1
Мой дядя самых честных правил,
В истории он след оставил,
И был прославлен на всю Русь,
Я рассказать про то берусь.
Его поместье находилось
В укромном, тихом уголке,
Где ручейка вода журчилась,
Давая жизнь большой реке.
России дивная природа,
Которой любовался он,
Была обычной для народа,
Живущего, в поместье том.
Так жизнь бежала быстроного,
И вот шестнадцать лет, в Покров,
Мой дядя празднует. Дорога,
Ведёт гостей из хуторов.
Собралось множество знакомых,
На бал съезжались все спеша.
А дядя под святой иконой
Встал на колени и шептал.
Вдруг двери тихо отворились,
И он увидел пред собой
Ту грудь, которой так стремился,
Коснуться с детства он рукой!
Пред ним, вся в бело-голубом
Стояла дочь отца Степана.
Она была немного пьяна,
Но речь идёт тут не о том!
Захлопнув двери за собою,
Засов задвинула рукою.
И повернувшись к дяде Вове,
Кивнула тихо головою.
Он отвернулся весь дрожа,
(Какая нежная душа!)
В его мозгу всё закружилось:
Что, где, зачем и почему?!
И как всё это получилось,
Что Танечка пришла к нему?!?
И повернувшись для вопроса:
< Зачем пришла ты, мол, ко мне? >
Так и остался безголосо
Стоять с открытым ртом вдвойне.
2
Не удивляйся, друг читатель.
Я тоже сладостный мечтатель.
Но время ты не торопи,
А слушая тихонько жди.
Я отступлю от темы нашей,
И расскажу про Танин род.
Который знал честной народ,
Как род служителей креста.
Отец Танюши знаменит.
Как только колокол звенит,
В его священную обитель
Сбегается толпа людей:
Баб, молодух и проблядей.
И тихо заходя в обитель,
Садятся в ряд на лавки все.
Отец Степан, производитель,
Улыбку прячет в бороде.
Росточку малого, от роду
Был он, но сила не в ногах.
Огромный член дала природа
Такой, что путался в штанах!
И прихожанки знали точно,
Что грех идти к нему им ночью.
И в простоте души невинной,
Своей делились половиной.
За алтарём, манимых знаком,
Иных Степан драл даже раком!
И исповедь приняв её,
Он говорил: < Иди же с миром!
Во вторник вновь, дитя моё,
Я напою тебя эликсиром! >
Танюша ж жила безутешна,
В шестнадцать лет, ещё безгрешна!
Ведь не было у ней партнёра
Гуляки парня, лихача,
А ещё лучше б, если хором!
(Её заветная мечта)
И если грусть её точила,
Она брала лопату в руки
И аккуратно заводила
В пизду, в экстаза, сладкой муке.
Бывало, утро настаёт,
Танюша открывает рот
И, скаля зубы, так зевает,
Что носом стенку задевает.
Встаёт с постели еле, еле
(Как сильно ноги задубели!)
И чешет их в одном местечке,
Пока не началася течка.
Подходит к зеркалу сонливо,
Берёт за грудь себя игриво,
И между ног её зажав,
Суёт в пизду, соском попав.
Но так и не войдя в экстаз,
Пускает менстру в медный таз.
На конюшню идет молча,
Где конь копытом землю топчет.
Залазит молча под коня,
За член его рукой беря.
И конь с размаху её раз:
(А — ж слёзы покатились с глаз!!!)
Но долго так не продолжалось,
Однажды Таня наебалась.
Лягнул коняга её так,
В навоза кучу отлетев,
Подняться не могла ни как.
И после случая такого,
Искала Танечка другого
Себе на палку жениха,
Чтоб с ним познать
Весь вкус греха.
Бывало, вся уже дрожит,
От жажды друга дорогого,
Но парня нет у них другого
На хуторе, а он молчит.
Молчит и дрочит, втихаря
Её томив, себя губя.
3
А сам мой дядя парень бравый,
И мастер золотые руки!
Он дрочит левой, дрочит правой,
Но не с желанья, а со скуки.
В шкафу, под стопкою тетрадей,
Свою он тайно книгу прячет.
О связях половых, внебрачных,
И о любви к животным, блядям.
Животных полный дом у них:
Собаки, куры, овцы, кошки.
Их Вовочка ебал немножко,
Но не соседских, а своих!
Бывало курицу поймает,
И на хуй молча одевает.
Та извивается, орёт,
А он её ебёт, ебёт!
У ней уж пух летит кусками,
И курица кричит рывками,
(Под такт движений его члена)
У ней из жопы лезет пена,
Но он её не выпускает.
И та, предсмертный стон издав,
Поносом дядю чуть обдав,
Так умирает без всего,
Всё ж не приняв любовь его.
И день за днём домашний скот,
Берёт у дяди Вовы в рот.
Хозяйка Вовочку ругает,
Зачем зверей он обижает?
Ведь легче блядь найти ей сыну,
Чем мучить бедную скотину.
И так однажды, тихо в ночь,
Она к Степану побежала.
И попросила, чтобы дочь
Ебаться Вовке её дала.
(А Танька лишь о том мечтала!)
Договорились, в день рождения
Она придёт к нему в имение,
И разрешит их все сомнения.
4
Итак, продолжу свой рассказ,
Мы снова в комнате знакомой.
Вот дядя, под святой иконой,
Лёг на полу, под ним матрас.
Лежит он в позе деловитой,
И словно горюшком убитый,
Сложил ручёнки на пупок
(И лучше выдумать не смог)
А Танечка сидела рядом
И жадным, полным ласки взглядом,
Смотрела на его прибор
(Висящий вяло до сих пор)
Но вдруг встрепенулась она и зарделась,
И, встав на карачки, к нему подползла,
И нежно рукой за головку взяла.
Поморщилась, крякнула, сплюнув в проход,
Уста приоткрыв, жадно сунула в рот.
Головка разбухла и в гландах застряла,
А Танечка часто и нервно икала.
< Как быть, промедление смерти подобно?!>
Подумала Таня в беспамятстве злобно.
А может, за яйца схватив его кинуть,
И тут же залупу со рта ложкой вынуть?
Решила, рванула за яйца, и вот
Кровь брызнула струйкой,
Он ей порвал рот.
И сам весь в крови на колени упал,
И словно змея, извиваясь дрожал.
Она всё молчала, и он всё молчал.
Она не кричала, и он не кричал!
А утром их нашёл слуга,
Обоих мёртвых. От греха
Сбежал он прочь к отцу Степану,
И рассказал всё без обмана.
Что дочь его, в улыбке страшной
Лежит с залупою во рту,
А рядом, в позе столь ужастной,
Валялся дядя весь в поту.
И чтоб скандал не поднимать,
И прессу к ним не привлекать,
Их ночью тайно схоронили,
Лишь чуть припудрили, умыли.
И с той поры, аж до сих пор
(Я слышал бабок разговор)
Лишь только полная луна,
Взойдёт на небе, как одна
Выходит тенью из могилы
И молвит так протяжно: < Милый! >
И руки тянет, и плывёт.
И если уж кого найдёт,
На той дороге в час ночной,
Схватив утащит за собой,
В свою могилу, молвит люд.
Быть может правда, может лгут,
То я не знаю, Бог уж с ними
(Они давно лежат в могиле)
И я закончу свой рассказ,
Не стану боле мучить вас.
Мой дядя самых честных правил,
В истории он след оставил,
И был прославлен на всю Русь,
Я рассказать про то берусь.
Его поместье находилось
В укромном, тихом уголке,
Где ручейка вода журчилась,
Давая жизнь большой реке.
России дивная природа,
Которой любовался он,
Была обычной для народа,
Живущего, в поместье том.
Так жизнь бежала быстроного,
И вот шестнадцать лет, в Покров,
Мой дядя празднует. Дорога,
Ведёт гостей из хуторов.
Собралось множество знакомых,
На бал съезжались все спеша.
А дядя под святой иконой
Встал на колени и шептал.
Вдруг двери тихо отворились,
И он увидел пред собой
Ту грудь, которой так стремился,
Коснуться с детства он рукой!
Пред ним, вся в бело-голубом
Стояла дочь отца Степана.
Она была немного пьяна,
Но речь идёт тут не о том!
Захлопнув двери за собою,
Засов задвинула рукою.
И повернувшись к дяде Вове,
Кивнула тихо головою.
Он отвернулся весь дрожа,
(Какая нежная душа!)
В его мозгу всё закружилось:
Что, где, зачем и почему?!
И как всё это получилось,
Что Танечка пришла к нему?!?
И повернувшись для вопроса:
< Зачем пришла ты, мол, ко мне? >
Так и остался безголосо
Стоять с открытым ртом вдвойне.
2
Не удивляйся, друг читатель.
Я тоже сладостный мечтатель.
Но время ты не торопи,
А слушая тихонько жди.
Я отступлю от темы нашей,
И расскажу про Танин род.
Который знал честной народ,
Как род служителей креста.
Отец Танюши знаменит.
Как только колокол звенит,
В его священную обитель
Сбегается толпа людей:
Баб, молодух и проблядей.
И тихо заходя в обитель,
Садятся в ряд на лавки все.
Отец Степан, производитель,
Улыбку прячет в бороде.
Росточку малого, от роду
Был он, но сила не в ногах.
Огромный член дала природа
Такой, что путался в штанах!
И прихожанки знали точно,
Что грех идти к нему им ночью.
И в простоте души невинной,
Своей делились половиной.
За алтарём, манимых знаком,
Иных Степан драл даже раком!
И исповедь приняв её,
Он говорил: < Иди же с миром!
Во вторник вновь, дитя моё,
Я напою тебя эликсиром! >
Танюша ж жила безутешна,
В шестнадцать лет, ещё безгрешна!
Ведь не было у ней партнёра
Гуляки парня, лихача,
А ещё лучше б, если хором!
(Её заветная мечта)
И если грусть её точила,
Она брала лопату в руки
И аккуратно заводила
В пизду, в экстаза, сладкой муке.
Бывало, утро настаёт,
Танюша открывает рот
И, скаля зубы, так зевает,
Что носом стенку задевает.
Встаёт с постели еле, еле
(Как сильно ноги задубели!)
И чешет их в одном местечке,
Пока не началася течка.
Подходит к зеркалу сонливо,
Берёт за грудь себя игриво,
И между ног её зажав,
Суёт в пизду, соском попав.
Но так и не войдя в экстаз,
Пускает менстру в медный таз.
На конюшню идет молча,
Где конь копытом землю топчет.
Залазит молча под коня,
За член его рукой беря.
И конь с размаху её раз:
(А — ж слёзы покатились с глаз!!!)
Но долго так не продолжалось,
Однажды Таня наебалась.
Лягнул коняга её так,
В навоза кучу отлетев,
Подняться не могла ни как.
И после случая такого,
Искала Танечка другого
Себе на палку жениха,
Чтоб с ним познать
Весь вкус греха.
Бывало, вся уже дрожит,
От жажды друга дорогого,
Но парня нет у них другого
На хуторе, а он молчит.
Молчит и дрочит, втихаря
Её томив, себя губя.
3
А сам мой дядя парень бравый,
И мастер золотые руки!
Он дрочит левой, дрочит правой,
Но не с желанья, а со скуки.
В шкафу, под стопкою тетрадей,
Свою он тайно книгу прячет.
О связях половых, внебрачных,
И о любви к животным, блядям.
Животных полный дом у них:
Собаки, куры, овцы, кошки.
Их Вовочка ебал немножко,
Но не соседских, а своих!
Бывало курицу поймает,
И на хуй молча одевает.
Та извивается, орёт,
А он её ебёт, ебёт!
У ней уж пух летит кусками,
И курица кричит рывками,
(Под такт движений его члена)
У ней из жопы лезет пена,
Но он её не выпускает.
И та, предсмертный стон издав,
Поносом дядю чуть обдав,
Так умирает без всего,
Всё ж не приняв любовь его.
И день за днём домашний скот,
Берёт у дяди Вовы в рот.
Хозяйка Вовочку ругает,
Зачем зверей он обижает?
Ведь легче блядь найти ей сыну,
Чем мучить бедную скотину.
И так однажды, тихо в ночь,
Она к Степану побежала.
И попросила, чтобы дочь
Ебаться Вовке её дала.
(А Танька лишь о том мечтала!)
Договорились, в день рождения
Она придёт к нему в имение,
И разрешит их все сомнения.
4
Итак, продолжу свой рассказ,
Мы снова в комнате знакомой.
Вот дядя, под святой иконой,
Лёг на полу, под ним матрас.
Лежит он в позе деловитой,
И словно горюшком убитый,
Сложил ручёнки на пупок
(И лучше выдумать не смог)
А Танечка сидела рядом
И жадным, полным ласки взглядом,
Смотрела на его прибор
(Висящий вяло до сих пор)
Но вдруг встрепенулась она и зарделась,
И, встав на карачки, к нему подползла,
И нежно рукой за головку взяла.
Поморщилась, крякнула, сплюнув в проход,
Уста приоткрыв, жадно сунула в рот.
Головка разбухла и в гландах застряла,
А Танечка часто и нервно икала.
< Как быть, промедление смерти подобно?!>
Подумала Таня в беспамятстве злобно.
А может, за яйца схватив его кинуть,
И тут же залупу со рта ложкой вынуть?
Решила, рванула за яйца, и вот
Кровь брызнула струйкой,
Он ей порвал рот.
И сам весь в крови на колени упал,
И словно змея, извиваясь дрожал.
Она всё молчала, и он всё молчал.
Она не кричала, и он не кричал!
А утром их нашёл слуга,
Обоих мёртвых. От греха
Сбежал он прочь к отцу Степану,
И рассказал всё без обмана.
Что дочь его, в улыбке страшной
Лежит с залупою во рту,
А рядом, в позе столь ужастной,
Валялся дядя весь в поту.
И чтоб скандал не поднимать,
И прессу к ним не привлекать,
Их ночью тайно схоронили,
Лишь чуть припудрили, умыли.
И с той поры, аж до сих пор
(Я слышал бабок разговор)
Лишь только полная луна,
Взойдёт на небе, как одна
Выходит тенью из могилы
И молвит так протяжно: < Милый! >
И руки тянет, и плывёт.
И если уж кого найдёт,
На той дороге в час ночной,
Схватив утащит за собой,
В свою могилу, молвит люд.
Быть может правда, может лгут,
То я не знаю, Бог уж с ними
(Они давно лежат в могиле)
И я закончу свой рассказ,
Не стану боле мучить вас.
