Безумие
Тоненькое, шелковое, с расклешенной юбкой, платье, намного выше колен, словно у десятилетней девочки, большое декольте, черные чулки, в крупную сеточку со швом, туфли на высоком каблуке. Он ведет за руку по ступенькам вниз. Восходящие потоки воздуха приятно ласкаю полуголые ляжки.
Легкий ветерок старается приподнять подол. На мгновение материя обвила бедра, образовав складки, подобные тем, которые древние греки создавали на своих скульптурах, рванула вверх. Попытки удержать её свободной рукой — тщетны, невесомая ткань взмывает, обнажая промежность. Сердце бешено стучит, готовое вырваться из груди.
— «Дура, зачем так оделась? Куда он ведет?», — кружатся панические мысли в голове, но какое-то сладострастное чувство заставляет беспрекословно следовать за ним, покорно выполнять чужую волю.
Сын с улыбкой поворачивается, оценивающе смотрит, как на шлюху, на моё смущение, беззащитностью перед восходящими потоками. А я стыдливо опускаю глаза, не в силах прикрыть обнаженные трусики, бесстыдно выставленную из декольте грудь, чувствуя прилив теплой волны где-то внутри, в глубине животика.
— «Я не хочу,... нет...», — беззвучно шепчут губы, но ноги безропотно отчитывают ступеньки вниз, с каждым шагом, усиливая внутреннее напряжение, словно желанная мужская рука медленно скользит к промежности по внутренней стороне бедра.
Яркий свет ослепляет глаза, и я стою в огромной комнате переполненной людьми. Это старые, пожилые женщины, намного старше меня, в шикарных вечерних платьях, дорогих украшениях. Молодые мужчины, скорее мальчики, изредка, голые сидят среди них. Старые, похотливые руки ласкают юные тела, губы облизывают, целуют девственные гениталии...
Возбуждение, огромное возбуждение, словно волна цунами накрывает, кружит, рвет плоть, наливает грудь, выворачивает половые губки...
— «Мама,... сними платье,... покажи тело...»
Непослушные руки ухватываются за подол, медленно тащат его через голову. Десятки горящих глаз испепеляют тело. Ой, как стыдно,... как стыдно...
— «Теперь,... трусы и бюстгальтер,... а чулки, пояс и туфли можешь оставить...»
Лицо горит от стыда, но непослушные руки выполняют приказ. Жалобно заскрипели крючочки на лифчике, бретельки медленно поползли с плеч, обнажая белоснежную грудь с бледно-синими прожилками вен. Соски нескромно торчат, окруженные огромными темно-коричневыми ореолами, словно у беременной женщины, низ живота распирает, наливается тяжестью.
С оголенной грудью, в маленьких трусиках, узеньким поясом с подвязками, чулках и туфельках на высоком каблуке, стою посередине комнаты одна — сына нет! Я судорожно ищу его, поворачивая голову из стороны в сторону, но его нигде нет! Ужасное чувство одиночества и беззащитности заполняет сердце.
Пояс с подвязками и чулки я никогда не носила, даже в мечтах, трудно представить себя в таком вульгарном, вызывающем одеянии.
— «А трусы, это только одно название», — чуть не плача посмотрела на бесстыдно вырывающуюся буйную растительность из-под их края.
— «Как проститутка... , — пронеслось в голове. — Что обо мне подумает Серёжа?»
Нет сил, взяться за резинку, снять их, но руки сами словно не мои, тащат по бедрам, оголяя волосатый лобок, расщелину между белоснежными ягодицами. Ой, как стыдно,... как стыдно...
Я никогда не раздевалась в присутствии других, не то что мужчин, а даже женщин. В душ стеснялась ходить, моясь в общежитии института в тазике с водой, закрывшись в комнате. А сейчас,... это какой-то ужас...
Все женщины в комнате голые, с дряблыми, обвислыми сиськами, морщинистой кожей на животе, слащаво, с завистью смотрят на моё тело. Молодые, с огромными членами, волосатыми яйцами, мужчины расположились у некоторых между ног, вылизывают потрепанные, мятые влагалища, сосут высохшие клиторы.
Сын стоит рядом с одной из них, она ласкает его плоть. Кисть руки выгибается, подобно раковине моллюска, прикрывая от моего взгляда тайные прелести и в тоже время сдерживая рвущуюся ярость. Красная, блестящая головка на секунду показывается, и губы обхватывают её, жадно всасывает в себя. Потоки наслаждение пробегает по родному лицу. Сердце больно заныло, сжалось, на глазах навернулись слезы.
— «Зачем она тебе нужна, Сережа?», — срывается крик с пересохших губ, но меня никто не слышит, только ехидный смех разноситься по комнате.
Соски горят и покалывают, влажное влагалище испускает соки, они текут по внутренним сторонам бедер, вызывая любопытные взгляды.
— «Какая она у тебя похотливая сука!», — выпуская член сына из губ, шепелявит старая баба.
Я стою, не в силах что-либо сказать в своё оправдание, сгорая от позора, слушая пошлые комментарии с разных сторон.
— «А сиськи у неё ещё ничего...»
— «Дай ей член, пусть покажет, на что она способна!»
И сразу же инородное тело раздвигает половые губки, скользит по расщелине, упирается в пещерку ведущую глубь животика, медленно входит, переполненное необузданной страстью и желанием. Пальцы ухватились за сосок, сжали, бедра задрожали, двинулись навстречу, стараясь, как можно глубже поглотить желанную плоть, но она почему-то ускользает, растворяясь в воздухе.
Но я продолжаю ласкать своё тело, слезы появляются на ресницах, с губ срывается похотливый стон. Плачу от какой-то необузданной радости, не стесняясь своих слез и от сладострастного унижения черпаю новые силы, заставляя всё неистовей терзать обнаженную плоть.
Чьи-то губы трепещут в поисках моих губ, теплые, бархатные ручки обхватывают, нежно сжимают грудь, скользят по животику, тело стремиться прижаться к другому телу. Но здесь никого нет, кроме меня, а руки всё равно спускается ниже, и как бы случайно пальчики находят в зарослях узенькую щель с нежной розовой плотью, раздвигают её, начиная скользить между высоких холмиков, покрытых густой растительностью.
От нахлынувших чувств, глаза полузакрыты, ягодицы напряжены, ноги чуть расставлены и согнуты в коленках. Пальчики бегут, как горный ручеёк, изредка подергивая, пошлепывая, почти незаметно царапая ногтями нежную плоть.
Ой, как хорошо, как приятно! Как хочется продлить это дивное время ожидания, помиловать себя, не дать погрузиться в пучину страстей без остатка, потерять то, что испытываю сейчас! Но как трудно остановиться, остановить движение к тому рубежу, который никогда не смогу перейти,... а если перейду,... то невозможно будет вернуться назад...
— «Я больше не могу,... я хочу...», — содрогаясь от желания, не в силах больше терпеть эту пытку, разрывает тишину комнаты оглушительный крик, вырвавшийся из моего горла.
***
Широко раскрытые глаза уставились в потолок. Опять проснулась на этом месте, с ужасом чувствуя руку на разгоряченной промежности. Она ноет, призывно требует продолжить ласку. Голая, абсолютно голая! Когда я успела раздеться? Ведь всегда сплю в трусах и ночной рубашке!
Набухшие волосатые губы налились соками, разошлись в стороны, предоставляя доступ в глубину чрева. Грудь распирает изнутри, словно налита молоком, готовая разорваться от напряжения.
Нет, это безумие! Настоящее безумие! Что происходит? Который месяц сниться один и тот же кошмарный сон. Нет, я так больше не могу!
Десять лет и не думала о сексе, к мужчинам, совершенно не тянуло, они для меня были безразличны. Есть они, и есть, какое до них дело? А сейчас,... что я делаю? Зачем? Нет,... это какое-то наваждение!
Возможно, он видел меня голой. Откуда у него такой интерес к женщинам в возрасте? Почему ему не нравятся молоденькие бритые девушки, со стоячими грудками, нежно-розовыми сосочками, бархатной кожей, а волосатые, с обвислой грудью, старые морщинистые самки? Весь компьютер только и забит их фотографиями. Зачем они ему нужны? Он рассматривает их и занимается мастурбацией?
Да, конечно, зачем задавать себе этот вопрос. Я неоднократно замечала его за этим занятием сквозь щелочку чуть приоткрытой двери. Он смотрит видеофильм с волосатой зрелой теткой, ласкающей свои потасканные гениталии, засовывающей всякие предметы в ненасытное чрево. Что там может быть интересного? Растянутое, помятое влагалище, давно потерявшее эластичность с атрофированными губами, не в состоянии, как следует обхватить искусственный член?
Это очень странно, у него могут быть молоденькие девочки, а он наблюдает за женщиной моего возраст, а то и старше. С молоденькими самками, намного интересней, а он выбирает волосатую, старую шлюху. Он, наверное, все же видел меня голой, и это заставило проявить интерес к ним.
Нет, определенно он видел меня голой! Но когда, я не могла позволить этого! Ой, как стыдно,... но пальчики разводят в стороны волосатые губки, ласкают ущелье между ними... Оно, как кровавая рана больно ранит глаза,... что я делаю,... как стыдно...
Раньше он занимался мастурбацией, представляя меня объектом своего желания, это точно. Не раз находила следы засохшей спермы на трусиках, бюстгальтере, лежащих в стиральной машинке, но это было почти год назад. А почему сейчас оно даже не изменяет своего положения? Как бросила, так и осталось лежать. Он не видит во мне женщину? Я его совершенно не интересую?
Зачем он раньше брал его? Как я могла это допустить? Ему не нужна была другая женщина, кроме меня? Он думал только обо мне, лаская себя? А сейчас его интересует потрепанная шлюха с морщинистыми сиськами, высохшим влагалищем! Почему?
Наверное, стала слишком осторожна или не слежу за собой, не вижу в нем мужчину? Белье не оставляю на виду, не появляюсь перед ним не скромно одетой? Даже бюстгальтер снимаю, только когда ложусь спать, и он нашел другой объект, более доступный для него, его пытливой фантазии, желанию.
Сын уже настоящий мужчина, размеры его члена поражают воображение. Когда вижу оттопыренную плоть, сердце сжимается, приятная истома разливается по телу. Как хочется в эти моменты потрогать её, ощутить в себе,... а он смотрит грязные фильмы с этой старой теткой...
Нет, я хочу,... чтобы он увидел меня,... увидел полностью обнаженной,... увидел,... как ласкаю себя. Разве мои грудь, тело, влагалище хуже,... чем у этой старой тетки? Ой, о чем я думаю? Какие глупые мысли лезут в голову?
Сережа принимает душ, сейчас выйдет, пойдет спать в свою комнату, надо спешить...
Ой, как стыдно,... что я делаю! Зачем? Быстрее, быстрее! Что тяну, он сейчас выйдет.
Халат,... надо снять халат. Трусики,... бюстгальтер,... но я не буду снимать его,... только бретельки,... пусть чашечки сползут, хоть как-то, поддерживают снизу грудь,... она не будет казаться такой обвислой, висеть, словно два лаптя. Нет, бретельки оставлю, только чашечки,... так лучше, красивей,... сексуальней...
Свет,... торшер,... пусть горит напротив,... так ему будет лучше видно...
Я села на кровать, лицом к двери,... голая, абсолютно голая, только узкая полоска ткани поддерживает снизу две белоснежные булки с возбужденно торчащими сосками. Левую ногу подняла, отвела, как можно сильнее в сторону, пусть думает, что делаю педикюр. Раздеться, сесть так, ужасно смело, более возбуждающе, чем сама нагота, открытость перед посторонним взором.
Вода перестала литься, щелкнул выключатель в ванной комнате, шаги остановились, замерли в коридоре...
Он увидел меня? Не слишком маленькую щель оставила в ни прикрытой двери, хорошо ли ему видно? А вдруг не увидит, пройдет,... ляжет спать, не обратит внимания на луч света, вырывающегося из комнаты в темном коридоре?
Коленку левой ноги потянула ближе к груди, притворяясь, что рассматриваю педикюр, раскрыв огромный кустарник между ног. Ой, как стыдно,... что я делаю,... как стыдно,... зачем?
Внутри всё дрожит от стыда и волнения. Его взгляд на промежности приятно ласкает, наполняет соками истосковавшуюся плоть. Искоса бросила взгляд на дверь. Он стоит напряженно, не отрывая глаз, смотрит на обнаженное тело, трогая рукой вздыбленную плоть.
Или мне это только кажется? Слишком маленькую щель оставила, он не увидел меня, ушел спать! Нет, не может быть, он стоит, смотрит, не мог не заметить обнаженную женщину! Разве у той старой тетки из видеофильма такое красивое тело?
Разум заволакивает пелена безумия, знаю, что мой собственный сын уставился на меня. Только я, он и та старая женщина с экрана монитора существуют сейчас. Я лучше,... смотри,... разве есть у неё такое красивое тело,... такая изумительная грудь,... такое лоно, жаждущее любви,... смотри, разве она может сравниться со мной! Посмотри на живое, настоящее, не истасканное, истрепанное влагалище, не такое, как у той, старой потаскухи...
Никто из мужчин не мог любоваться так им, ты первый! Смотри,... разве оно хуже?
Руки скользнули по обнаженному телу, приподняли грудь, нежно пощипывая соски. И те сразу, ещё больше, выставили свои рожки, но пальчики отпустили их, поглаживая животик, талию, опускаясь к бедрам, медленно скользя по ним, словно успокаивая, и снова бегут вверх, лаская подмышки, сильно сжимая налитую грудь, так желающую ласки, срывая тихий стон с полуоткрытых губ.
Наклонив голову, поддерживая руками белоснежную грудь, губки жадно обхватили сосок, втянули в себя, не позволяя сдержать нервную дрожь, побежавшую по телу. Не выпуская его, спина коснулась шелковистой простынки, коленки медленно поползли вверх. Теперь промежность полностью открыта взору. Ну, что, у той старой тетки лучше? Ха, ха,... невозможно сравнить жабу и розу!
Пальчики развели пухленькие, словно маленькие сдобные булочки, половые губки, пробежались по ярко-розовому, влажному ущелью, нежно коснулись грота любви, стараясь проникнуть туда, как можно глубже. Оно пылающее от желания, крепко обхватило их, жадно всасывая в себя, при каждом движении отдаваясь ноющей болью во всём теле.
Ой,... как стыдно,... заниматься этим при сыне,... да не только при нём,... но и для него. Но сама мысль ужасно будоражила воображение, распыляла страсть, не позволяя остановиться, внутреннее возбуждение переполняет, делает разум не послушным. Зачем ты смотришь на ту тетку, разве она лучше? Посмотри на меня, где твои глаза!
Как было стыдно покупать искусственный член в секс-шопе, но я выбрала самый большой, наверное, такой, как член сына. Продавщица удивленно, снисходительно посмотрела, от её взгляда я готова была провалиться сквозь землю...
— «Ух, какая ненасытная...», — шевельнулись алые губки.
— «Дайте ещё анальные шарики...»
Она чуть не упала, ехидно улыбнулась, чувство злобы и зависти загорелось внутри, отдаваясь нехорошим блеском в глазах.
— «Мы с мужем любим всякие развлечения,... всё так приелось...», — небрежно произнесла, огорошивая её.
— «Девушка, а Вы ими пользовались?», — не давая опомниться, продолжила, наслаждаясь неопытностью молоденькой продавщицы.
Она покраснела, как рак, испарина выступила на лице:
— «Извините,... нет, но говорят,... очень приятно...»
— «А как ими пользоваться?», — продолжила, с любопытством наблюдая, как девочка дрожащим голоском стала инструктировать, тщательно подбирая слова.
Она говорила, а я чувствовала, как у меня и у неё растет внутренне напряжение, неосознанное, подсознательное желание, что-то общее сближает нас.
Почему мой сын не хочет таких скромниц, не испытавших всех прелестей секса, а старых испорченных шлюх!
— «Живут же люди...», — почувствовала её взгляд на пояснице, перекатывающихся ягодицах, выходя из магазина.
Я хочу показать ему всё, на что способна! Я женщина, настоящая женщина, не такая, как на заморском видео! Как хочу, чтобы он увидел всё в мельчайших подробностях, понял, что я страстная, ненасытная самка!
Приподнялась, села на кровать и из тумбочки, вынула искусственный член, поднесла к губкам, коснулась кончиком язычка, прикрыв глазки, словно это настоящая, живая плоть. Он медленно вошел в ротик.
Губы и пальчики нежно ласкали предмет поклонения, словно и вправду могли заставить проснутся, превратится в настоящую, живую плоть. Его шероховатая, бугристая поверхность ужасно возбуждала, стирала грань между реальностью и иллюзией.
— «Как я люблю... большой член...», — беззвучно шевельнулись губы, но он должен услышать, почувствовать, понять, что я сказала.
Он, словно живой, входит всё глубже и глубже, полностью заполняя рот, губки плотно охватили ствол, капельки слюны, словно сперма, потекла из их уголков. Я пожирала его с такой силой и жадностью, что он почти разрывал горло, чувствуя, как растет напряжение внизу живота, набухают и твердеют гениталии. Я закрыла глаза, позволяя своим ощущениям безраздельно властвовать надо мной.
На секунду показалось, что ещё чуть-чуть и горячая струя вырвется из него, доставляя несказанное наслаждение. И это произошло, я почувствовала вкус давно забытой спермы. Ой, какое это наслаждение держать во рту судорожно сокращающуюся плоть, выбрасывающую в тебя горячее семя. Казалось ей, не будет конца, а я всё глотала и глотала её, боясь пролить даже капельку.
— «Я люблю большой член...», — пронеслась мысль, реально ощущая плоть сына во рту.
— «Если услышит это, он сойдет с ума от желания ко мне», — чувствуя, как опустошенный сосуд медленно, как бы нехотя выскальзывает из-за рта, мокрой головкой ласкает грудь, движется по напряженному животику, раздвигает половые губки.
Они послушно, разошлись, с радостью принимая его, предоставляя в его полное распоряжение вход в пещерку.
— «Трахни меня,... трахни,... своим огромным членом!», — зашептали губы, и он беспрепятственно проскочил внутрь.
С каждым разом, словно натыкаясь на невидимое препятствие, он, отталкиваясь от него, возвращался назад, выскакивая, оставляя открытым влагалище, подобно насосу извлекая из него влагу, готовый с новой силой устремиться внутрь. Соки струились, стекали по промежности, а он с каждым разам углублялся все больше, вырывая из моей груди сладострастные стоны.
Пальчики накрыли клитор, затеребили, словно язычок колокольчика, помогая желанной плоти вырывать из груди все громче сладострастные стоны.
— «Ах,... ах,... ах,... ах...», — стонала, чувствуя, что член погружается на всю длину, полностью скрываясь во мне.
— «Ах,... ах,... как я люблю большой член...», — шептали губы, а ноги всё больше расходились в стороны.
Пусть он видит, пусть слышит, что я не фригидная самка, без наигранной страсти, не такая, как старая шлюха из компьютера!
— «Трахни меня своим членом! Трахни, разорви...», — слетали безумный стон с губ.
Если бы он сейчас подошел, набрался смелости, я не в состоянии была бы ему отказать, отдалась без всякого сопротивления, переполняемая безумным желанием и страстью. Ну почему ты не подходишь ко мне? Я не могу,... хочу тебя!
Руки задрожали, плоть быстрее задвигалась внутри, откуда-то из глубины животика тяжелая, упругая волна побежала по телу. Голова закружилась, сотни, тысячи молний затрясли каждую клеточку, приглушенный вопль вырвался из груди. Меня трясло и трясло. Я сжала ноги, поднесла их к груди, повалилась на бок, сжалась в комок:
— «Ой,... ой,... ой,... ой,... трахни меня! Я хочу тебя! Ещё, ещё...»
Сознание медленно возвращается с необычайным чувством радости и наслаждения. Такого оргазма не испытывала никогда! Я лежу на спине, с расставленными ногами, ощущая чужую плоть внутри, член вяло сжимают стенки влагалища.
— «Он всё видел. Видел, чем я занималась, но слышал ли, что я хотела его?»
— «Он смотрел на меня и тоже ласкал своё тело!», — пронеслась радостная мысль, слыша, как в ванной комнате льется вода.
Но стыда почему-то нет! Приятная, сладострастная истома разливается по телу. Вытащив член из влагалища, с трудом встала на дрожащих ногах, прикрыла дверь, вытерла трусами промежность, надела ночную рубашку и без сил рухнула на кровать.
— «Сегодня не будут, сниться эти кошмары», — с какой-то уверенностью пронеслось в голове.
— «А завтра что? Как я посмотрю ему в глаза? — неожиданно сжалось сердце. — Шлюха,... какая я всё-таки похотливая шлюха!»
Тоненькое, шелковое, с расклешенной юбкой, платье, намного выше колен, словно у десятилетней девочки, большое декольте, черные чулки, в крупную сеточку со швом, туфли на высоком каблуке. Он ведет за руку по ступенькам вниз. Восходящие потоки воздуха приятно ласкаю полуголые ляжки.
Легкий ветерок старается приподнять подол. На мгновение материя обвила бедра, образовав складки, подобные тем, которые древние греки создавали на своих скульптурах, рванула вверх. Попытки удержать её свободной рукой — тщетны, невесомая ткань взмывает, обнажая промежность. Сердце бешено стучит, готовое вырваться из груди.
— «Дура, зачем так оделась? Куда он ведет?», — кружатся панические мысли в голове, но какое-то сладострастное чувство заставляет беспрекословно следовать за ним, покорно выполнять чужую волю.
Сын с улыбкой поворачивается, оценивающе смотрит, как на шлюху, на моё смущение, беззащитностью перед восходящими потоками. А я стыдливо опускаю глаза, не в силах прикрыть обнаженные трусики, бесстыдно выставленную из декольте грудь, чувствуя прилив теплой волны где-то внутри, в глубине животика.
— «Я не хочу,... нет...», — беззвучно шепчут губы, но ноги безропотно отчитывают ступеньки вниз, с каждым шагом, усиливая внутреннее напряжение, словно желанная мужская рука медленно скользит к промежности по внутренней стороне бедра.
Яркий свет ослепляет глаза, и я стою в огромной комнате переполненной людьми. Это старые, пожилые женщины, намного старше меня, в шикарных вечерних платьях, дорогих украшениях. Молодые мужчины, скорее мальчики, изредка, голые сидят среди них. Старые, похотливые руки ласкают юные тела, губы облизывают, целуют девственные гениталии...
Возбуждение, огромное возбуждение, словно волна цунами накрывает, кружит, рвет плоть, наливает грудь, выворачивает половые губки...
— «Мама,... сними платье,... покажи тело...»
Непослушные руки ухватываются за подол, медленно тащат его через голову. Десятки горящих глаз испепеляют тело. Ой, как стыдно,... как стыдно...
— «Теперь,... трусы и бюстгальтер,... а чулки, пояс и туфли можешь оставить...»
Лицо горит от стыда, но непослушные руки выполняют приказ. Жалобно заскрипели крючочки на лифчике, бретельки медленно поползли с плеч, обнажая белоснежную грудь с бледно-синими прожилками вен. Соски нескромно торчат, окруженные огромными темно-коричневыми ореолами, словно у беременной женщины, низ живота распирает, наливается тяжестью.
С оголенной грудью, в маленьких трусиках, узеньким поясом с подвязками, чулках и туфельках на высоком каблуке, стою посередине комнаты одна — сына нет! Я судорожно ищу его, поворачивая голову из стороны в сторону, но его нигде нет! Ужасное чувство одиночества и беззащитности заполняет сердце.
Пояс с подвязками и чулки я никогда не носила, даже в мечтах, трудно представить себя в таком вульгарном, вызывающем одеянии.
— «А трусы, это только одно название», — чуть не плача посмотрела на бесстыдно вырывающуюся буйную растительность из-под их края.
— «Как проститутка... , — пронеслось в голове. — Что обо мне подумает Серёжа?»
Нет сил, взяться за резинку, снять их, но руки сами словно не мои, тащат по бедрам, оголяя волосатый лобок, расщелину между белоснежными ягодицами. Ой, как стыдно,... как стыдно...
Я никогда не раздевалась в присутствии других, не то что мужчин, а даже женщин. В душ стеснялась ходить, моясь в общежитии института в тазике с водой, закрывшись в комнате. А сейчас,... это какой-то ужас...
Все женщины в комнате голые, с дряблыми, обвислыми сиськами, морщинистой кожей на животе, слащаво, с завистью смотрят на моё тело. Молодые, с огромными членами, волосатыми яйцами, мужчины расположились у некоторых между ног, вылизывают потрепанные, мятые влагалища, сосут высохшие клиторы.
Сын стоит рядом с одной из них, она ласкает его плоть. Кисть руки выгибается, подобно раковине моллюска, прикрывая от моего взгляда тайные прелести и в тоже время сдерживая рвущуюся ярость. Красная, блестящая головка на секунду показывается, и губы обхватывают её, жадно всасывает в себя. Потоки наслаждение пробегает по родному лицу. Сердце больно заныло, сжалось, на глазах навернулись слезы.
— «Зачем она тебе нужна, Сережа?», — срывается крик с пересохших губ, но меня никто не слышит, только ехидный смех разноситься по комнате.
Соски горят и покалывают, влажное влагалище испускает соки, они текут по внутренним сторонам бедер, вызывая любопытные взгляды.
— «Какая она у тебя похотливая сука!», — выпуская член сына из губ, шепелявит старая баба.
Я стою, не в силах что-либо сказать в своё оправдание, сгорая от позора, слушая пошлые комментарии с разных сторон.
— «А сиськи у неё ещё ничего...»
— «Дай ей член, пусть покажет, на что она способна!»
И сразу же инородное тело раздвигает половые губки, скользит по расщелине, упирается в пещерку ведущую глубь животика, медленно входит, переполненное необузданной страстью и желанием. Пальцы ухватились за сосок, сжали, бедра задрожали, двинулись навстречу, стараясь, как можно глубже поглотить желанную плоть, но она почему-то ускользает, растворяясь в воздухе.
Но я продолжаю ласкать своё тело, слезы появляются на ресницах, с губ срывается похотливый стон. Плачу от какой-то необузданной радости, не стесняясь своих слез и от сладострастного унижения черпаю новые силы, заставляя всё неистовей терзать обнаженную плоть.
Чьи-то губы трепещут в поисках моих губ, теплые, бархатные ручки обхватывают, нежно сжимают грудь, скользят по животику, тело стремиться прижаться к другому телу. Но здесь никого нет, кроме меня, а руки всё равно спускается ниже, и как бы случайно пальчики находят в зарослях узенькую щель с нежной розовой плотью, раздвигают её, начиная скользить между высоких холмиков, покрытых густой растительностью.
От нахлынувших чувств, глаза полузакрыты, ягодицы напряжены, ноги чуть расставлены и согнуты в коленках. Пальчики бегут, как горный ручеёк, изредка подергивая, пошлепывая, почти незаметно царапая ногтями нежную плоть.
Ой, как хорошо, как приятно! Как хочется продлить это дивное время ожидания, помиловать себя, не дать погрузиться в пучину страстей без остатка, потерять то, что испытываю сейчас! Но как трудно остановиться, остановить движение к тому рубежу, который никогда не смогу перейти,... а если перейду,... то невозможно будет вернуться назад...
— «Я больше не могу,... я хочу...», — содрогаясь от желания, не в силах больше терпеть эту пытку, разрывает тишину комнаты оглушительный крик, вырвавшийся из моего горла.
***
Широко раскрытые глаза уставились в потолок. Опять проснулась на этом месте, с ужасом чувствуя руку на разгоряченной промежности. Она ноет, призывно требует продолжить ласку. Голая, абсолютно голая! Когда я успела раздеться? Ведь всегда сплю в трусах и ночной рубашке!
Набухшие волосатые губы налились соками, разошлись в стороны, предоставляя доступ в глубину чрева. Грудь распирает изнутри, словно налита молоком, готовая разорваться от напряжения.
Нет, это безумие! Настоящее безумие! Что происходит? Который месяц сниться один и тот же кошмарный сон. Нет, я так больше не могу!
Десять лет и не думала о сексе, к мужчинам, совершенно не тянуло, они для меня были безразличны. Есть они, и есть, какое до них дело? А сейчас,... что я делаю? Зачем? Нет,... это какое-то наваждение!
Возможно, он видел меня голой. Откуда у него такой интерес к женщинам в возрасте? Почему ему не нравятся молоденькие бритые девушки, со стоячими грудками, нежно-розовыми сосочками, бархатной кожей, а волосатые, с обвислой грудью, старые морщинистые самки? Весь компьютер только и забит их фотографиями. Зачем они ему нужны? Он рассматривает их и занимается мастурбацией?
Да, конечно, зачем задавать себе этот вопрос. Я неоднократно замечала его за этим занятием сквозь щелочку чуть приоткрытой двери. Он смотрит видеофильм с волосатой зрелой теткой, ласкающей свои потасканные гениталии, засовывающей всякие предметы в ненасытное чрево. Что там может быть интересного? Растянутое, помятое влагалище, давно потерявшее эластичность с атрофированными губами, не в состоянии, как следует обхватить искусственный член?
Это очень странно, у него могут быть молоденькие девочки, а он наблюдает за женщиной моего возраст, а то и старше. С молоденькими самками, намного интересней, а он выбирает волосатую, старую шлюху. Он, наверное, все же видел меня голой, и это заставило проявить интерес к ним.
Нет, определенно он видел меня голой! Но когда, я не могла позволить этого! Ой, как стыдно,... но пальчики разводят в стороны волосатые губки, ласкают ущелье между ними... Оно, как кровавая рана больно ранит глаза,... что я делаю,... как стыдно...
Раньше он занимался мастурбацией, представляя меня объектом своего желания, это точно. Не раз находила следы засохшей спермы на трусиках, бюстгальтере, лежащих в стиральной машинке, но это было почти год назад. А почему сейчас оно даже не изменяет своего положения? Как бросила, так и осталось лежать. Он не видит во мне женщину? Я его совершенно не интересую?
Зачем он раньше брал его? Как я могла это допустить? Ему не нужна была другая женщина, кроме меня? Он думал только обо мне, лаская себя? А сейчас его интересует потрепанная шлюха с морщинистыми сиськами, высохшим влагалищем! Почему?
Наверное, стала слишком осторожна или не слежу за собой, не вижу в нем мужчину? Белье не оставляю на виду, не появляюсь перед ним не скромно одетой? Даже бюстгальтер снимаю, только когда ложусь спать, и он нашел другой объект, более доступный для него, его пытливой фантазии, желанию.
Сын уже настоящий мужчина, размеры его члена поражают воображение. Когда вижу оттопыренную плоть, сердце сжимается, приятная истома разливается по телу. Как хочется в эти моменты потрогать её, ощутить в себе,... а он смотрит грязные фильмы с этой старой теткой...
Нет, я хочу,... чтобы он увидел меня,... увидел полностью обнаженной,... увидел,... как ласкаю себя. Разве мои грудь, тело, влагалище хуже,... чем у этой старой тетки? Ой, о чем я думаю? Какие глупые мысли лезут в голову?
Сережа принимает душ, сейчас выйдет, пойдет спать в свою комнату, надо спешить...
Ой, как стыдно,... что я делаю! Зачем? Быстрее, быстрее! Что тяну, он сейчас выйдет.
Халат,... надо снять халат. Трусики,... бюстгальтер,... но я не буду снимать его,... только бретельки,... пусть чашечки сползут, хоть как-то, поддерживают снизу грудь,... она не будет казаться такой обвислой, висеть, словно два лаптя. Нет, бретельки оставлю, только чашечки,... так лучше, красивей,... сексуальней...
Свет,... торшер,... пусть горит напротив,... так ему будет лучше видно...
Я села на кровать, лицом к двери,... голая, абсолютно голая, только узкая полоска ткани поддерживает снизу две белоснежные булки с возбужденно торчащими сосками. Левую ногу подняла, отвела, как можно сильнее в сторону, пусть думает, что делаю педикюр. Раздеться, сесть так, ужасно смело, более возбуждающе, чем сама нагота, открытость перед посторонним взором.
Вода перестала литься, щелкнул выключатель в ванной комнате, шаги остановились, замерли в коридоре...
Он увидел меня? Не слишком маленькую щель оставила в ни прикрытой двери, хорошо ли ему видно? А вдруг не увидит, пройдет,... ляжет спать, не обратит внимания на луч света, вырывающегося из комнаты в темном коридоре?
Коленку левой ноги потянула ближе к груди, притворяясь, что рассматриваю педикюр, раскрыв огромный кустарник между ног. Ой, как стыдно,... что я делаю,... как стыдно,... зачем?
Внутри всё дрожит от стыда и волнения. Его взгляд на промежности приятно ласкает, наполняет соками истосковавшуюся плоть. Искоса бросила взгляд на дверь. Он стоит напряженно, не отрывая глаз, смотрит на обнаженное тело, трогая рукой вздыбленную плоть.
Или мне это только кажется? Слишком маленькую щель оставила, он не увидел меня, ушел спать! Нет, не может быть, он стоит, смотрит, не мог не заметить обнаженную женщину! Разве у той старой тетки из видеофильма такое красивое тело?
Разум заволакивает пелена безумия, знаю, что мой собственный сын уставился на меня. Только я, он и та старая женщина с экрана монитора существуют сейчас. Я лучше,... смотри,... разве есть у неё такое красивое тело,... такая изумительная грудь,... такое лоно, жаждущее любви,... смотри, разве она может сравниться со мной! Посмотри на живое, настоящее, не истасканное, истрепанное влагалище, не такое, как у той, старой потаскухи...
Никто из мужчин не мог любоваться так им, ты первый! Смотри,... разве оно хуже?
Руки скользнули по обнаженному телу, приподняли грудь, нежно пощипывая соски. И те сразу, ещё больше, выставили свои рожки, но пальчики отпустили их, поглаживая животик, талию, опускаясь к бедрам, медленно скользя по ним, словно успокаивая, и снова бегут вверх, лаская подмышки, сильно сжимая налитую грудь, так желающую ласки, срывая тихий стон с полуоткрытых губ.
Наклонив голову, поддерживая руками белоснежную грудь, губки жадно обхватили сосок, втянули в себя, не позволяя сдержать нервную дрожь, побежавшую по телу. Не выпуская его, спина коснулась шелковистой простынки, коленки медленно поползли вверх. Теперь промежность полностью открыта взору. Ну, что, у той старой тетки лучше? Ха, ха,... невозможно сравнить жабу и розу!
Пальчики развели пухленькие, словно маленькие сдобные булочки, половые губки, пробежались по ярко-розовому, влажному ущелью, нежно коснулись грота любви, стараясь проникнуть туда, как можно глубже. Оно пылающее от желания, крепко обхватило их, жадно всасывая в себя, при каждом движении отдаваясь ноющей болью во всём теле.
Ой,... как стыдно,... заниматься этим при сыне,... да не только при нём,... но и для него. Но сама мысль ужасно будоражила воображение, распыляла страсть, не позволяя остановиться, внутреннее возбуждение переполняет, делает разум не послушным. Зачем ты смотришь на ту тетку, разве она лучше? Посмотри на меня, где твои глаза!
Как было стыдно покупать искусственный член в секс-шопе, но я выбрала самый большой, наверное, такой, как член сына. Продавщица удивленно, снисходительно посмотрела, от её взгляда я готова была провалиться сквозь землю...
— «Ух, какая ненасытная...», — шевельнулись алые губки.
— «Дайте ещё анальные шарики...»
Она чуть не упала, ехидно улыбнулась, чувство злобы и зависти загорелось внутри, отдаваясь нехорошим блеском в глазах.
— «Мы с мужем любим всякие развлечения,... всё так приелось...», — небрежно произнесла, огорошивая её.
— «Девушка, а Вы ими пользовались?», — не давая опомниться, продолжила, наслаждаясь неопытностью молоденькой продавщицы.
Она покраснела, как рак, испарина выступила на лице:
— «Извините,... нет, но говорят,... очень приятно...»
— «А как ими пользоваться?», — продолжила, с любопытством наблюдая, как девочка дрожащим голоском стала инструктировать, тщательно подбирая слова.
Она говорила, а я чувствовала, как у меня и у неё растет внутренне напряжение, неосознанное, подсознательное желание, что-то общее сближает нас.
Почему мой сын не хочет таких скромниц, не испытавших всех прелестей секса, а старых испорченных шлюх!
— «Живут же люди...», — почувствовала её взгляд на пояснице, перекатывающихся ягодицах, выходя из магазина.
Я хочу показать ему всё, на что способна! Я женщина, настоящая женщина, не такая, как на заморском видео! Как хочу, чтобы он увидел всё в мельчайших подробностях, понял, что я страстная, ненасытная самка!
Приподнялась, села на кровать и из тумбочки, вынула искусственный член, поднесла к губкам, коснулась кончиком язычка, прикрыв глазки, словно это настоящая, живая плоть. Он медленно вошел в ротик.
Губы и пальчики нежно ласкали предмет поклонения, словно и вправду могли заставить проснутся, превратится в настоящую, живую плоть. Его шероховатая, бугристая поверхность ужасно возбуждала, стирала грань между реальностью и иллюзией.
— «Как я люблю... большой член...», — беззвучно шевельнулись губы, но он должен услышать, почувствовать, понять, что я сказала.
Он, словно живой, входит всё глубже и глубже, полностью заполняя рот, губки плотно охватили ствол, капельки слюны, словно сперма, потекла из их уголков. Я пожирала его с такой силой и жадностью, что он почти разрывал горло, чувствуя, как растет напряжение внизу живота, набухают и твердеют гениталии. Я закрыла глаза, позволяя своим ощущениям безраздельно властвовать надо мной.
На секунду показалось, что ещё чуть-чуть и горячая струя вырвется из него, доставляя несказанное наслаждение. И это произошло, я почувствовала вкус давно забытой спермы. Ой, какое это наслаждение держать во рту судорожно сокращающуюся плоть, выбрасывающую в тебя горячее семя. Казалось ей, не будет конца, а я всё глотала и глотала её, боясь пролить даже капельку.
— «Я люблю большой член...», — пронеслась мысль, реально ощущая плоть сына во рту.
— «Если услышит это, он сойдет с ума от желания ко мне», — чувствуя, как опустошенный сосуд медленно, как бы нехотя выскальзывает из-за рта, мокрой головкой ласкает грудь, движется по напряженному животику, раздвигает половые губки.
Они послушно, разошлись, с радостью принимая его, предоставляя в его полное распоряжение вход в пещерку.
— «Трахни меня,... трахни,... своим огромным членом!», — зашептали губы, и он беспрепятственно проскочил внутрь.
С каждым разом, словно натыкаясь на невидимое препятствие, он, отталкиваясь от него, возвращался назад, выскакивая, оставляя открытым влагалище, подобно насосу извлекая из него влагу, готовый с новой силой устремиться внутрь. Соки струились, стекали по промежности, а он с каждым разам углублялся все больше, вырывая из моей груди сладострастные стоны.
Пальчики накрыли клитор, затеребили, словно язычок колокольчика, помогая желанной плоти вырывать из груди все громче сладострастные стоны.
— «Ах,... ах,... ах,... ах...», — стонала, чувствуя, что член погружается на всю длину, полностью скрываясь во мне.
— «Ах,... ах,... как я люблю большой член...», — шептали губы, а ноги всё больше расходились в стороны.
Пусть он видит, пусть слышит, что я не фригидная самка, без наигранной страсти, не такая, как старая шлюха из компьютера!
— «Трахни меня своим членом! Трахни, разорви...», — слетали безумный стон с губ.
Если бы он сейчас подошел, набрался смелости, я не в состоянии была бы ему отказать, отдалась без всякого сопротивления, переполняемая безумным желанием и страстью. Ну почему ты не подходишь ко мне? Я не могу,... хочу тебя!
Руки задрожали, плоть быстрее задвигалась внутри, откуда-то из глубины животика тяжелая, упругая волна побежала по телу. Голова закружилась, сотни, тысячи молний затрясли каждую клеточку, приглушенный вопль вырвался из груди. Меня трясло и трясло. Я сжала ноги, поднесла их к груди, повалилась на бок, сжалась в комок:
— «Ой,... ой,... ой,... ой,... трахни меня! Я хочу тебя! Ещё, ещё...»
Сознание медленно возвращается с необычайным чувством радости и наслаждения. Такого оргазма не испытывала никогда! Я лежу на спине, с расставленными ногами, ощущая чужую плоть внутри, член вяло сжимают стенки влагалища.
— «Он всё видел. Видел, чем я занималась, но слышал ли, что я хотела его?»
— «Он смотрел на меня и тоже ласкал своё тело!», — пронеслась радостная мысль, слыша, как в ванной комнате льется вода.
Но стыда почему-то нет! Приятная, сладострастная истома разливается по телу. Вытащив член из влагалища, с трудом встала на дрожащих ногах, прикрыла дверь, вытерла трусами промежность, надела ночную рубашку и без сил рухнула на кровать.
— «Сегодня не будут, сниться эти кошмары», — с какой-то уверенностью пронеслось в голове.
— «А завтра что? Как я посмотрю ему в глаза? — неожиданно сжалось сердце. — Шлюха,... какая я всё-таки похотливая шлюха!»
