казалось, что и смерть была бы легчайшим исходом.
Так продолжалось два дня. Все это время Марина не отходила от нее, кормила с ложечки, баюкала, ласкала. Когда она приподняла подругу, подставив «утку», в ее руках проявилась недюжинная сила. Оля испытывала сильнейшее смущение, но встать все равно не могла. Пришлось совершать нехитрую процедуру под влюбленным взглядом Марины. Потом она салфеткой аккуратно вытерла Олю и поцеловала между ног, вызвав жаркую волну во всем теле:
— Тебе пока нельзя возбуждаться, но у нас еще все впереди! Только сейчас я понимаю, как дорожу тобой. Ни с одной женщиной я не была так близка; а все эти проблемы — они только сближают. Скажи, что любишь меня, пожалуйста!
Но Оля была непреклонна; ее решимость не исчезла, а мысль о любви рождала только стыд. Придуманный выход оставался единственным. Она молчала сколько могла, а потом сообщила об этом Марине:
— Я должна умереть! Понимаешь, должна! Все к этому вело: И теперь дальше пути нет. Мне стыдно вспомнить, что мы делали вместе: Но я: не могу об этом забыть: И простить себя не могу: Отпусти меня, Марина; и я навсегда освобожу тебя от забот.
Напрасно Марина умоляла ее передумать, напоминала о своей любви, пыталась убедить, что заботы об Ольге делают ее счастливой — ничего не помогало. И тогда, к исходу второго дня, она решилась на крайние меры:
— Оля, я не могу отпустить тебя — мы предназначены друг для друга. Ты останешься здесь, пока не поправишься, не вернешься к жизни во всех смыслах. И ради этого я сделаю все: Сейчас мне надо уехать, а ты будешь спать и не попытаешься уйти. Я не могу доверять тебе в эту минуту, поэтому прошу — прими эти таблетки. Тогда ты спокойно дождешься меня. И все будет хорошо: доверься мне!
Ольга стиснула зубы, шепча: «Я хочу умереть, я недостойна жизни!». Она действительно чувствовала себя уже умершей, ничтожной и никчемной. Но Марина так не считала. Навалившись на подругу сверху и стараясь не причинить ей боль, она зажала Оле нос и влила в рот воду с растворенным в ней порошком. Пока глаза не закрылись, Оля видела рядом Марину, ожидавшую действия снотворного:
Ее истомленный организм не мог противиться действию лекарства; очнувшись, Оля не знала, вечер на улице, утро или ночь — шторы задернуты, в комнате темно. Усилием воли она приподнялась и упала с кровати; в голове истерически билась одна только мысль: «Закончить все, быстрее, раньше, чем вернется Марина!» На комоде, как она помнила, всегда лежал красивый и достаточно острый нож. Если до него дотянуться:
Она преодолела большую часть расстояния, когда хлопнула входная дверь. Через минуту зажегся свет, на пороге появилась Марина. Она тотчас увидела, куда устремлен взгляд лежащей на полу Оли, подхватила обессилевшую девушку на руки и отнесла на кровать. Затем села рядом и серьезно проговорила:
— Оля, ты не оставляешь мне другого выхода. Я верю в нашу любовь и знаю, что в тебе говорит минутное помрачение. И я докажу это! Но тебе нельзя доверять в таком состоянии. Поэтому я приму более строгие меры. Сначала тебе надо поесть:
Преодолев сопротивление Ольги, Марина накормила подругу и напоила из стакана сладкой микстурой, снова погрузившей девушку в сон. Он был глубок, без сновидений, но оставлял после себя только тяжесть в голове. Пробуждение оказалось резким; но его ожидала Марина. Она поднесла пленнице судно и вновь напоила ее, зажав нос и вынудив раздвинуть зубы.
Сколько это продолжалось, Оля установить не могла, но вряд ли очень долго — три или четыре дня. Марина пичкала ее успокоительными, а отходя от постели, привязывала руки Оли кожаными ремешками к изголовью. Наконец она сочла лечение состоявшимся. Очередная порция питья была, напротив, освежающей. Марина отвязала руки подруги и откинула покрывало:
— Теперь скажи, что ты успокоилась и можешь вернуться к жизни. Все хорошо, все прошло и забыто! Не заставляй меня:
Тут она замолчала и просительно посмотрела на Олю, оставшуюся непреклонной. Любовь к Марине никуда не делась, но стоило вспомнить разговор с матерью:
— Нет, это все равно неправильно. Отпусти меня: Я не хочу жить.
— Но тебе придется! — в голосе Марины появились нотки жестокости. — Ради меня и ради себя: Вставай немедленно!
Поддерживая Олю под руку, она отвела ее в туалет; здесь, невзирая на просительные взгляды, Марина наблюдала за подругой и помогла ей подтереться после процедуры «облегчения». Ванная была уже наполнена; Марина раздела девушку как ребенка и помогла опуститься в воду. Ее ласковые пальцы обследовали каждый сантиметр истощенного тела, особенно задержавшись в низу живота. Оля вздохнула, но ее решение оставалось неизменным:
— Прекрати, Марина! Этим ты мне не поможешь!
Однако та продолжала манипуляции; Оля попыталась вырваться и закричать, но ее рот был тут же закрыт заранее приготовленным кожаным кляпом. Марина не дала ей опомниться, вытащила из ванной и завернула в махровое полотенце. Оля все еще вырывалась, а в коридоре попыталась броситься к двери. Но руки Марины стали по-настоящему железными. Она в полной тишине ухватила любовницу за поясницу и почти отнесла в спальню. Здесь руки Оли были связаны за спиной, а колени тоже стянуты кожаным ремнем.
Беспомощная пленница вынуждена была выслушать то, что говорила Марина:
— Ты обманула мои ожидания! Но от этого моя любовь только сильнее, и я могу ее доказать. Я буду с тобой сурова, но это совершенно необходимо. Отныне за всякое непослушание ты будешь наказана. Я разобралась на время с твоими предками; от наших занятий отвлекать нас никто не будет. А за эту выходку ты должна быть наказана! Ты поняла? Если обещаешь не кричать, я выну кляп.
Оля некоторое время обдумывала услышанное. Подруга, похоже, всерьез занялась ее проблемой и рассчитывала на решение. Ну что ж, днем раньше или позже: Одно движение головой — и кляп был снят, а путы на ногах ослаблены. Марина отвела ее на кухню и накормила. Затем усадила в кресло, успокаивая, как маленького ребенка:
— Ты должна слушаться старших. Я лучше знаю, что тебе необходимо по-настоящему. А сейчас это — наказание. Придется понести его за сегодняшнюю выходку. Иначе прощения не будет. Ну-ка, иди сюда.
Марина медленно, даже нежно уложила ее поперек колен и попросила:
— Теперь скажи: «Я была плохой девочкой. Пожалуйста, Марина, окажи мне эту милость и прости меня».
Оля сжала зубы, но тут пальцы Марины сжали ее сосок, вызывая болезненный стон. Ногти впивались в нежную кожу, а закричать она не могла — рот зажала вторая ладонь. А ласковый голос продолжал:
— Я могу отправить тебя под надзор родителей; а те не преминут воспользоваться услугами врачей. А здесь: Если твое решение останется неизменным, ты будешь свободна исполнить его. После моего лечения ты будешь свободна уйти: Но не сразу. Поверь, тебе необходимо нечто подобное:
Боль, шепот и страх сливались воедино. Оля чувствовала вину перед Мариной. И ей было ужасно стыдно лежать голой на коленях любовницы с раздвинутыми ногами, стоная и ожидая решения своей судьбы. Что ж, еще одно испытание перед концом: Оля послушно повторила требуемую фразу, с трудом шевеля пересохшими губами. Но в ответ получила сильную пощечину:
— Громче, девочка, громче: Я хочу знать, что ты действительно согласна. Не вздумай халтурить, иначе прощения не дождешься.
В глазах Оли стояли слезы, но с третьей попытки ей удалось выдать нечто вполне членораздельное. Марина не спешила приступать к наказанию, поглаживая соблазнительные ягодицы и то и дело касаясь заветной складки, которую она так любила ласкать губами — так недавно, до случившегося срыва. При этом она не забывала успокаивать Олю, как капризничающего ребенка:
— Ты — настоящее сокровище, моя милая. Ты совсем глупенькая еще, потому и волнуешься по пустякам. Через некоторое время ты поймешь, что важны совсем другие вещи. А если кто-то неправ, на него можно не обращать внимания. Или помочь исправиться — как я помогаю тебе:
Она резко шлепнула по правой ягодице Оли; раздавшийся звук один мог свидетельствовать о силе удара. Наказуемая подпрыгнула и взвизгнула от неожиданности.
— Вот это нехорошо, моя маленькая. Лежи-ка смирно! А вздумаешь еще вопить, заткну рот и возьмусь за тебя чем-нибудь более твердым и увесистым. Тебе ведь не привыкать: мама наказывала тебя в детстве.
Оля кивнула, прикрыв глаза. Он вспомнила, как приподнимала короткую юбочку и ремень охаживал ее попку за особо выдающееся непослушание. Тогда она принимала наказание как должное, даже чувствовала после него некое облегчение. Ведь папа всегда гладил ее по голове и прощал за все, а мама на следующий день готовила что-то вкусное. Как давно ее не наказывали!
Марина, видимо, почувствовала перемену в настроении своей жертве. Может, она подметила новое выражение лица, а может, просто расслабились мышцы ягодиц. Как бы то ни было, следующие удары наносились медленнее и несколько мягче. Оля слегка всхлипывала, ее попка сотрясалась, но в целом никаких неудобств она не испытывала. Чувство стыда куда-то ушло (да и к чему стыдиться ее верной подруги и любовницы?), а боль была недостаточно сильной и к тому же возбуждающей. Прикосновения Марины возбудили жар внизу живота. К тому же ее лобок постоянно дергался и терся о мускулистые бедра Марины. Оля чувствовала, как выступают на коже капли пота, как набухает что-то иное, готовое взорваться, расплескавшись: Она уже почти потекла, когда ритм ударов изменился: шлепки вновь стали полновесными, резкими, болезненными. Оля попыталась закусить губу, но один горестный стон все же издала.
Марина не могла его не заметить. Она, не говоря ни слова, заткнула девушке рот ее же собственными трусиками. Ткань продвинулась так далеко, что вытолкнуть ее языком не удавалось. Марина заметила:
— Теперь ты выглядишь просто смешно: щеки раздуло, губы оттопырены. Будешь носить свое грязное бельишко во рту, пока я не выну его. Поняла? — Оля кивнула. — Можешь прикусить их, чтобы не портить за зря губки. А я продолжу:
Она показала жертве длинную линейку, видимо, припасенную заранее. Оля вся сжалась, но нежные поглаживания заставили ее чуть успокоиться. Ягодицы горели и ныли, но это было приятное чувство: она ощущала себя ребенком, о котором заботится старший, которого наказывают с любовью, чтобы впредь оградить от ошибочных поступков. Только это (да еще воспоминания) и успокаивало. Удары линейки оказались более чувствительны. Одним, особенно сильным, Марина рассекла кожу на левой ягодице и сказала будто сама себе:
— Ну что ты будешь делать! Придется твоей попке выглядеть симметричной!
И тут же добавила порез и на другой дольке. Вскоре не осталось места, где ее полушария не ощущали бы последствий порки. А Марина все продолжала, добавляя линейкой все новые и новые красные полоски. Другой рукой она несильно сдерживала дергавшуюся подружку, не надеявшуюся (да и не желавшую) вырваться. И мало-помалу Оля поняла, что возбуждение никуда не делось; подавленное болью, оно теперь вновь вышло на первый план. И порка только добавляла ему остроты. Ее пещерка уже намокла, первая капелька упала на пол: А Марина, отложив линейку, вновь начала орудовать пальцами. Нескольких движений в интимном месте оказалось достаточным, чтобы Оля забилась в оргазме — еще более остром, чем те, которые она получала обычным путем, в постели. Ее стоны выбивались из-под кляпа, но пошевельнуться девушка почти не могла: руки Марины сильно сжимали ее, не давая приподняться. Потом та вытерла пальцами дырочку подруги и, улыбаясь, облизала их, получая искренне удовольствие.
— Видишь, как хорошо вышло! Наказание пойдет тебе на пользу: И оно не последнее. Ведь тебе понравилось, испорченная девчонка?
Оля покраснела как никогда. Ей было очень стыдно. Но: она испытала настоящую радость — не только от оргазма, но и от самой порки. И теперь Марина в ее мире занимала место родителей — место сильной руки, дающей и карающей. Она чувствовала опору, еще недостаточную, но дающую надежду.
Марина отвела послушную Олю в ванную и сделала ей холодный компресс. Затем она решила накормить пленницу. Сидеть та не могла; ела стоя на коленях на полу, причем из рук Марины (запястья Оля должна была скрестить за спиной). Закончилось все новым приемом «лекарства». До кровати Оля дошла с трудом и почти упала на живот, сразу провалившись в сон.
: Теперь доза была небольшой и пробуждение наступило скоро. Но что-то сразу показалось пленнице изменившимся. Она чувствовала странную легкость, имевшую, как оказалось, физическое объяснение. Марина подошла к ней и погладила по голове. Тут-то и обнаружилось, что ее пальцы скользят по гладкой поверхности. Оказалось, что Оля обрита наголо. Это вывело девушку из равновесия; но при попытке вскочить она потревожила недавние шрамы на попке. А Марина сурово прижимала ее обратно к ложу:
— Ты еще не закончила искупать свою вину. И никуда ты отсюда не пойдешь. Я забрала всю одежду. А вот и твои трусики!
На сей раз она не ограничилась тем, что заткнула Оле рот; широкая полоса ткани гарантировала, что та не сможет вытолкнуть комок белья изо рта. Марина весело потрепала девушку по щеке:
— Теперь надо заняться твоим физическим состоянием. Ты много времени провела в постели; будем тренироваться!
Пошатываясь, Оля прошла в гостиную, откуда была вынесена вся мебель. Здесь устроили что-то вроде спортивного уголка. Нагая, чувствующая себя открытой и беззащитной, она была вынуждена проделывать все упражнения, которых требовала Марина. Действительно, некое подобие сил к Оле вернулось, но вместе с этим — и неимоверная усталость. Несколько раза она сбивалась с ритма — в приседаниях, растяжках и наклонах. Всякий раз Марина это хладнокровно отмечала. Потом отвела подругу в ванну и поставила под холодный душ:
— Стой прямо! Это тебя освежит. Не бойся, не простудишься.
Оля не посмела ослушаться и, стиснув зубы, вытерпела холод. Марина тотчас же растерла ее махровым полотенцем и приказала следовать к столу. Она неплохо готовила, но в этот раз превзошла сама себя. Оля ела, как и в прошлый раз, стоя на коленях, из рук подруги. От предыдущей трапезы эта отличалась тем, что завершилась обычным десертом, а не приемом снотворного. Марина приподняла ее подбородок двумя пальцами:
— Теперь перейдем к активной жизни. Ты созрела, чтобы вернуться к ней. Смотри, я ничего для тебя не жалею! Это, конечно, и эгоизм, но прежде всего — любовь. — Она поцеловала подругу. — Неужели ты не хочешь ответить тем же? У тебя есть я, у меня — ты. И этого вполне достаточно. Так?
Оля еле заметно кивнула. Она понимала, чего стоило Марине такое поведение. Но ее, вероятно, всегда влекло к чему-то подобному. И Олю тоже: Ей нравилось быть покорной воле сильной подруги. И нравилось чувствовать себя виноватой, наказанной: Марина удачно выбрала момент. Через несколько минут Оля уже лежала у нее на коленях, приготовившись к наказанию за нерадивость в упражнениях. Теперь ей пришлось еще и считать удары. Марина шлепала несильно, но достаточно уверенно, чтобы дать наказуемой почувствовать свою власть. И Оля опять чувствовала, как загорается незримое пламя у нее между ног.
Неожиданно экзекуция прекратилась. Оля должна была поблагодарить за нее, что и сделала, запинаясь. После этого Марина уложила подругу на кровать, заткнула ей рот и привязала ноги и руки ремешками к стойкам:
— Ты была очень послушной и заслуживаешь поощрения. Оно на первый раз будет значительным. Расслабься и приготовься!
Она продемонстрировала девушке большой пластиковый вибратор, которого Оля раньше не видела. Облизав носик «игрушки», Марина вставила ее в открытую дырочку. Впрочем, никакая посторонняя смазка не требовалась: влаги оказалось вполне достаточно и вибратор вошел легко. Марина слегка пошевелила им внутри и осталась реакцией подруги. Стоны Оля сдержать уже не могла, отдельные звуки доносились из-под кляпа. А когда вибратор был включен:
Марина вышла на несколько минут, а ее пленница переживала самые сладостные мгновения в жизни. Она кончала раз за разом; горящая попка ерзала по постели, и боль от минувшего наказания добавляла возбуждения, усиливая эффект вибратора. Когда хозяйка вернулась, она несколько секунд наслаждалась стонами подруги, а затем вооружилась вибратором меньших размеров. Под ягодицы Оли была подложена небольшая подушка, затем первый вибратор вновь заработал, а второй Марина нежно начала продвигать в задний проход девушки. При этом она вынуждена была прижимать талию Оли к кровати — та слишком явственно двигалась под воздействием «игрушки». Болезненность проникновения в задницу была ничтожна сравнительно с удовольствием. Когда заработали оба приборчика, Оля начисто утратила рассудок. Существовал только экстаз, восторг, выросший из боли, из послушания, радость, пришедшая извне, принесенная возлюбленной.
А потом Марина отвязала ее, выключила вибраторы, но оставила их внутри. Она нежно укрыла Олю одеялом до подбородка и поцеловала в лоб:
— Лежи, моя маленькая. Попытайся успокоиться и уснуть. Не вздумай пошевелиться и вынуть мои подарки. С ними тебе будет куда легче. А потом Марина будет рядом и снова поможет тебе:
Некоторое время после того, как свет погас и дверь закрылась, Оля прислушивалась только к своим ощущениям. Ягодицы и сфинктер ныли; стержни, раздвигавшие оба прохода, причиняли некоторое неудобство. Но одна мысль о пережитом вызывала неземную радость. И ради этого не стоит жить? Ради любви, заботы, экстаза? Как же Марина любит ее! На несколько минут Олю охватило раскаяния. Потом пришла мысль: плотские удовольствия, минутные радости не должны заслонять главного — неестественная любовь не должна продолжаться; она не заслуживает жизни! Но как же Марина?
С этой мыслью Оля погрузилась в беспокойный сон. А потом ей не было времени задумываться. Тренировки и наказания сменялись другими выдумками Марины. Оля получила новый подарок: ее левую лодыжку охватывала железная цепь, ключ к которой Марина носила с собой. В каждой комнате имелись металлические кольца, к которым можно было крепить другой конец цепи. Уходя, Марина оставляла подруге четкие приказы: в той комнате, где Оля находилась, следовало прибраться, вымыть полы, заняться чтением (ее, как маленькую, заставляли учить уроки!). Если ее приковывали в ванной, нужно было стирать; в туалете — вымыть стены и унитаз. Цепь была достаточно длинной, чтобы перемещаться в пределах комнаты. Но не дальше. А звуконепроницаемость стен и окон, крепкие запоры на дверях гарантировали, что пленница никуда не денется. Приходя, Марина тут же контролировала исполнение. И, конечно, обнаруживала недостатки.
Наказание чаще всего откладывалось и совершалось перед сном, чтобы пленница могла обдумать свои прегрешения. Иногда к порке или шлепанию добавлялись более экзотические виды. Марина могла связать пленницу в неудобной позе или просто привязать к постели, вставив вибратор, но не включая его. Оля страстно желала кончить. Иногда, при особенно продолжительных экзекуциях, она достигала оргазма, но чаще ей требовалась дополнительная стимуляция. И Марина это прекрасно понимала. Только при серьезных проступках она лишала Олю права на удовольствие. И даже тогда, оставшись одна, девушка могла мастурбировать — мечтая о наказании, о заботе, о Марине. Подруга почти не ласкала ее, ограничиваясь замечаниями. Она считала, что Оля недостаточно осознала свои заблуждения, и все сильнее окружала ее заботой — и любовью, чтобы стереть мысль о смерти и депрессии.
Оля все больше понимала, как сильно нужна Марине. Вся жизнь подруги рухнет, если некому будет ответить на ее любовь, если ее не будет рядом. И все же — смерть была бы таким простым исходом. Но через пару дней она поняла, что Марина тщательно убирает все, что могло бы стать орудием самоубийства. И мало-помалу мысль эта отошла на второй план:
Через десять дней Оля должна была вымыть полы в прихожей. Марина отдала этот приказ и ушла, хлопнув дверью. Набрав воды, Оля приступила к своим обязанностям. И обнаружила, что цепь волочится за ней. Марина забыла приковать ее к кольцу! Теперь она могла повторить свой опыт на кухне. Или просто взять нож:
Но Оля вспомнила пережитое — и горе, и радость. Конечно, после порки ей было чудесно. Все же дело не только в этом. Марина верила ей, искренно надеялась на ее поддержку, так заботилась о ней! Могла ли Оля подвести старшую подругу — и возлюбленную? Несколько минут она просидела на полу:
А потом взяла тряпку и приступила к мытью. Закончив, отправилась на кухню и приготовила обед, вытерла пыль во всех комнатах. Встала на колени у двери в прихожей и стала ждать, опустив голову:
Марина, видимо, ожидала чего-то подобного. Она могла и забыть о цепи, но всегда предполагала: ничто не вечно, даже ее память. Увидев Олю, она вопросительно посмотрела на подругу, потом обняла ее и заплакала:
— Вот и хорошо, умничка! Как же я тебя люблю! — и покрыла поцелуями начавшие отрастать волосы.
Оля тоже заревела в голос; она не могла сдержать себя. В этот момент девушка будто выплакала все свои страдания, возвращаясь к прежнему состоянию влюбленности и счастья. Но теперь ее чувство к Марине обогатилось новыми оттенками. Она оценила всю силу обращенного к ней чувства и ответила на него — как могла:
— Я все сделала, Мариночка! Вот только пятна на полу: — Она залилась краской.
— Что такое, дорогая? Все позади, все хорошо: Мы вместе и будем вместе всегда! Ты теперь свободна.
— Мариночка, я очень виновата. Пожалуйста:
И подруга поняла ее без слов — угадала желания и страхи. Ведь если Оля лишится заботы и опеки, она вновь почувствует себя брошенной. Марина, потянув подругу за собой, сняла с вешалки кожаный ремень — лучшее средство от депрессии:
Вечером опять звонила мать; на две недели оставила ее в покое и теперь вознаградила себя. Оля как раз вернулась из прогулки по магазинам, ничего не купив. И подошла к телефону, думая, что о ней беспокоится Марина. Но все оказалось совсем плохо: «Шлюха!» было самым мягким из слов, которые она услышала. Мать давно порывалась вернуть ее, но безрезультатно. И это окончательно озлобило Екатерину Николаевну. Она грозила и психбольницей, и милицией, и призывала на голову дочери все напасти. Оля не выдержала и бросила трубку, попросив мать дрожащим голосом забыть о ней.
Увы, Марины все еще не было. Она наговорила на автоответчик сообщение, что может задержаться на работе и явится ночью или утром. А ее присутствие было необходимо, когда явился отец. Он был не то чтобы пьян, но сильно нетрезв; силой вломился в подъезд и едва не вышиб дверь в квартиру. Вопли о материнской заботе перемежались с нецензурной руганью. Оля в конце концов не выдержала и вызвала милицию; отец испугался, но не ушел, пока не подошел наряд. Объясняться он не пожелал и был увезен в отделение как пьяный хулиган. А Марина все не приходила:
Оля, конечно, не могла знать, к чему приведет случайное знакомство на вечеринке. Она пришла к подруге одна и за столом оказалась рядом с высокой молчаливой девушкой года на три старше. Марина поразила ее уверенностью в себе, остротой и независимостью ума, гордостью и силой. Она давно обеспечивала себя сама, удачно вложив полученные от родителей деньги, а на вечеринке встречалась с подругой — пышной барышней по имени Вика, выказывавшей перед Мариной труднообъяснимую робость. Впрочем, Вика вскоре ушла, вся в слезах. А Оля стала собираться домой, утомившись от чрезмерного скопления людей. Марина взялась подвезти ее; по дороге девушки заехали выпить кофе. Оля немного рассказала о себе, чувствуя повышенный интерес новой подруги — о сложностях с родителями, о неудачных поисках работы, о сложностях с парнями.
— Ты немного не права, — заметила Марина. — Ты думаешь, что можешь дать им, а нужно знать, что ты сама в них ищешь? Может, они и не могут этого дать?
Это заставило Олю задуматься. А еще больше — расставание с Мариной, которая неожиданно обняла ее и поцеловала в губы. Потом исчезла, оставив адрес и телефон. Исчезла из жизни, но не из мыслей. Оля постоянно сравнивала подруг — да и друзей — с Мариной, но ни в ком не находила ее совершенств. И как-то раз, чувствуя себя совсем разбитой, позвонила. Оказалось, кстати. Марина собиралась в театр; пригласила и ее. Оле нечем было занять вечер, и в условленный час фольксваген Марины остановился возле ее дома.
Чмокнув ее в щеку, подруга заметила:
— Оля, ты одеваешься с большим вкусом. Но есть случаи, когда надо отступать от традиционного стиля одежды. В театре дама должна приковывать взгляды, рождая не желание, но преклонение. А для этого: Ну, еще успеем:
Она отвезла Олю в приличный магазинчик, в котором была постоянной клиенткой, забрала две заказанных ею коробки и сообщила продавщице:
— Мне хотелось бы, чтобы подруга одела сегодня подходящее ей вечернее платье. Пожалуйста, помогите ей и мне.
Оля пыталась возражать, но эти робкие попытки были тут же пресечены: «Ты оказала мне услугу, согласившись; и это не подарок, а услуга ответная. Пожалуйста, не спорь и не обижай меня; это совершенно излишне». В отдельной кабинке Оле пришлось раздеться в присутствии подруги. Марина скептически осмотрела ее белье и, невзирая на смущение подруги, попросила продавщицу принести подходящее.
— Не стесняйся! — резко шепнула она Ольге. — Здесь так принято. И ты должна чувствовать себя иной — каждой клеточкой тела.
Под ее наблюдением Оля сняла трусики и лифчик, тут же замененные элегантным комплектом и корсетом, затянутым за спиной руками хорошенькой продавщицы, не обращавшей внимание на смущение клиентки. Настал черед чулок и пояска. Расправляя складки, Марина провела рукой по внутренней поверхности ее бедер, заставив Олю глубоко вздохнуть. Потом настал черед темно-синего платья с минимальным вырезом и кокетливой полоски ткани, скрывшей шею. На ногах оказались маленькие туфельки, чудесно гармонировавшие с платьем.
В зеркале Оля узрела красавицу, которой предстояло произвести в театре некоторое (немалое, впрочем) впечатление. В ложе она сидела скромно, потупившись, а Марина познакомила ее с несколькими друзьями, не забывшими похвалить безупречный вкус. Это заставило Ольгу еще больше покраснеть — она ведь боялась спросить, сколько все это стоит.
После театра поужинали в ресторане; было уже очень поздно, а Оля должна была где-то переодеться: не ехать же в новом туалете домой? Пришлось ехать к Марине. В ванной она с некоторым уже сожалением скинула новые вещи. А потом дверь скрипнула; и там стояла Марина: Ее сильные руки быстро преодолели нерешительное сопротивление гости. Почти на руках хозяйка отнесла Олю в роскошную кровать, закрыв губы поцелуем. И восхитительная игра продолжалась до утра, это заставило Олю забыть обо всех встречах с мальчиками. Марина оказалась гораздо искушеннее мужчин; ее страстные губы заставили Олю раздвинуть ноги; а там уже все было мокро: Оргазмы она сосчитать не могла; а утром, проснувшись, увидела рядом Марину, которая принесла им завтрак в постель:
Эту любовь победить Оля оказалась не в силах; сначала она оставалась ночевать у Марины, а потом переехала к ней совсем по просьбе любовницы. И это привело сначала к скандалу, а потом к разрыву с родителями; потом ее уволили с работы — Оля полагала, что там без родителей не обошлось; и Марины не было рядом.
Всего этого оказалось слишком много для двадцатитрехлетней девушки. Ей казалось, что в мире больше ничего и никого нет — только горе и мрак. Вот и все — конец! Лучше прекратить мучения; эта любовь действительно неестественна, а побороть ее Оля не может. Оставался только один выход. И Оля заткнула окно на кухне, плотно закрыла дверь и открыла газ на полную мощность. Она улеглась у плиты и начала дышать, глубже, глубже: Девушке удалось побороть тошноту, сладостная тяжесть охватила ее. Оля потеряла сознание:
Очнулась она в кровати, чувствуя страшное изнеможение и ломоту в теле. Рядом, внимательно наблюдая за ней, сидела Марина, сжимавшая чашку с водой. На ее лице виднелись следы недавних слез. Видно было, что она так и не сняла деловой костюм, в котором приехала, и не ложилась спать уже очень давно.
Марина сразу же поцеловала любовницу:
— Зачем, зачем ты это сделала? Нет, не говори, тебе нельзя этого делать! Доктор приходил, он сказал: Ведь еще немного, и тебя бы не стало! Это все они, твои родители! Какой кошмар!
Оля говорить практически не могла; из горла вырывался только сдавленный хрип. Он попыталась отвернуться, скрыть свой позор, свою неудачу, но и этого не смогла. Любое движение вызывало боль; казалось, что и смерть была бы легчайшим исходом.
Так продолжалось два дня. Все это время Марина не отходила от нее, кормила с ложечки, баюкала, ласкала. Когда она приподняла подругу, подставив «утку», в ее руках проявилась недюжинная сила. Оля испытывала сильнейшее смущение, но встать все равно не могла. Пришлось совершать нехитрую процедуру под влюбленным взглядом Марины. Потом она салфеткой аккуратно вытерла Олю и поцеловала между ног, вызвав жаркую волну во всем теле:
— Тебе пока нельзя возбуждаться, но у нас еще все впереди! Только сейчас я понимаю, как дорожу тобой. Ни с одной женщиной я не была так близка; а все эти проблемы — они только сближают. Скажи, что любишь меня, пожалуйста!
Но Оля была непреклонна; ее решимость не исчезла, а мысль о любви рождала только стыд. Придуманный выход оставался единственным. Она молчала сколько могла, а потом сообщила об этом Марине:
— Я должна умереть! Понимаешь, должна! Все к этому вело: И теперь дальше пути нет. Мне стыдно вспомнить, что мы делали вместе: Но я: не могу об этом забыть: И простить себя не могу: Отпусти меня, Марина; и я навсегда освобожу тебя от забот.
Напрасно Марина умоляла ее передумать, напоминала о своей любви, пыталась убедить, что заботы об Ольге делают ее счастливой — ничего не помогало. И тогда, к исходу второго дня, она решилась на крайние меры:
— Оля, я не могу отпустить тебя — мы предназначены друг для друга. Ты останешься здесь, пока не поправишься, не вернешься к жизни во всех смыслах. И ради этого я сделаю все: Сейчас мне надо уехать, а ты будешь спать и не попытаешься уйти. Я не могу доверять тебе в эту минуту, поэтому прошу — прими эти таблетки. Тогда ты спокойно дождешься меня. И все будет хорошо: доверься мне!
Ольга стиснула зубы, шепча: «Я хочу умереть, я недостойна жизни!». Она действительно чувствовала себя уже умершей, ничтожной и никчемной. Но Марина так не считала. Навалившись на подругу сверху и стараясь не причинить ей боль, она зажала Оле нос и влила в рот воду с растворенным в ней порошком. Пока глаза не закрылись, Оля видела рядом Марину, ожидавшую действия снотворного:
Ее истомленный организм не мог противиться действию лекарства; очнувшись, Оля не знала, вечер на улице, утро или ночь — шторы задернуты, в комнате темно. Усилием воли она приподнялась и упала с кровати; в голове истерически билась одна только мысль: «Закончить все, быстрее, раньше, чем вернется Марина!» На комоде, как она помнила, всегда лежал красивый и достаточно острый нож. Если до него дотянуться:
Она преодолела большую часть расстояния, когда хлопнула входная дверь. Через минуту зажегся свет, на пороге появилась Марина. Она тотчас увидела, куда устремлен взгляд лежащей на полу Оли, подхватила обессилевшую девушку на руки и отнесла на кровать. Затем села рядом и серьезно проговорила:
— Оля, ты не оставляешь мне другого выхода. Я верю в нашу любовь и знаю, что в тебе говорит минутное помрачение. И я докажу это! Но тебе нельзя доверять в таком состоянии. Поэтому я приму более строгие меры. Сначала тебе надо поесть:
Преодолев сопротивление Ольги, Марина накормила подругу и напоила из стакана сладкой микстурой, снова погрузившей девушку в сон. Он был глубок, без сновидений, но оставлял после себя только тяжесть в голове. Пробуждение оказалось резким; но его ожидала Марина. Она поднесла пленнице судно и вновь напоила ее, зажав нос и вынудив раздвинуть зубы.
Сколько это продолжалось, Оля установить не могла, но вряд ли очень долго — три или четыре дня. Марина пичкала ее успокоительными, а отходя от постели, привязывала руки Оли кожаными ремешками к изголовью. Наконец она сочла лечение состоявшимся. Очередная порция питья была, напротив, освежающей. Марина отвязала руки подруги и откинула покрывало:
— Теперь скажи, что ты успокоилась и можешь вернуться к жизни. Все хорошо, все прошло и забыто! Не заставляй меня:
Тут она замолчала и просительно посмотрела на Олю, оставшуюся непреклонной. Любовь к Марине никуда не делась, но стоило вспомнить разговор с матерью:
— Нет, это все равно неправильно. Отпусти меня: Я не хочу жить.
— Но тебе придется! — в голосе Марины появились нотки жестокости. — Ради меня и ради себя: Вставай немедленно!
Поддерживая Олю под руку, она отвела ее в туалет; здесь, невзирая на просительные взгляды, Марина наблюдала за подругой и помогла ей подтереться после процедуры «облегчения». Ванная была уже наполнена; Марина раздела девушку как ребенка и помогла опуститься в воду. Ее ласковые пальцы обследовали каждый сантиметр истощенного тела, особенно задержавшись в низу живота. Оля вздохнула, но ее решение оставалось неизменным:
— Прекрати, Марина! Этим ты мне не поможешь!
Однако та продолжала манипуляции; Оля попыталась вырваться и закричать, но ее рот был тут же закрыт заранее приготовленным кожаным кляпом. Марина не дала ей опомниться, вытащила из ванной и завернула в махровое полотенце. Оля все еще вырывалась, а в коридоре попыталась броситься к двери. Но руки Марины стали по-настоящему железными. Она в полной тишине ухватила любовницу за поясницу и почти отнесла в спальню. Здесь руки Оли были связаны за спиной, а колени тоже стянуты кожаным ремнем.
Беспомощная пленница вынуждена была выслушать то, что говорила Марина:
— Ты обманула мои ожидания! Но от этого моя любовь только сильнее, и я могу ее доказать. Я буду с тобой сурова, но это совершенно необходимо. Отныне за всякое непослушание ты будешь наказана. Я разобралась на время с твоими предками; от наших занятий отвлекать нас никто не будет. А за эту выходку ты должна быть наказана! Ты поняла? Если обещаешь не кричать, я выну кляп.
Оля некоторое время обдумывала услышанное. Подруга, похоже, всерьез занялась ее проблемой и рассчитывала на решение. Ну что ж, днем раньше или позже: Одно движение головой — и кляп был снят, а путы на ногах ослаблены. Марина отвела ее на кухню и накормила. Затем усадила в кресло, успокаивая, как маленького ребенка:
— Ты должна слушаться старших. Я лучше знаю, что тебе необходимо по-настоящему. А сейчас это — наказание. Придется понести его за сегодняшнюю выходку. Иначе прощения не будет. Ну-ка, иди сюда.
Марина медленно, даже нежно уложила ее поперек колен и попросила:
— Теперь скажи: «Я была плохой девочкой. Пожалуйста, Марина, окажи мне эту милость и прости меня».
Оля сжала зубы, но тут пальцы Марины сжали ее сосок, вызывая болезненный стон. Ногти впивались в нежную кожу, а закричать она не могла — рот зажала вторая ладонь. А ласковый голос продолжал:
— Я могу отправить тебя под надзор родителей; а те не преминут воспользоваться услугами врачей. А здесь: Если твое решение останется неизменным, ты будешь свободна исполнить его. После моего лечения ты будешь свободна уйти: Но не сразу. Поверь, тебе необходимо нечто подобное:
Боль, шепот и страх сливались воедино. Оля чувствовала вину перед Мариной. И ей было ужасно стыдно лежать голой на коленях любовницы с раздвинутыми ногами, стоная и ожидая решения своей судьбы. Что ж, еще одно испытание перед концом: Оля послушно повторила требуемую фразу, с трудом шевеля пересохшими губами. Но в ответ получила сильную пощечину:
— Громче, девочка, громче: Я хочу знать, что ты действительно согласна. Не вздумай халтурить, иначе прощения не дождешься.
В глазах Оли стояли слезы, но с третьей попытки ей удалось выдать нечто вполне членораздельное. Марина не спешила приступать к наказанию, поглаживая соблазнительные ягодицы и то и дело касаясь заветной складки, которую она так любила ласкать губами — так недавно, до случившегося срыва. При этом она не забывала успокаивать Олю, как капризничающего ребенка:
— Ты — настоящее сокровище, моя милая. Ты совсем глупенькая еще, потому и волнуешься по пустякам. Через некоторое время ты поймешь, что важны совсем другие вещи. А если кто-то неправ, на него можно не обращать внимания. Или помочь исправиться — как я помогаю тебе:
Она резко шлепнула по правой ягодице Оли; раздавшийся звук один мог свидетельствовать о силе удара. Наказуемая подпрыгнула и взвизгнула от неожиданности.
— Вот это нехорошо, моя маленькая. Лежи-ка смирно! А вздумаешь еще вопить, заткну рот и возьмусь за тебя чем-нибудь более твердым и увесистым. Тебе ведь не привыкать: мама наказывала тебя в детстве.
Оля кивнула, прикрыв глаза. Он вспомнила, как приподнимала короткую юбочку и ремень охаживал ее попку за особо выдающееся непослушание. Тогда она принимала наказание как должное, даже чувствовала после него некое облегчение. Ведь папа всегда гладил ее по голове и прощал за все, а мама на следующий день готовила что-то вкусное. Как давно ее не наказывали!
Марина, видимо, почувствовала перемену в настроении своей жертве. Может, она подметила новое выражение лица, а может, просто расслабились мышцы ягодиц. Как бы то ни было, следующие удары наносились медленнее и несколько мягче. Оля слегка всхлипывала, ее попка сотрясалась, но в целом никаких неудобств она не испытывала. Чувство стыда куда-то ушло (да и к чему стыдиться ее верной подруги и любовницы?), а боль была недостаточно сильной и к тому же возбуждающей. Прикосновения Марины возбудили жар внизу живота. К тому же ее лобок постоянно дергался и терся о мускулистые бедра Марины. Оля чувствовала, как выступают на коже капли пота, как набухает что-то иное, готовое взорваться, расплескавшись: Она уже почти потекла, когда ритм ударов изменился: шлепки вновь стали полновесными, резкими, болезненными. Оля попыталась закусить губу, но один горестный стон все же издала.
Марина не могла его не заметить. Она, не говоря ни слова, заткнула девушке рот ее же собственными трусиками. Ткань продвинулась так далеко, что вытолкнуть ее языком не удавалось. Марина заметила:
— Теперь ты выглядишь просто смешно: щеки раздуло, губы оттопырены. Будешь носить свое грязное бельишко во рту, пока я не выну его. Поняла? — Оля кивнула. — Можешь прикусить их, чтобы не портить за зря губки. А я продолжу:
Она показала жертве длинную линейку, видимо, припасенную заранее. Оля вся сжалась, но нежные поглаживания заставили ее чуть успокоиться. Ягодицы горели и ныли, но это было приятное чувство: она ощущала себя ребенком, о котором заботится старший, которого наказывают с любовью, чтобы впредь оградить от ошибочных поступков. Только это (да еще воспоминания) и успокаивало. Удары линейки оказались более чувствительны. Одним, особенно сильным, Марина рассекла кожу на левой ягодице и сказала будто сама себе:
— Ну что ты будешь делать! Придется твоей попке выглядеть симметричной!
И тут же добавила порез и на другой дольке. Вскоре не осталось места, где ее полушария не ощущали бы последствий порки. А Марина все продолжала, добавляя линейкой все новые и новые красные полоски. Другой рукой она несильно сдерживала дергавшуюся подружку, не надеявшуюся (да и не желавшую) вырваться. И мало-помалу Оля поняла, что возбуждение никуда не делось; подавленное болью, оно теперь вновь вышло на первый план. И порка только добавляла ему остроты. Ее пещерка уже намокла, первая капелька упала на пол: А Марина, отложив линейку, вновь начала орудовать пальцами. Нескольких движений в интимном месте оказалось достаточным, чтобы Оля забилась в оргазме — еще более остром, чем те, которые она получала обычным путем, в постели. Ее стоны выбивались из-под кляпа, но пошевельнуться девушка почти не могла: руки Марины сильно сжимали ее, не давая приподняться. Потом та вытерла пальцами дырочку подруги и, улыбаясь, облизала их, получая искренне удовольствие.
— Видишь, как хорошо вышло! Наказание пойдет тебе на пользу: И оно не последнее. Ведь тебе понравилось, испорченная девчонка?
Оля покраснела как никогда. Ей было очень стыдно. Но: она испытала настоящую радость — не только от оргазма, но и от самой порки. И теперь Марина в ее мире занимала место родителей — место сильной руки, дающей и карающей. Она чувствовала опору, еще недостаточную, но дающую надежду.
Марина отвела послушную Олю в ванную и сделала ей холодный компресс. Затем она решила накормить пленницу. Сидеть та не могла; ела стоя на коленях на полу, причем из рук Марины (запястья Оля должна была скрестить за спиной). Закончилось все новым приемом «лекарства». До кровати Оля дошла с трудом и почти упала на живот, сразу провалившись в сон.
: Теперь доза была небольшой и пробуждение наступило скоро. Но что-то сразу показалось пленнице изменившимся. Она чувствовала странную легкость, имевшую, как оказалось, физическое объяснение. Марина подошла к ней и погладила по голове. Тут-то и обнаружилось, что ее пальцы скользят по гладкой поверхности. Оказалось, что Оля обрита наголо. Это вывело девушку из равновесия; но при попытке вскочить она потревожила недавние шрамы на попке. А Марина сурово прижимала ее обратно к ложу:
— Ты еще не закончила искупать свою вину. И никуда ты отсюда не пойдешь. Я забрала всю одежду. А вот и твои трусики!
На сей раз она не ограничилась тем, что заткнула Оле рот; широкая полоса ткани гарантировала, что та не сможет вытолкнуть комок белья изо рта. Марина весело потрепала девушку по щеке:
— Теперь надо заняться твоим физическим состоянием. Ты много времени провела в постели; будем тренироваться!
Пошатываясь, Оля прошла в гостиную, откуда была вынесена вся мебель. Здесь устроили что-то вроде спортивного уголка. Нагая, чувствующая себя открытой и беззащитной, она была вынуждена проделывать все упражнения, которых требовала Марина. Действительно, некое подобие сил к Оле вернулось, но вместе с этим — и неимоверная усталость. Несколько раза она сбивалась с ритма — в приседаниях, растяжках и наклонах. Всякий раз Марина это хладнокровно отмечала. Потом отвела подругу в ванну и поставила под холодный душ:
— Стой прямо! Это тебя освежит. Не бойся, не простудишься.
Оля не посмела ослушаться и, стиснув зубы, вытерпела холод. Марина тотчас же растерла ее махровым полотенцем и приказала следовать к столу. Она неплохо готовила, но в этот раз превзошла сама себя. Оля ела, как и в прошлый раз, стоя на коленях, из рук подруги. От предыдущей трапезы эта отличалась тем, что завершилась обычным десертом, а не приемом снотворного. Марина приподняла ее подбородок двумя пальцами:
— Теперь перейдем к активной жизни. Ты созрела, чтобы вернуться к ней. Смотри, я ничего для тебя не жалею! Это, конечно, и эгоизм, но прежде всего — любовь. — Она поцеловала подругу. — Неужели ты не хочешь ответить тем же? У тебя есть я, у меня — ты. И этого вполне достаточно. Так?
Оля еле заметно кивнула. Она понимала, чего стоило Марине такое поведение. Но ее, вероятно, всегда влекло к чему-то подобному. И Олю тоже: Ей нравилось быть покорной воле сильной подруги. И нравилось чувствовать себя виноватой, наказанной: Марина удачно выбрала момент. Через несколько минут Оля уже лежала у нее на коленях, приготовившись к наказанию за нерадивость в упражнениях. Теперь ей пришлось еще и считать удары. Марина шлепала несильно, но достаточно уверенно, чтобы дать наказуемой почувствовать свою власть. И Оля опять чувствовала, как загорается незримое пламя у нее между ног.
Неожиданно экзекуция прекратилась. Оля должна была поблагодарить за нее, что и сделала, запинаясь. После этого Марина уложила подругу на кровать, заткнула ей рот и привязала ноги и руки ремешками к стойкам:
— Ты была очень послушной и заслуживаешь поощрения. Оно на первый раз будет значительным. Расслабься и приготовься!
Она продемонстрировала девушке большой пластиковый вибратор, которого Оля раньше не видела. Облизав носик «игрушки», Марина вставила ее в открытую дырочку. Впрочем, никакая посторонняя смазка не требовалась: влаги оказалось вполне достаточно и вибратор вошел легко. Марина слегка пошевелила им внутри и осталась реакцией подруги. Стоны Оля сдержать уже не могла, отдельные звуки доносились из-под кляпа. А когда вибратор был включен:
Марина вышла на несколько минут, а ее пленница переживала самые сладостные мгновения в жизни. Она кончала раз за разом; горящая попка ерзала по постели, и боль от минувшего наказания добавляла возбуждения, усиливая эффект вибратора. Когда хозяйка вернулась, она несколько секунд наслаждалась стонами подруги, а затем вооружилась вибратором меньших размеров. Под ягодицы Оли была подложена небольшая подушка, затем первый вибратор вновь заработал, а второй Марина нежно начала продвигать в задний проход девушки. При этом она вынуждена была прижимать талию Оли к кровати — та слишком явственно двигалась под воздействием «игрушки». Болезненность проникновения в задницу была ничтожна сравнительно с удовольствием. Когда заработали оба приборчика, Оля начисто утратила рассудок. Существовал только экстаз, восторг, выросший из боли, из послушания, радость, пришедшая извне, принесенная возлюбленной.
А потом Марина отвязала ее, выключила вибраторы, но оставила их внутри. Она нежно укрыла Олю одеялом до подбородка и поцеловала в лоб:
— Лежи, моя маленькая. Попытайся успокоиться и уснуть. Не вздумай пошевелиться и вынуть мои подарки. С ними тебе будет куда легче. А потом Марина будет рядом и снова поможет тебе:
Некоторое время после того, как свет погас и дверь закрылась, Оля прислушивалась только к своим ощущениям. Ягодицы и сфинктер ныли; стержни, раздвигавшие оба прохода, причиняли некоторое неудобство. Но одна мысль о пережитом вызывала неземную радость. И ради этого не стоит жить? Ради любви, заботы, экстаза? Как же Марина любит ее! На несколько минут Олю охватило раскаяния. Потом пришла мысль: плотские удовольствия, минутные радости не должны заслонять главного — неестественная любовь не должна продолжаться; она не заслуживает жизни! Но как же Марина?
С этой мыслью Оля погрузилась в беспокойный сон. А потом ей не было времени задумываться. Тренировки и наказания сменялись другими выдумками Марины. Оля получила новый подарок: ее левую лодыжку охватывала железная цепь, ключ к которой Марина носила с собой. В каждой комнате имелись металлические кольца, к которым можно было крепить другой конец цепи. Уходя, Марина оставляла подруге четкие приказы: в той комнате, где Оля находилась, следовало прибраться, вымыть полы, заняться чтением (ее, как маленькую, заставляли учить уроки!). Если ее приковывали в ванной, нужно было стирать; в туалете — вымыть стены и унитаз. Цепь была достаточно длинной, чтобы перемещаться в пределах комнаты. Но не дальше. А звуконепроницаемость стен и окон, крепкие запоры на дверях гарантировали, что пленница никуда не денется. Приходя, Марина тут же контролировала исполнение. И, конечно, обнаруживала недостатки.
Наказание чаще всего откладывалось и совершалось перед сном, чтобы пленница могла обдумать свои прегрешения. Иногда к порке или шлепанию добавлялись более экзотические виды. Марина могла связать пленницу в неудобной позе или просто привязать к постели, вставив вибратор, но не включая его. Оля страстно желала кончить. Иногда, при особенно продолжительных экзекуциях, она достигала оргазма, но чаще ей требовалась дополнительная стимуляция. И Марина это прекрасно понимала. Только при серьезных проступках она лишала Олю права на удовольствие. И даже тогда, оставшись одна, девушка могла мастурбировать — мечтая о наказании, о заботе, о Марине. Подруга почти не ласкала ее, ограничиваясь замечаниями. Она считала, что Оля недостаточно осознала свои заблуждения, и все сильнее окружала ее заботой — и любовью, чтобы стереть мысль о смерти и депрессии.
Оля все больше понимала, как сильно нужна Марине. Вся жизнь подруги рухнет, если некому будет ответить на ее любовь, если ее не будет рядом. И все же — смерть была бы таким простым исходом. Но через пару дней она поняла, что Марина тщательно убирает все, что могло бы стать орудием самоубийства. И мало-помалу мысль эта отошла на второй план:
Через десять дней Оля должна была вымыть полы в прихожей. Марина отдала этот приказ и ушла, хлопнув дверью. Набрав воды, Оля приступила к своим обязанностям. И обнаружила, что цепь волочится за ней. Марина забыла приковать ее к кольцу! Теперь она могла повторить свой опыт на кухне. Или просто взять нож:
Но Оля вспомнила пережитое — и горе, и радость. Конечно, после порки ей было чудесно. Все же дело не только в этом. Марина верила ей, искренно надеялась на ее поддержку, так заботилась о ней! Могла ли Оля подвести старшую подругу — и возлюбленную? Несколько минут она просидела на полу:
А потом взяла тряпку и приступила к мытью. Закончив, отправилась на кухню и приготовила обед, вытерла пыль во всех комнатах. Встала на колени у двери в прихожей и стала ждать, опустив голову:
Марина, видимо, ожидала чего-то подобного. Она могла и забыть о цепи, но всегда предполагала: ничто не вечно, даже ее память. Увидев Олю, она вопросительно посмотрела на подругу, потом обняла ее и заплакала:
— Вот и хорошо, умничка! Как же я тебя люблю! — и покрыла поцелуями начавшие отрастать волосы.
Оля тоже заревела в голос; она не могла сдержать себя. В этот момент девушка будто выплакала все свои страдания, возвращаясь к прежнему состоянию влюбленности и счастья. Но теперь ее чувство к Марине обогатилось новыми оттенками. Она оценила всю силу обращенного к ней чувства и ответила на него — как могла:
— Я все сделала, Мариночка! Вот только пятна на полу: — Она залилась краской.
— Что такое, дорогая? Все позади, все хорошо: Мы вместе и будем вместе всегда! Ты теперь свободна.
— Мариночка, я очень виновата. Пожалуйста:
И подруга поняла ее без слов — угадала желания и страхи. Ведь если Оля лишится заботы и опеки, она вновь почувствует себя брошенной. Марина, потянув подругу за собой, сняла с вешалки кожаный ремень — лучшее средство от депрессии:
