— Мистер Брук? Мисс Корнби? Все в порядке? Прошу в машину.
— Куда мы...
— Я отвезу вас к профессору Лоули. Не беспокойтесь, вам у него понравится. Прошу садиться.

Дэйв и Миранда, нагнувшись, влезли в машину, и она тронулась с места.

Вокруг шуршала дождливая ночь. Огни всех оттенков и мастей плясали за стеклами, растекаясь вместе с дождем. Дэйв до сих пор не верил, что обнимает живую Миранду, тонкую, вымокшую, как и он.

— Миранда, — шептал он, ероша мокрые волосы.
— Мммм, — мычала она, уткнувшись ему в шею.
— Все будет хорошо, — уверял он ее и себя. — Приедем, обсохнем, и...
Что «и», он не знал. Они ехали наобум — в никуда.

1.

Все началось с объявления. В «Ивнинг Пост» попадалось немало странных объявлений, но это кольнуло Дэйва в печенки:

«Вниманию Ромео и Джульетт! Родители против вашей любви? Вам запрещают видеться? У вас нет будущего? Вам некуда бежать? Вы в отчаянии? Не беда! Звоните 84—62—98, и ваши проблемы будут решены».

Газета давно пошла на обертки, но клочок с телефоном, вырванный Дэйвом, лежал у него в кармане, не давая ему покоя. В последнее время им с Мирандой удавалось видеться не чаще раза в две-три недели: их отцов угораздило закиснуть в смертельной вражде, к тому же они все-таки пронюхали про них, и... «Нет, это просто нелепо. Ну что я скажу?"Алë, здрасьте, это здесь спасают несчастных влюбленных?» Черт бы подрал проклятого шутника», думал Дэйв, щупая обрывок в кармане.

Потом он думал так: «И что они предложат, интересно? Колдовство? Приворотное зелье для упрямых папаш? Или просто прикончить их? Чепуха, чепуха! Забыть, а обрывок выкинуть».

Он мусолил его неделю, — и когда наконец набирал полустертый номер, сердце колотилось, как перед первым поцелуем:

— Алло? Эээ... Добрый день! Я... мммэээ... видите ли, я по объявлению...
— По какому объявлению? Мы не давали никакого объявления!
— Ээээ... вот как? — Дэйв даже ощутил облегчение. — Извините. Всего хор...
— Минутку! Вы позвонили в Службу Согласования Номеров. Если кто-то указал этот телефон как подставной — это как раз наша забота. Вы сказали, он указан в каком-то объявлении?

Дэйв рассказал, принужденно смеясь, про объявление, продиктовал свое имя, фамилию и адрес. Затем повесил трубку и долго смотрел перед собой, продолжая криво улыбаться.

Через пару дней к ним приходил пожарный инспектор, а после его визита Дэйв обнаружил у себя в кармане конверт без адреса. В нем было письмо:

«Многоуважаемый мистер Дэвид! Думаю, мы можем поправить ситуацию, известную Вам. В воскресенье, в четыре часа пополудни я буду ожидать Вас в...»

Без двадцати четыре бледный, возбужденный Дэйв был на месте. Ровно в четыре подошел неизвестный, назвался Гордоном Чизмэйкером и рассказал ему вещи, поверить в которые было тем труднее, чем больше хотелось. Он рассказал, что его хозяин приглашает их с Мирандой к себе в имение, где они поживут какое-то время в комфорте и безопасности, после чего получат небольшую сумму для самостоятельного жизненного старта. Хозяин не потребует от них за это ничего, кроме небольшой услуги, которая не будет стоить им никакого труда и не причинит вреда их здоровью, чести и достоинству.

И вот они с Мирандой едут к нему, — два влюбленных, сумасшедших, насквозь промокших беглеца без денег и будущего. Дорога была дальней, и Миранда, отогревшись в теплом салоне, обмякла на Дэйве. Вскоре задремал и Дэйв, устав следить за чехардой огней в мокром стекле...

—... Приехали! Эй, парень! Проснись!

Гордон растряс Дэйва за плечо. Дэйв выполз из машины, помог выбраться разомлевшей Миранде, и они вошли в роскошный старинный дом.

Все вокруг блестело лакированным деревом и бронзой. Нигде никого не было видно, но наблюдательный Дэйв понял по некоторым деталям, что дом густонаселен, просто сейчас все спят.

— Я отведу вас к профессору Лоули. Пройдемте. — Гордон повел их по старинной лестнице, устланной ковром.
— К профессору Лоули? — переспросил Дэйв.
— Вы слышали о нем?
— Ддда, кажется... Давно еще, в детстве... По-моему, так звали какого-то чудака-миллионера, который заявил, что нашел следы инопланетян... Миранда, ты чего щипл...
— Профессор Лоули — не чудак, мой юный друг, — назидательно произнес Гордон. — Он — великий ученый, и он действительно открыл послания Солнечной Расы. Более того, он расшифровал их, и... Прошу!

Они вошли в большой кабинет и увидели в нем толстого человека в восточном халате. Он поднялся им навстречу, потирая руки:

— О! Мои новые гости, дорогие гости! Добро пожаловать...
— Зззздравствуйте, сэр. Меня зовут Дддэвид Брук, а это Мммиранда Корнби, — сказал Дэйв. Голос его вдруг заскрипел, как патефон.
— Здравствуй, сынок! Но сколько лет твоей даме?
— Ээээ... ммм... восемнадцать. Скоро будет.
— Джульетте было четырнадцать! — сказала Миранда.
— Да, но... Окей. Я почему-то не подумал, что... Окей. — Профессор Лоули наморщил лоб. — Пойдемте. Вам нужно вымыться, обсушиться — и отдохнуть, как следует отдохнуть с дороги. Пройдемте, я отведу вас в душ.

Их провели к ванной.

— Прошу! Белье вам уже принесли.
— Но... — Дэйв растерянно посмотрел на Миранду, потом на профессора. — Но сэр... А здесь только одна ванная?
— Что? Ты стесняешься своей возлюбленной, сынок?
— Но сэр... Мы ведь еще... еще никогда...
— «... Никогда не видели друг друга голышом»? Все бывает в первый раз. Марш в ванную, и не сметь стесняться! Взялись играть в любовь — так играйте по-настоящему!

Он втолкнул ошеломленных Дэйва и Миранду в ванную и захлопнул за ними дверь.

Оставшись наедине, они долго стояли, обнявшись, и никто не решался шевельнуться первым. Из-за двери слышалось:
— Она же совсем ребенок... Сможет ли она достаточно возбудиться, чтобы...
— Но мы можем найти замену...
— Поздно. Последняя, двадцать первая пара... У нас всего месяц... Пора приступать к тренировкам...

«Последняя пара? Месяц? Тренировки?» — думал Дэйв. Но голоса вскоре стихли, и он забыл обо всем на свете. Перед ним была Миранда — живая, дрожащая, краснощекая Миранда, и это само по себе было удивительно. А рядом с ней была ванна... От одной мысли об этом бежали мурашки по телу, и Дэйв закрыл глаза. Его пальцы нащупали пуговицу на влажной ткани, медленно расстегнули ее...

Через два часа Дэйв и Миранда, распаренные, мокроволосые, розовые от купания и от впечатлений, вышли из ванной. Глаза их горели, губы налились от поцелуев малиновым блеском.

— Ну вот и славно! Пойдемте, я проведу вас в вашу комнату, — профессор Лоули возник, как из ниоткуда, и повел их по коридорам.

За дверями, пестрящими по обеим стенам, там и тут слышались надрывные стоны. Они были более чем красноречивы, и Миранда уставилась в пол, а Дэйв, и так покрасневший, стал совсем малиновым. «Это что, бордель?», думал он, «но зачем им тогда я?»

Он не понимал ничего — и, честно говоря, не хотел понимать. На его губах горел соленый привкус сосков Миранды — розовых тугих комочков, горячих и нежных, как почки; перед глазами плыли груди, которые он только что лизал, задыхаясь от умиления, розовое тело в жемчужных капельках — и пушистое Это, которое Дэйв так и не решился потрогать, хоть ему и страшно хотелось...

— Вот ваша комната. Доброй ночи, друзья. Утром никто не побеспокоит вас. Желаю вам...
— Но...
— Что, сынок?
— Но здесь же одна кровать?
— Да, одна. А зачем вам две?
— Но...
— Послушай, сынок. Ты любишь ее? Не так ли? Вот и люби. Будь мужчиной. Не бойся, моя дорогая, — профессор погладил пунцовую Миранду по плечу, — ты ведь готова к этому, правда? Сладкой вам ночи!

Профессор оставил их в спальне и вышел, бормоча за дверями — «ох уж мне это викторианское воспитание...»

2.

Дэйв и Миранда спустились в холл к трем часам дня, пристыженные, опьяневшие и счастливые. Миранда горела, как мак, улыбалась и прятала зеленые блестящие глаза: ей казалось, что все знают, что с ней произошло этой ночью. Дэйв тоже раскраснелся — и от впечатлений, и оттого, что он в замешательстве позабыл поблагодарить профессора Лоули. Впервые они с Мирандой столько времени были вместе, впервые прикоснулись друг к другу так близко, впервые... Даже думать об этом было жутко — но живые, горячие воспоминания гудели в голове, и рука сама тянулась щупать и обнимать Миранду, на которой только что не было и клочка одежды.

Неудивительно, что они шли, ничего не видя вокруг себя, и не замечали, куда они идут, где они и что вокруг них.

Только через какое-то время они осознали, что в доме полно людей. Присмотревшись, Дэйв понял, что вокруг снуют такие же парочки, как и они. Старый дом был набит влюбленными, как муравейник муравьями.

Их окликнул Гордон:
— А вот и вы! Да уж, доброе утро, или скорей добрый вечер, хе-хе! Вы как раз к обеду. Пойдемте, я отведу вас в обеденный зал.

Он провел их по коридору — и Дэйв с Мирандой окунулись в гул десятов голосов, смешанных с лязганьем ножей и вилок.

Больше всего это походило на студенческую столовую: зал был заполнен юношами и девушками, задорными и молодыми, примерно одного возраста с Дэйвом. Все это были парочки, которые лизались и тискались прямо за столами, ничуть не стесняясь друг друга.

Гордон усадил Дэйва с Мирандой за свободный стол. Тотчас к ним подошла девушка в поварском наряде и подала им первое и второе, а через минуту к ним подсела другая девушка, высокая, черноволосая, красивая, как породистая кобылка. Она была совсем взрослой, тугой и спелой, куда спелей хрупкой Миранды, которая была здесь, как видно, младше всех.

— Привет! — улыбнулась она им. — Я Лайза. А вы новенькие, да? Давайте знакомиться!

Лайза сразу понравилась и Дэйву, и Миранде.

— Я буду вашим... это... как его... Ну, короче, буду показывать и рассказывать вам, как тут и что. Окей? А ты красивая, просто до ужаса красивая, — вдруг умилилась Лайза, глядя на Миранду. — Ты... ты... Можно тебя потрогать? — и Лайза потрогала смущенную Миранду за руку, потом за волосы. — Какие у тебя волосы! Рыженькие, то есть нет... разноцветные! Ты знаешь кто? Ты тигренок! Я так и буду тебя звать: Тигренок. Хорошо? — Лайза радостно засмеялась. — Ты такая молоденькая, Тебе сколько? Восемнадцать?... С ума сойти. А мне двадцать. И моему Гарри тоже двадцать. Гарри — это мой парень. Мы сюда сбежали, как и вы. Расскажите о себе! Как у вас и что. Мне жутко интересно...

Она слушала их, ахала, перебивала и делала страшные глаза:

— Бееедные!... Вам здоровски повезло. Этот дом — приют для влюбленных, которым не позволяют быть вместе, представляете? И все благодаря профессору. Это великий, великий человек, великий благодетель! Мы здесь... В общем, мы с вами пробудем тут еще месяц, до двадцать первого июня, и потом он отпустит нас и даст нам денег, чтобы мы могли снять квартиру и все такое. А пока... Профессор будет содержать нас, кормить, одевать, и не возьмет с нас за это ни копейки, представляете? Еду готовят девушки, у нас тут очередь, дежурства, — и ты, Тигренок, тоже будешь готовить... И к каждой новенькой парочке приставлены инструкторы, вот как у вас — мы с Гарри. Где же он запропастился? Гарри-и-и!..
— Инструкторы? — спросил Дэйв. — А в чем вы будете нас инструктировать?
— Ну... Вы привыкнете, не бойтесь. Я хочу вас предупредить, ребятки, что у нас тут немного... в общем, не так, как везде. Но ничего плохого в этом нет, я уже поняла. Вначале нам с Гарри тоже было... странно. Но... ничего. Так нужно, и...
— Что странно? К чему привыкнем?
— Увидите. До вечера, ребятки! Чао, Тигренок!

След ее улыбки долго таял в них, как вкус мятной конфеты во рту.

Дэйв обнимал Миранду, заласканную Лайзой, играл ее медными локонами, целовал ей шею, веснушчатые щеки и мочку уха, и им обоим было томительно-хорошо, как во сне. Дэйв был счастлив, как никогда, он знал это.

Но в нем зудели вопросы. Что за инструкторы?
В чем они будут инструктировать их с Мирандой?
Зачем держать их здесь целый месяц (а других, как видно, и дольше)?
К чему профессору Лоули вся эта благотворительность?

И главный вопрос: что же будет двадцать первого июня?

3.

Вечером, когда Дэйв и Миранда только-только взялись друг за друга, млея от сладкой жути, — к ним постучали.

Они едва успели накрыться простыней, как дверь раскрылась, и в комнату вошла Лайза.

— Привет! Можно? Это я... Простите, что помешала. Я... вы, я вижу... Но это как раз хорошо. Ха!

Лайза рассмеялась. Она нервничала, и щеки ее горели, как китайские фонарики.

— Простите меня, ладно? Но... в общем... Черт, вы уже моя третья пара, а я никак не могу освоиться. В общем... Сейчас у нас будет первая тренировка, вот!
— Но, Лайза... это никак не может подождать?
— Нет-нет. Чем раньше, тем лучше. Как раз хорошо, что вы... В общем, сейчас вы все поймете. Вот! — Она присела к ним на кровать. Сейчас я буду говорить и делать... ну, всякие странные вещи, но вы ничему не удивляйтесь, ладно? И отвечайте на вопросы. Вот. Значит... — Она снова нервно рассмеялась, потом вдруг встала — и стянула с себя ночнушку.

Дэйв и Миранда ахнули.

Лайза была великолепна: плечи и руки кутались в волне темных волос, огромные упрямые груди выпирали вверх и в стороны тюленьими носами, фигура плавно стекала вниз, к крепким бедрам и тугим молодым ногам.

— Вот! — пунцовая Лайза села перед ними на стул, раздвинув ноги. Створки ее гениталий раскрылись, как моллюск, обнажив розовую плоть. — Скажи, Тигренок: ты ведь совсем недавно, эээ... стала взрослой? Да?
— Лайза! — охнул Дэйв.
— Ну пожалуйста: не удивляйтесь и не... Просто отвечайте мне. Я... вы же такие хорошие, — Лайза просительно улыбалась им, и Миранда ответила:
— Да... Вчера. То есть сегодня...
— Понятно. И ты, Дэйв? — Дэйв кивнул. — А... Миранда, ты ведь знаешь, что такое оргазм? То есть знаешь, конечно... но я имею в виду — ты умеешь... кончать? Сама?

Миранда молчала.

— Понимаешь, тебе вначале нужно научиться кончать не только самой, но и с Дэйвом. Это и от него зависит, и от тебя. Мало того, вам нужно научиться кончать одновременно, причем научиться как можно скорее. Но это совсем не трудно, не бойтесь. Мы с Гарри научились сразу же, на первой тренировке...

Нагнувшись к Дэйву и Миранде, она вдруг сдернула с них простыню. Они охнули и подобрались, сдвинув ноги.
— Не бойтесь! Тигренок, иди сюда. Иди ко мне!

Как во сне, Миранда слезла с кровати и встала против Лайзы.

Две голые девушки стояли лицом к лицу, целясь сосками друг в друга, и Дэйв вдруг ощутил гордость: Миранда, хоть и казалась девочкой против взрослой и спелой Лайзы, была ничуть не менее хороша, и ее красота, пожалуй, била сильней и больней. Миранда была тонким и невообразимо нежным созданием с маленькими трогательными грудками (раза в четыре меньше, чем у Лайзы) и круглыми ягодичками, аккуратными и тугими, как мячики. Пухлый холмик ее гениталий выпирал вперед и курчавился медным пухом. Все ее тело пестрело веснушками и родинками, но они смотрелись не как изъян, а как умилительный секрет, интимная тайна девичьего тела. Эти родинки выворачивали Дэйва наизнанку, и у него кружилась голова, когда он смотрел на них.

Лайза тоже смотрела на Миранду янтарными глазами:

— Тигреночек мой, пушистенький... — она вдруг порывисто обняла ее и прижала голым телом к себе. Обалдевший Дэйв стоял и смотрел, разинув рот, как Лайза ласкает Миранду, и ее черные пряди смешиваются с медными локонами его любимой. — Вот так, вот тааак... — бормотала она. — Чего стоишь? Помогай! — и Дэйв сам не понял, как оказался у ног Миранды, и его ладони заскользили по бархатному телу, задевая бедро Лайзы.

Она уже целовала бедную Миранду в губы, и ее груди терлись о груди Миранды, цепляя сосками ее соски. Миранда с хрипом выдохнула и застонала.

— Ну вот, тигреночек замурлыкал... Теперь давайте-ка в постель. Тааак... Тигренок, раздвинь ножки. Не бойся, глупышка!

Она раскорячила Миранде раковинку, покрасневшую от недавнего вторжения, и принялась смазывать ее каким-то маслом из флакона. Миранда взвыла: это было чудовищно стыдно и приятно.

— Ну, ну, тигреночек... — У Лайзы горели глаза и щеки. — Теперь смотри, Дэйв. Чтобы кончить, Миранда... ну покажи ему, Тигренок! Покажи, как ты себя... ну же!

Миранда застыла, и Лайза сама взялась за ее раковинку, вибрируя в ней средним пальцем. Миранда снова взвыла и закатила глаза.

— Вот тебе, вот тебе, Тигренок... Вот тебе! А ну! Теперь сама!

Миранда была уже так возбуждена, что не могла сдерживаться. Всхлипывая от стыда, она окунула руку в масляные складки, закрыла глаза — и откинулась, вибрируя пальцем и всей ладонью между ног. Лайза немедленно последовала ее примеру, кусая губы от наслаждения.

У Дэйва потемнело в голове: его член ныл так жестоко, что готов был влететь с размаху хоть в Миранду, хоть в Лайзу, хоть...

— Смотри, смотри, Дэйв. Ты тоже должен научиться так делать. — Лайза натянула руками створки гениталий Миранды, чтобы ему было лучше видно. — Видишь, она ласкает вот эту горошинку и вокруг нее?... Теперь ты. Попробуй, как она. Пусти его, Тигренок! Помогай ему — показывай, подсказывай... давай!

Пальцы Дэйва оказались в горячей липкой ловушке. Сверху легли ладони Миранды и Лайзы, направляющие его руку, и скоро Дэйв нащупал чувствительную горошинку, поймал движение, скорость... Миранда хрипло застонала, выгнулась — и выпятила гениталии, с силой насаживаясь на руку Дэйва.

Он никогда не знал такой власти над ее телом, никогда не видел такого ее блаженства, и ему казалось, что они сходят с ума.

— Молодцом! Умничка! Умнички! — восторгалась Лайза, терзая себя между ног. — Теперь таймаут, — она вдруг придержала Дэйвову руку. Миранда застонала громче, требуя продолжения. — Погоди, Тигренок. Это так, для затравки. Вот так ты можешь готовить ее к оргазму, Дэйв, ясно? Это верный способ, если Миранда слабо возбудилась. А теперь — главное.

Она лизнула Миранду в губы, потерлась об нее грудями — и продолжила:

— Смотри. Вам нужно кончать вместе. То есть Миранда должна кончать, когда ты в ней. Для этого ты должен долбить ее своим... ну, ты понял... в одну точку. Сейчас мы найдем ее. Тигренок, расслабься...

Лайза вдруг запустила два пальца во влагалище Миранды, в самые его недра.

— Тааак... сейчас... — она завибрировала в Миранде, и та вдруг изогнулась, как от электрошока. — Вот! Вооот наша точечка, вооот, вот как хорошо тигреночку... Попробуй, Дэйв!

Она смазала маслом руку Дэйва, и тот окунул пальцы в любимую. Щупать Миранду изнутри, нырять в самую заветную и стыдную часть ее тела было жутко и сладко до сумасшествия. С помощью стонов Миранды и подсказок Лайзы он вскоре нащупал ту самую точку, примерно отметил ее для себя, и...

— А теперь попробуй... ну, ты понял. Смотри, — Лайза вдруг взяла Дэйва за член, — он у тебя во какой длиннючий, а точечка где-то вот тут. — Она отмерила на члене длину. Выходило примерно до второй трети. — Давай, Дэйв! Ну, Тигренок, держись!

Дэйв ошарашено смотрел на Лайзу, на Миранду... но кипящая похоть, натянувшая его член, уничтожила последний стыд, и он вплыл в промасленное, растянутое, заласканное влагалище Миранды. Ему сразу захотелось всадиться туда по самые яйца, — но Лайза придержала его:

— Погоди... Давай чуть назад. Где точка, помнишь? Попробуй найти ее... и не слишком усердствуй, ладно? Тебе нужно продержаться, Дэйв, и не кончить раньше времени. Только когда Миранда — тогда и ты. Тигренок, дай знать, когда Дэйв...

Но Миранда уже стонала и молотила пятками по кровати: Дэйв исхитрился и поддевал ее снизу вверх, всаживаясь головкой в заветную точку.

— Ой, умничка, умничка! Умнички! Давай, давай, давайте... только держись, Дэйв, держись, не опереди... давай-давай-давай, Тигренок!

Лайза подначивала их и подпрыгивала от нетерпения, не забывая ласкать себя. «Как на скачках», мелькнуло в голове у Дэйва. Мучительно хотелось кончить, но он помнил, как оттягивал блаженство на сеансах рукоблудия, и терпел из последних сил. Миранда изнемогала, выла, взбрыкивала ножками, гнулась, как змея, и опьяневший Дэйв упивался ее возбуждением, как своим...

— ЫЫЫ! ЫЫЫЫЫЫ! ЫЫЫЫЫУУУУУУ!!! — Миранда вдруг обхватила Дэйва ногами; глаза ее закатились, тело вздрагивало от ударов невидимого тока, и Дэйв чувствовал их обожженным членом. Позабыв обо всем, он всадился до упора, напялил пляшущее тело на себя — за плечи, за бедра, за что попало, — и с ревом выпустил струю, и еще одну, и еще, и еще, и еще... Мощные струи рвались из него, как из рога изобилия, обжигая ум и тело, и им не было конца и края, и Дэйв кричал, прыгая на Миранде, и Миранда кричала под ним, надетая на его член, и Лайза кричала вместе с ними, терзая себя между ног...

Потом все кончилось, и какое-то время не было ничего, кроме безразмерной пустоты; и времени тоже не было, и Дэйва, и Миранды.

— Какие вы... умнички, — шептала Лайза. — Вы просто чудо... Я... я побегу к Гарри... — и оставалась лежать с ними.

Дэйв чувствовал ее тело и все его токи так же, как и Миранду. Они были разными: у Миранды — оглушенно-счастливыми, потерянными и с сумасшедшинкой, у Лайзы — умильно-нежные с запретно-стыдной ноткой.

Перед уходом Лайза сказала им:

— У нас тренировки через день. Завтра давайте сами. Постарайтесь не кончать больше трех раз за день, а в день тренировок вообще не кончать до вечера. Терпите, ладно? Чао, мои славные! Я вас обожаю!

4.

Всю ночь и весь следующий день они «тренировались», позабыв обо всем на свете.

Упоительные чудеса их тел поглотили Дэйва и Миранду настолько, что они пропустили завтрак, обед и спустились только к ужину, шатаясь, как пьяные.

— Ооо! Вижу, тренировка идет на славу, — подмигнула им Лайза.

После ужина Дэйв, несмотря на томную слабость во всем теле, отправился выполнять долг чести: искать профессора Лоули, чтобы поблагодарить его, а заодно и кое о чем спросить.

Он, правда, не знал, как задать Главный Вопрос, в котором невообразимые «тренировки» смешались с двадцать первым июня, — но надеялся на авось. Профессора, однако, нигде не было видно, кабинет его был закрыт, и на стук никто не отвечал. Никто не знал, где Лоули, и какой-то паренек сказал Дэйву, что они видят его очень редко, не чаще раза в неделю. Больше ничего выяснить Дэйву не удалось — вероятно, потому, что он сам был не слишком расположен что-либо выяснять, — и ему пришлось вернуться к Миранде.

Перед этим Дэйв вышел на улицу — и столкнулся там с неприятным сюрпризом в виде запертых ворот с двумя охранниками.

— Не велено, мистер, — отвечали они. — А то вы правил не знаете.

Возмущенный Дэйв отправился искать Гордона, тут же наткнулся на него, — и тот объяснил, что профессору Лоули вовсе ни к чему неприятности с родственниками беглецов, а также с полицией. Двадцать первого июня всех их отпустят на все четыре стороны, да еще и с деньгами и гардеробом, а пока нужно потерпеть и делать то, что им говорят. Дэйв хотел выяснить и остальное, но вредный Гордон отмахнулся от него, и у Дэйва не хватило сил бежать за ним.

Почувствовав вдруг невыносимую сонливость, он поплелся в комнату, нашел там спящую Миранду, без лишних слов завалился к ней и уснул, как убитый.

Весь следующий день прошел в ожидании вечерней «тренировки». Лайза, пойманная в коридоре, категорически отказывалась говорить, что они будут делать, и только повторяла «сами все увидите».

Ровно в восемь она заглянула к ним, крикнула: — Идемте! Идемте! — и стремительно вышла. Она снова волновалась.

Дэйв с Мирандой вошли за ней комнату, где стояли почему-то две двуспальные кровати. На одной из них сидел чернявый парень.

— Знакомьтесь, это мой Гарри. Гарри, это Дэйв и Миранда. Залезайте на кровать. Ничего не бойтесь, да? Вы помните, да? Вы умнички! Слушайте! Слушайте... В общем, нам надо всем вместе... это самое... то есть...
— Все очень просто, ребята, — перебил ее Гарри. — Нужно, чтобы мы кончили одновременно — все четверо в одну секунду. Ясно? Для этого нужно немного потренироваться. Сейчас мы все займемся друг другом. Чего стоите? Ложитесь, раздевайтесь...

Дэйв и Миранда стояли, разинув рты.

— Ну? С непривычки нелегко, я понимаю. Мы с Лайзой еще сильней стеснялись, прямо пошевелиться не могли, так было неловко... Давайте так: мы начнем, а вы смотрите на нас — и присоединяйтесь, когда захотите. Окей? Спорим, долго не выдержите?

Говоря это, Гарри оголился, выпятив вздыбленный член, и раздел льнущую к нему Лайзу.

Похолодевшие Дэйв с Мирандой застыли: они никогда не видели Этого со стороны. А Гарри тем временем обнял Лайзу, требовательно ощупывая ее тело; та обвила руками его шею — и они слепились в целующийся, гнущийся, извивающийся ком.

Казалось, они забыли обо всем на свете и истомно-нежно говорили друг с другом телами, руками и языками. Они лизали друг другу губы, щеки и носы, скользили руками по торсам и спинам, бодали друг друга гениталиями и непрерывно гнулись в плавном, томительном танце. Это было упоительно красиво, и рука Дэйва сама поползла к телу Миранды... но тут Гарри вдруг повалил Лайзу на кровать и прильнул ртом к ее розовой раковинке.

Дэйв изумленно выдохнул: он никогда не думал, что можно ТАК.

Застыв, они с Мирандой наблюдали, как язык Гарри ввинчивается в недра Лайзы и вылизывает, щекочет, дразнит их, а Лайза лопается от стона, гнется сосками кверху и запрокидывает голову, подметая волосами пол.

Это зрелище было невыносимо, и Дэйв вдруг резко привлек Миранду к себе.

— Давайфе, рефятки, давайфе, — ободрял их Гарри, не отрывая рта от мокрых складок. — Не бойфесь!

Дэйв не знал, как это получилось, но через секунду голая Миранда лежала перед ним, а он раздвигал ей ноги и растягивал пальцами ее пушистую гармошку.

— Старайся сразу внутрь... аааа... ВОТ ТУДА... ну, ты понял... ааааа... — тянула Лайза сквозь стон. Дэйв ткнулся ртом «туда» — и обжег язык о горячую соль. Вначале робко, а затем увлекаясь и нервно, страстно влизываясь вовнутрь, Дэйв терзал Миранду кончиком языка, чувствуя искры ее тела, и вскоре нащупал чувствительную горошинку у основания складок. Хрупкая Миранда сдавила бедрами голову Дэйва, и тому казалось, что он в тисках удава...

Минутой спустя мужчины яростно скакали на своих возлюбленных. Лайза, придавленная Гарри, кричала из-под него Дэйву:

— Не... не... не спеши!... Вместе...

Но было поздно: Миранда напряглась — и лопнула, переполненная шоком блаженства, и тут же в ней лопнул и Дэйв. Он бил ее бедрами, протыкал насквозь, врастал в нее яйцами и всем телом, и ему все было мало, и кипящая нежность все лилась и лилась из него...

— Ничего, в первый раз редко выходит, — говорила им Лайза, когда стоны сменились утомленным сопением. — В следующий раз точно выйдет, вот увидите!

5.

И в самом деле: через день Дэйв перехватывал, как антенна, перекрестные токи, идущие от Лайзы с Гарри, ловил интонацию их стона — и финальный вопль грянул почти одновременно, с разницей в секунду-две.

— Старайтесь в крике выражать себя, — учила их Лайза. — Ведь вы как бы рассказываете, понимаете? Это здорово, ну просто здорово, вы обязательно поймете!...

На следующей «тренировке» к ним прибавилась третья пара — Кэти и Майкл. Кэти была полноватой блондинкой со сладкими пышными формами и золотистым пухом на лобке, Майкл — худющим дылдой, коститым и локтистым, как богомол. Вместе они смотрелись забавно, но были опытной парой, и все получилось с первого раза.

Далее были сразу пять пар, и потом семь. У Дэйва с Мирандой кружилась голова от избытка голых тел, от жгучего телесного жара, от стонов и от финального звериного единства, которое выходило теперь без усилий, само собой, будто любовниками дирижировал невидимый дирижер.

Наконец Лайза привела их на репетицию «Большого Взрыва» — так негласно прозывался всеобщий оргазм, в котором участвовали все ученики школы.

Репетиции проходили в специальном зале. На полу был нарисован круг, разделенный на несколько сегментов, и в каждом сегменте лежали коврики для совокупляющихся пар. Вид этого круга сразу напомнил Дэйву всякие магические штучки-дрючки, и ему стало не по себе, хоть он и не верил ни в какую магию. Что за круг? К какому такому ритуалу их готовят? Никто не мог ответить ему. Сам Гордон воздвигся на «репетицию» (к великому смущению Дэйва и Миранды), но не поддерживал никаких разговоров. Он казался сухим и презрительным, и парочки за глаза называли его «Ржавчиной».

По команде Ржавчины все расселись, как на «тренировках»: слева от Дэйва с Мирандой — Лайза и Гарри, справа — Кэти и Майкл, спереди и сзади — пары с последних «тренировок». От изобилия грудей, гениталий, ягодиц, распущенных волос, томных взглядов и приоткрытых губ кружилась голова. Вокруг Дэйва блистал настоящий фейерверк красоты — голые заласканные девушки казались нимфами и богинями, и Дэйв даже думал о то, что красота — это не то, как человек скроен природой, а то, как он ощущает себя.

Несмотря на волнение, Дэйв и Миранда мгновенно возбудились, как по команде; всеобщий вихрь завелся, завертелся ­ — и помчался по накатанной колее, пока весь зал не взорвался единым воплем. Эта массовка под хмурым взглядом Ржавчины была такой чудовищно стыдной, что ум отказывался ее принимать, и Дэйв с Мирандой почти не ощутили стыда — только возбуждение, азарт и, когда все кончилось — усталость, валившую с ног.

Они выходили оттуда, пошатываясь и повиснув друг на друге, — но потом все растворилось в привычной болтовне, и Дэйв с удивлением понял, что отнесся к невообразимому «Взрыву», как к обыкновенной театральной репетиции, вроде постановок Мильтона в его школе. Самое масштабное сексуальное приключение его жизни прошло без заметных потрясений, и той же ночью Дэйв с Мирандой совокуплялись интимно и трепетно, заглядывая друг дружке в глаза. После коллективных бесстыдств такая нежность казалась особенно дорогой...

... Освоившись в секс-школе профессора Лоули (которую можно было с равным правом считать и секс-тюрьмой), Дэйв вполне уяснил себе ее устройство.

Школа состояла из юношей и девушек восемнадцати-двадцати лет (Миранда была самой юной). Казалось, что ими никто не управляет: здесь не было ни учителей, ни воспитателей, и в пределах ворот, охраняемых двумя церберами, никто никого ни к чему не принуждал. Сам профессор являлся, как божество, пару раз в неделю — и исчезал невесть куда. Ржавчина Гордон, живший во флигеле, играл здесь некую начальственную роль, которая выражалась скорей в обязанностях дворецкого и кастелянши, чем в реальной власти. У него была жена, высокая, очень красивая и застенчивая женщина лет двадцати двух. Внимательный Дэйв заметил, что между Гордоном и профессором, когда тот появлялся в доме, наметилась какая-то тень. Гордон был безупречно вежлив, но взгляд, которым он смотрел на профессора, не был взглядом единомышленника и правой руки. Профессор, казалось, не чувствовал этого и был поглощен своими таинственными делами.

Его школа была устроена просто и безотказно. Первую пару инструктировала проститутка, привезенная из Лондона; первая — вторую, третью и четвертую. Дальше пошла цепочка: каждая новенькая пара попадала под опеку старожилов-"инструкторов», наученных кончать как минимум с тремя парами. Вначале новички учились получать парный оргазм, потом — кончать вместе с «инструкторами», потом с двумя парами, с тремя, с пятью и с семью, среди которых была какая-то часть старожилов, какая-то — новичков; потом они сами делались «инструкторами», приобщая новоприбывших к сладкой науке. Парочкам, которые сами только-только окунулись в шокирующий поток бесстыдства, было куда легче найти общий язык с новенькими, чем каким-нибудь опытным гетерам, и приобщение новичков проходило, как по маслу. Любые лишние вопросы подавлялись шоком и растворялись в совместном поедании запретного плода.

Когда восьмипарный оргазм был позади, новички приглашались на репетицию «Большого Взрыва». Он все никак не получался — всякий раз кто-то не выдерживал и кончал прежде времени, — и впервые получился незадолго до появления Дэйва и Миранды. «Большой Взрыв», назначенный на двадцать первое июня, и был главной целью школы. (Специально для sexytales.ru — секситейлз.ру) Все безумные «тренировки» были нужны для того, чтобы двадцать первого июня 193*** года школа профессора Лоули слилась в едином синхронном оргазме без сбоев и помех.

К чему это было нужно, никто не знал. По школе ползли всякие слухи о магическом круге, о ритуалах древних инков и прочей белиберде. «Зачем? Зачем? Зачем?» — ломал голову Дэйв, не находя ответа. Их готовят к борделю? — к чему тогда юноши? Эротическая фантазия выжившего из ума профессора? — тогда почему его нет на «тренировках»? Дэйв ощущал здесь какую-то тайну, хоть и яростно глушил все мысли о магии и прочей чертовщине.

В доме была библиотека со связками прессы, и после некоторых поисков Дэйв нашел газеты восьмилетней давности, кричавшие о сенсационных находках профессора Лоули. За громкими заявлениями о следах инопланетян следовали не менее громкие разоблачения и насмешки. Дэйв понимал, что их безумства как-то связаны со всем этим, — но связь эта была покрыта глубоким мраком, как и цель «Большого Взрыва». Влюбленные пары, привлеченные объявлением, окунались в пучину невиданного бесстыдства, барахтались там неделями — и никто не знал, зачем.

Никто, однако, не убегал из школы. Дело было вовсе не в запертых воротах и не в ограде, которую можно было преодолеть, если постараться. Несколько причин держали Ромео и Джульетт в западне куда надежней ограды и двух охранников. Деньги, обещанные каждой паре, казались оправданием их житья у профессора («скоро мы будем свободны... «), и были важной, хоть и не главной причиной. Большую роль играло и то, что влюбленные, ранее лишенные, как правило, возможности видеться, наконец-то могли отдаться своей любви без помех, не разлучаясь и не работая (кухонные обязанности девушек не отнимали у тех слишком много времени).

Но была и другая причина. На обыкновенных британских девушек, воспитанных в духе «закрой глаза и думай про Англию"*, вдруг обрушилось наслаждение, о котором они не могли и мечтать. Невозможное вдруг стало можно и даже необходимо. Эта рокировка полюсов выбивала почву из-под ног и не давала опомниться.
________________________________
*Традиционная викторианская формула, которой матери наставляли дочерей перед свадьбой.

Сладкая эйфория «тренировок» затягивала в себя, отключая ум. Никакой ребенок не убежит по своей воле из-за сладкого стола — тем более, если его не ругают, а наоборот, делают поедание тортов и конфет главной добродетелью. Искушение блаженством было слишком велико: профессор Лоули выпустил из бутылки джинна, который работал на него безупречно, как швейцарские часы.

6.

Разумеется, такое обжорство не могло пройти бесследно. Верность друг другу хранили не более половины пар (среди них были Гарри с Лайзой), остальные жадно пользовались всеми прелестями сладкого стола. Школьные «тренировки» отделяло от группового секса только расстояние между кроватями, и недавние Ромео и Джульетты безудержно совокуплялись в любых количествах и комбинациях.

Групповые оргии устраивались в свободное от тренировок время, а также нередко и на самих тренировках, где пары с удовольствием менялись партнерами. Существовала практика проигрышей партнера в карты, и было несколько неудачников, проигравших своих возлюбленных до самого «Большого Взрыва». Единственное исключение составляли репетиции самого «Взрыва», где присутствовал Ржавчина Гордон, строго следивший за стабильностью пар. Каждую неделю девушкам выдавались противозачаточные пилюли, за глотанием которых ревностно следил тот же Гордон, вычеркивая глотавших из списка. Венерические болезни никого не беспокоили.

Вначале Дэйв с Мирандой яростно отмежевались от разврата. В первые неделю-две, когда их поглотила эйфория долгожданной близости, это было нетрудно. Но потом... Почти каждый день они видели обнаженных юношей и девушек — все новых и новых, разной внешности, роста, цвета волос и глаз, с разной формой плеч, грудей, бедер, гениталий, большей частью очень и очень красивых — потому что от плотского буйства тело расцветает, как цветок под ливнем. Эти юноши и девушки совокуплялись на их глазах, и Дэйв с Мирандой ловили градус их возбуждения, дышали и пульсировали с ними в едином ритме, — и многие, многие лица, голоса и тела навязали в памяти новыми дразнящими впечатлениями, и бежать от этого было некуда.

На первых порах они боялись говорить на эту тему, но потом впечатления накопились в них и стали без спросу просачиваться в разговоры — вначале намеками, а потом все более и более откровенно, пока наконец не вылились в долгие, волнующие обсуждения партнеров:

— А Кэти? Как тебе она? Она такая полненькая, но без жира, и она так отдается — всей душой... Прямо выплескивается, когда кончает...
— Она еще мычит так смешно... У нее очень красивая грудь. У меня мурашки по коже, когда...
— Ну, Миранда, у тебя красивей, вот честно!...
— Зато у Лайзы грудь так грудь! Торчком до потолка, и каждая больше головы...

Они с удивлением заметили, что девушки одинаково возбуждают их обоих, тогда как к парням Дэйв был совершенно равнодушен (хоть вид мужских гениталий и щекотал ему нервы). Дэйв знал, что женские тела мучат Миранду мечтаниями, которых она не подозревала в себе, и разрывался между ревностью, необъяснимым желанием увидеть ее в объятиях у девушки и стеснением, мешавшим откровенно говорить с ней об этом.

Девятого июня ей стукнуло восемнадцать. Девушки вечно умилялись ее красоте, веснушкам и медным локонам, сюсюкали и возились с ней, как с маленькой, — и конечно, выпытали у нее про день рожденья. Утром к ней подошла Лайза, расчмокала ее в веснушчатые щеки и сказала, что в ванной ее ждет сюрприз.

— Но, Лайза... а...
— Нет-нет, что ты! Никто не будет тебя домогаться, не бойся. Никакие парни, я имею в виду, — хитро добавила она, и Миранда затрепетала, хоть все еще и не догадывалась, в чем дело. Девчонки, подошедшие сзади, захихикали. — Дэйва тоже приглашаем. В качестве зрителя.
— Зрителя чего?
— Увидишь. Идем!

Девчонки с визгом и тисканьем потащили Миранду в ванную, а за ними шел Дэйв, чувствуя щекотку в груди. Когда они пришли, девчонки заставили Миранду раздеться догола, оголились сами, усилив щекотку Дэйва во сто крат, и уложили удивленную Миранду на надувной матрац. Лайза встала над ней на корточки, распахнув свой бутон на обозрение Дэйву, подняла какой-то большой кувшин — и Дэйв ахнул: на рыжую макушку Миранды вылилась и растеклась по ее голове чернильно-черная струя...

— Ааааа!!! — закричала Миранда, мотая головой и разбрызгивая струю по девичьим ногам и бедрам, — Что это?! Пустите! Пустите!...
— Глупышка, ну чего ты? успокойся, — придерживала ее Лайза. — Лизни! Облизнись!

Миранда облизала губы, залитые черной массой.

— Шокола-а-ад?..
— Ну! А ты верещишь, будто тебя смолой поливают. Вытянись, расслабься... вооот таааак... — Лайза лила шоколад на голову, плечи и грудь Миранде — и тут же размазывала по телу, нежно массируя его сквозь липкое месиво, в сгустках чернильно-черное, на коже темно-коричневое. Миранда на глазах превращалась в жуткого чертика, в липкого, блестящего резинового болванчика, и томная щекотка залила все тело Дэйва, набухая в паху.

— Ну вооот... вот таааак... — приговаривала Лайза, поливая и обмазывая Миранду. К шоколадному массажу присоединились и другие девушки, нагнувшись к Миранде с трех сторон, и вокруг нее образовался заслон из оттопыренных задов, сверкавших розовыми анусами.

— Чудак, ты б еще во фраке здесь красовался. Скоро шоколадный будешь, — озорная девичья рука плеснула в него шоколадом, и Дэйв разделся, обнажив ноющий кол, который выпирал, как ему казалось, на целый ярд.

Присев, он ужасом смотрел, как его любимая покрывается черно-коричневым глянцем. Быстро прекратив сопротивление, Миранда вытянулась и отдалась рукам, месившим ее тело. Очень скоро массаж перешел в ласки, вначале незаметные, затем все более и более требовательные: девичьи руки мяли Миранде соски, скользили по ее бокам, забрались в гениталии и массировали клитор, месили то, что недавно было шевелюрой, а сейчас превратилось в густую шоколадную пастилу; они увлеклись, перепачкались в шоколаде, и хихиканье понемногу перешло в стоны, смешанные со стонами Миранды.

Одна за другой девичьи головы наклонялись к ее телу, и губы с языками скользили по коже, облепленной сладким глянцем. Глаза Миранды были залиты шоколадом, и она не смогла бы открыть их, если б захотела. Приподняв ее ступню, Лайза полила ее черной глазурью, как кусок торта, и принялась облизывать и обсасывать; то же самое произошло и со второй ступней, а затем — и с ногами от бедер до щиколоток.

В какой-то момент девушки расположились так, что гениталии Миранды оказались под языком Лайзы, соски — во рту у девушек, прильнувших к ее грудям, губы слепились с губами Кэти, и четыре пары рук заскользили по шоколадному телу, подминая его в самых чувствительных местах. Эта жестокая атака обрушилась на Миранду сразу со всех сторон. Отданная на растерзание четырем языкам и восьми рукам, Миранда вдруг выгнулась и издала самый надрывный вопль, который Дэйв когда-либо слышал в своей жизни.

Из него вырвался ответный вопль, и Дэйв схватился за свое хозяйство, не в силах более терпеть.

— А ну иди-ка порафофай, — сказала ему Лайза, шамкая бутоном Миранды. — Облифи ей нофки. Тебе понравифся!

Девчонки прыснули, продолжая мучить Миранду, а Дэйв послушно поднялся, как сомнамбула, встал на четвереньки, взял испачканную ножку и коснулся языком подошвы... Шоколад был горький с кислинкой, густой и липкий, а ножка горячая и дрожащая, как пойманный зверек. Быстро распробовав самое вкусное, Дэйв стал обсасывать сладкие пальчики, чувствуя разряды тока, пронизывающие Миранду.

Она давно уже выгнулась подковой и ревела, как раненый зверь. От ее крика бежали мурашки по коже, и Дэйв вдруг понял, что она уже давно уже кончает от этой пытки, и оргазм выкручивает ее целую минуту, если не больше. У него потемнело в голове от этой мысли, — и тут же Миранда стала обмякать, и девушки отлепились ртами от нее, а движения их рук замедлились, переходя в успокаивающий массаж.

— С днем рожденья, пупсик! — сказала ей Лайза, приподняв перемазанное личико. — С днем рождения!... — повторяли девушки, прибавляя всевозможные ласкательные. Стонущая Миранда вытянулась всем телом и расплылась на матрасе.

Финал «подарка» утонул в теплом пару, наполнившем ванну, когда шоколадную Миранду подставили под душ, и шесть обнаженных тел, включая Дэйва, истомно терлись друг о друга под щекотными струями, смывая липкие следы «подарка». Нежное, плавно-замедленное трение тел возбудило Дэйва до боли в яйцах, и он сношал размягченную, осоловевшую Миранду прямо под душем, не разбирая, кого целует, обнимает и тянет за груди. Потом он кричал, запрокинув голову, и вдавливался в нее, и лопнул, расточившись искристым фонтаном, и мир вокруг него вспыхнул и заплясал, истаивая в пустоте, как фейерверк. Целый день после того они с Мирандой проспали, и долго еще волосы Миранды пахли шоколадом.

«Подарок» оставил после себя горько-сладкий осадок, распаливший Дэйва и Миранду так, что их стали преследовать эротические кошмары. Десятки обнаженных тел, осевших в памяти, больно хлестали воображение; чем дальше, тем больше хотелось испытать Это с другими, ощутить токи чужих тел, смотреть в незнакомые глаза...

Вскоре после «подарка» Дэйв и Миранда поговорили откровенно — и, ужасаясь сами себе, разрешили друг другу «попробовать». В качестве «пробы» были выбраны Гарри с Лайзой: оказалось, что первые их партнеры по «тренировке» возбуждают их сильнее всех. Оставалось только уговорить их (они тоже никогда не изменяли друг другу).

Завести этот разговор этот казалось трудней, чем разговор с родителями о свадьбе; но как только Дэйв наконец выдавил из себя заветные слова — Лайза и Гарри тут же согласились.

Это произошло так легко и быстро, что Дэйв оказался наедине с Лайзой, не успев опомниться.

Чувствуя, как проваливается в ледяную яму, он смотрел на нее, а она на него. Потом... Дэйв не понял, как их кинуло друг к другу, и понял только, что губы и язык у Лайзы совсем другие на вкус, чем у Миранды, и что он хочет ее большое грудастое тело до звона в ушах. Сорвав с нее одежду, он уставился на шары грудей, вздыбленные, как паруса, на смачные бедра веретеном — и потерял голову от этого изобилия, доступного ему, как ларек с пирожными, и налетел на Лайзу, и обслюнявил ее с ног до головы, объедаясь ею в усмерть и хрюкая от жадности.

Терпеть не было сил, и они повалились на кровать, терзая друг друга, как голодное зверье; вогнав в нее до упора член, Дэйв стал яростно долбить ее, прорастая яйцами в жадную утробу, и через минуту лопнул в ней бешеным фонтаном, не успев даже ощутить наслаждения — только бездонное, смертное облегчение, будто он наконец выпустил из себя огонь, жгущий его изнутри.

Излившись, Дэйв рухнул на Лайзу и лежал без движения.

В мутной голове вертелись две мысли:

ОНА НЕ КОНЧИЛА

и

КАК, ЭТО ВСЕ?

Вожделенный секс пронесся, как курьерский поезд, не оставив ни следа в душе — только необъятную истому зверя, утолившего смертный голод. Секс с Мирандой был совсем другим: с надрывной нежностью, с вылизыванием-выцеловыванием каждой клеточки, с садистским оттягиванием оргазма, с близостью, от которой было страшно, с общением и дразнилками... Дэйв придумывал тысячи ласкательных, когда утопал членом в родной мякоти, и их языки одновременно и говорили, и лизали друг друга...

— Лайза! — прохрипел он. — Давай я тебе...
— Не надо. Пойдем лучше посмотрим, что Гарри делает с Тигренком.

Дэйв подскочил и дико посмотрел на нее.

Открывая дверь своей комнаты, он уже знал, что он увидит. Все было именно так, как он подумал: Гарри скакал бешеным жеребцом на Миранде, обалдевшей от его напора, и хрипел, как локомотив.

Лайза постояла немного в дверях, потом вдруг влезла в постель и обняла одной рукой кончающего Гарри, а другой Миранду. Какое-то время они лежали друг на друге, а Дэйв стоял, как дурак, и не знал, что ему делать и говорить.

Наконец, когда тишина стала душной, как его сны, он выдавил из себя:

— Думаю, эээ... ммм... сейчас всем нам лучше остаться наедине.

Лайза и Гарри согласились. Когда хлопнула дверь, Дэйв с Мирандой обнялись и торжественно пообещали больше никогда не изменять друг другу.

Аппетит к запретному был утолен. Его место занял вопрос, который волновал Дэйва тем больше, чем меньше времени оставалось до «Большого Взрыва:

ЗАЧЕМ?

7.

Отчаявшись найти ответ, Дэйв решился проникнуть в кабинет Лоули.

До того они с Мирандой задумали побег, который всякий раз откладывался — то из-за очередной «тренировки», то из-за дежурства на кухне, то из-за каких-то выдуманных причин, которыми Дэйв с Мирандой обманывали себя и друг друга — до тех пор, пока не стало ясно, что у них не хватит воли отказаться от сладкого стала.

Профессор в последнее время зачастил в школу и бывал в своем кабинете чуть ли не каждый день, поэтому задача Дэйва усложнялась. Однажды вечером, убедившись собственными глазами, что профессор выехал из усадьбы, он решился на взлом. С раннего детства он был на «ты» с любыми замками: чтобы их открыть, ему было достаточно нескольких кусков проволоки. Миранда стояла на стреме, и Дэйв приступил к дверям. Отперев их за каких-нибудь полминуты, он вошел, стараясь не скрипеть...

Его ослепил внезапный свет, ударивший в глаза.

Проморгавшись, он увидел прямо перед собой Ржавчину Гордона. Тот стоял с какими-то бумагами в руке и держал пистолет, направив его прямо в лицо Дэйву...

... Срок «Большого Взрыва» подошел спустя три дня. Двадцатое июня ознаменовалось невиданным событием: Кэти и Майкл сбежали. Как видно, пресловутый вопрос беспокоил не только Дэйва с Мирандой, однако нашлись люди, подошедшие к нему практичнее — за день до «Большого Взрыва» профессор уж точно не будет заниматься поисками беглецов.

И правда: профессор никого не искал. Он был в отчаянии, хватался за голову и повторял, что, мол, «рушится все». Во что все это вылилось, Дэйв не знал, но к вечеру история, видно, каким-то образом разрешилась, и профессор заметно повеселел. В ночь на двадцать первое он собрал всех обитателей школы, к которым присоединились Гордон с женой.

Встав перед взволнованными парочками, он произнес:

— Дорогие мои юные друзья! Пришло время сделать то, что... эээ... к чему вы так долго готовились. Сейчас все мы сядем в автобусы и поедем туда, где вы сделаете... эээ... мэээ... в общем...
— ... то, к чему мы так долго готовились! — раздался веселый голос.

Парочки захихикали.

— Именно! После этого я выдам вам то, что обещал. А сейчас... Сейчас я попрошу вас вернуться в свои комнаты, оставить там всю свою одежду, и... мы поедем, эээ... без одежды.

Парочки изумленно загудели. Но процесс был запущен, и тормозить его было нелепо. Через десять минут все население школы бродило голышом по холлу. Среди прочих Дэйв с изумлением увидел Ржавчину Гордона с женой, голых, как и все. Красавица миссис Ржавчина, красная, как рак, прикрывала интимные части и что-то быстро говорила Гордону, который удерживал ее, не давая уйти. «Они заменяют беглецов» — вдруг осенило Дэйва.

— Прошу в автобус, — профессор открыл двери, и вся голая компания вышла в ночь, окутавшую Дэйва зябкой прохладой. Грязь, намытая вчерашним дождем, липла к босым ступням, и девушки брезгливо морщились, дергая ножками, как кошечки.

Перед домом стоял автобус, в котором разместились все парочки, включая голого Ржавчину с женой (та прижалась к нему, всхлипывая от стыда). Профессор Лоули сел за руль. Все вопросы «куда мы едем» висли в воздухе: Ржавчина неизменно отвечал «сами увидите», а профессор молчал, как истукан.

Взревел мотор, и автобус затрясся по старой дороге, ведущей из профессорского дома к шоссе. Кожаные сиденья холодили голые тела. Участники «Большого взрыва» ехали Бог знает куда без клочка одежды на теле, без какой-либо возможности одеться и прикрыться; Дэйв вдруг понял, зачем профессор оголил их — такое положение дел зверски возбуждало. «Большой Взрыв» должен был выйти на славу.

Они ехали долго, высвечивая фарами влажную пустоту летней ночи. Когда автобус остановился, уже брезжил рассвет.

— Скорей! — торопил их профессор. — Мы должны сделать это вместе с восходом солнца...

«Мы», подумал Дэйв, «можно подумать, что он тоже будет трахаться». Из автобуса выходили кавалькады голых фигур, разминая руки-ноги, и удивленно глазели на каменные громады, черневшие на фоне рассветного неба:
— Это же Стоунхендж!...
— Именно, именно! Скорей, друзья мои, занимайте места! — кричал профессор, топая к каменным глыбам. Дэйва вдруг осенило, что их круг на репетициях «Большого Взрыва» соответствует плану Стоунхенджа. Его пробрал холодок, но он вместе со всеми шел вперед, держа Миранду за руку.

Было зябко, но не слишком. Босые ноги окунались в росистую траву, приятную до чертиков: бархатный холод росы пронизывал все тело, утренний ветерок вдувал в него щекотку, легкую, как дымка на небе...

Они расселись, как на «репетициях», — с тем только отличием, что в центре воссел не Ржавчина, как обычно, а сам профессор Лоули. «Гордон, не подведи, умоляю» — крикнул он Ржавчине, севшему с женой возле Дэйва и Миранды — там, где должны были сидеть беглецы. Жена Ржавчины, кудрявая шатенка с карими глазами, мохнатым хозяйством и большими ореолами сосков, жмурилась, мотала головой и твердила «я не могу». «Они ведь не тренировались с нами», думал Дэйв, «бедная миссис Ржавчина, что она чувствует...»

Сидеть голышом в росистом дерне было зверски приятно: тело наливалось терпкой чувственностью, зудящей в паху, и Дэйв обнял Миранду, сразу прильнувшую к нему.

Член мгновенно вскочил по стойке «смирно», и Дэйва потянуло привычной умильной волной к Миранде, к ее телу, к трогательным грудям, которые сразу захотелось вжать в себя, сосок к соску... Он лизнул Миранду в нос, говоря ей «доброе утро», и одновременно потрогал ее раковинку, прохладную от росы.

Миранда засопела, подалась к нему — и оплела его руками-ногами, надевшись на его пах. Дэйв обволакивающе целовал ее, и краем глаза видел, как миссис Ржавчина с ужасом глядит на них, а Гордон высасывает ее великолепные груди. Она была багровой от стыда, и на щеках у нее блестели мокрые дорожки, но спина ее уже гнулась пантерой, а бедра начинали вытанцовывать танец любви.

Мало-помалу все пары возбуждались, входили в азарт, и вскоре весь Стоунхендж заполнился стонами и хлюпаньем рук в женских бутонах. Жена Гордона закрыла глаза и жалобно подвывала, распластавшись в траве: муж лизал ей гениталии. Некоторые уже приступили к сексу, и Дэйв нетерпеливо бодал Миранду членом, покусывая ей губы. Профессор пялился на питомцев, подпрыгивая от нетерпения на месте.

Небо светлело на глазах, окутывая глыбы лиловым сиянием. Миранда урчала, широко раскрывая рот и глаза: Дэйв почти подвел ее к порогу оргазма и теперь напористо сношал, упираясь членом в «точку взрыва», как они прозвали ее. Он вслушивался в ритм соседей, пульсируя в такт с ними, и чувствовал десятки невидимых нитей, связывающих его с Мирандой и другими участниками рассветного действа.

Вдруг прямо перед его глазами показался рыжий край солнца.

Вся равнина мгновенно залилась потоками света, густевшего на глазах, а под каменными глыбами натянулись мглистые тени. Свет проник в тела Дэйва и Миранды, наполнил их странной щекоткой, слившейся со щекоткой в паху — и Дэйв почувствовал: ПОРА.

Незримый клубок сладострастия натянулся, завибрировал — и ухнул в сладкую бездну; ухватив Миранду за бедра, Дэйв буравил ей «точку взрыва», смотрел в ее стекленеющие глаза и чувствовал, что оргазм будет сильным, куда сильней обычных «тренировочных». Всеобщий вихрь накалялся лучами рыжего солнца, — пока не вскипел и не взорвался единым криком сорока двух тел: члены расперлись и лопнули, врастая во влагалища, вывернутые блаженным спазмом.

Корчась вместе со всеми, Дэйв и Миранда видели, как все вокруг осветилось ослепительным светом, направленным не с востока, а прямо с неба, из зенита. В них влилось НЕЧТО, смешалось с телесным огнем, взбухло в них, натянуло их тела так, что Дэйв с Мирандой не могли ни стонать, ни дышать, ни даже думать; на мгновение они очутились в сияющем мареве без верха и низа, — наслаждение распылило их, и они таяли волнами сладкого света, который постепенно сгущался, принимая форму каменных глыб, кустов и всего, что было вокруг них.

Невозможный оргазм отходил прочь. Между телами, распластанными в траве, искрило цветное свечение, похожее на северное сияние; затем оно расточилось и исчезло. «Большой Взрыв» был окончен.

Долго, долго Дэйв с Мирандой лежали вповалку на траве, не в силах говорить и двигаться. Им было хорошо и бездонно, в них набух цветным комом весь мир, и из глаз текли слезы; они понимали друг друга, не говоря и не раскрывая глаз, и Дэйв каким-то непостижимым чутьем ощущал биение сердца Миранды, слышал вкус и цвет ее мыслей и ощущений, видел сладость в ее теле, и знал, что она так же видит и слышит его, Дэйва.

Понемногу внешний мир возвращался к ним шорохом листьев, пением птиц, стонами соседних пар и другими звуками — среди которых вдруг очертился стон совсем иного рода.

Дэйв вздрогнул и открыл глаза.

Солнце уже поднялось довольно высоко над горизонтом. Из-за каменных глыб слышалось надрывное кряхтенье, и туда уже шел Гордон. Дэйв поднялся и растормошил Миранду:

— Смотри!..

Из-за глыбы слышался голос Гордона:

— Что, не ожидали, профессор?
— Но почему? Почему? Оооо... Ведь я не должен был... Должны были они... А я... я...
— Вы неверно перевели, профессор. Хоть вы и утаили от меня метод перевода, но я перевел сам. И прочел совсем не то, что прочли вы.
— Но... но...
— Вы думали отобрать у них энергию и забрать себе, а вышло наоборот: ваша энергия перешла к ним.
— Господи!... Помогите мне... еее...

Кряхтенье слышалось еще секунду-две, затем умолкло.

Дэйв с Мирандой пересеклись взглядами и, не говоря ни слова, вскочили и подбежали к Лоули. Сзади подошли остальные, обступив центр Стоухенджа голым полукольцом.

Профессор лежал без движения. Над ним стоял Гордон.

На минуту воцарилась тишина. Затем ее вдруг прорвала лавина вопросов:

— Что с ним? Что с профессором? Что это было? Что это за свет, Гордон? Что все это... Почему профессор... Почему мы...

Гордон слушал их, затем вдруг поднял руки вверх. Все затихли.

— Друзья, садитесь вокруг меня. Сейчас я все расскажу. Эмми, иди ко мне, — позвал он жену, подбежавшую к нему. — Слушайте. Начну с того, что сегодня мы с вами стали бессмертными.

Дэйв ощутил, как от тела к телу струится томный холодок, и сам похолодел, крепко сжав Миранду.

8.

—... Я не думал становиться бессмертным, однако судьба распорядилась, чтобы и мы с Эмми... Но не буду отвлекаться.

Восемь лет назад профессор Лоули нашел следы таинственной культуры, и среди них — титановые таблички, испещренные знаками, неизвестными ни одному лингвисту. Не буду вдаваться в детали — скажу сразу: несколько миллионов лет назад пришельцы с другой планеты посетили Землю, и какая-то их часть осталась здесь. Это были всемогущие существа, владевшие секретом управления любой материей, а также телепатией и другими способностями, которые нам с вами рано или поздно предстоит вспомнить. Кроме всего прочего, они были бессмертны и не подвержены никаким болезням.

Далее произошло нечто, о чем я сейчас рассказывать не буду — мы и так слишком мало об этом знаем. В конечном итоге какая-то часть пришельцев выродилась, превратившись в тех, кого мы называем «обычными людьми». Может быть, были какие-то биологические эксперименты... неважно. Важно то, что люди утратили многие способности своих предков, называвших себя Солнечной Расой. А главное — они стали смертны. От предков у них осталось только неистребимая вера в собственное бессмертие, ставшая великим и трагическим парадоксом «обычного человека».

Перейду к главному. На титановых табличках был указан способ возобновления бессмертия, который держался в тайне от «обычных людей». Для того, чтобы остановить необратимый процесс энтропии белка и вернуть организмам стопроцентную саморегуляцию, нужно было, чтобы двадцать первого июня, в день летнего солнцестояния, на восходе солнца двадцать одна пара испытала совместный оргазм. Оргазм — то, что осталось в нас от великой силы предков, и недаром во всем живом мире только самка Homo Sapiens может испытать его. В момент совместного оргазма в телах мужчины и женщины рождается энергетическое поле, идентичное полю саморегуляции бессмертного организма, но оно слишком слабо и потому нестабильно. Чтобы поле сохранило стабильность, нужно, чтобы энергия была усилена, как минимум, в двадцать один раз: тогда ее вспышка будет поймана зондом, скрытым здесь, под нами, и стабильность восстановится. Это возможно только двадцать первого июня, когда равновесие всех магнитных и гравитационных полей оптимально для этой процедуры. Для нее и был построен Стоунхендж.

Восстановление баланса возможно, однако, при одном условии: наряду с сорока двумя людьми, испытывающими оргазм, нужен еще один человек, который должен умереть, отдав свою энергию тем, кто станет бессмертным.

— И что, профессор... — начала было Эмми и запнулась.
— Профессор Лоули наказан по заслугам. Он неверно прочитал послание, поняв его так, что якобы сорок два человека должны отдать свою энергию и свои жизни для того, чтобы сорок третий стал бессмертным. Он думал, что обрекает всех вас на смерть, и для этого затеял все это — чтобы отнять у вас жизни и присвоить их себе, став бессмертным.

Но он ошибся. Я заподозрил его с самого начала, когда он упорно скрывал от меня расшифровки и кормил меня байками о великом потоке энергии, который осчастливит человечество. Три недели назад я понял все: во-первых, мне посчастливилось подслушать его бормотание (довольно-таки неудобная привычка для человека, задумавшего преступление), а во-вторых, я смог расшифровать пластины самостоятельно. Поэтому я и травил вас, бедные девушки, таблетками от беременности: ведь ребенок, зачатый до «Большого Взрыва», родился бы обыкновенным смертным.

А сейчас — прошу всех в автобусы. Скоро сюда набегут туристы, и нам с вами совершенно ни к чему, чтобы нас застали голыми, да еще и с трупом профессора. В полиции мы сделаем заявление, что профессор заставил нас выполнять некий ритуал, в ходе которого и умер. Собственно, нам не придется врать: именно так все и было. Полиции вовсе не обязательно рассказывать детали. В багажнике я спрятал запас одежды. Вперед!...

***

Автобус трясся по ухабам. Гордон сидел за рулем, пассажиры молчали, пытаясь осмыслить то, что случилось с ними.

— Ты знал? — допытывалась Миранда у Дэйва, заглядывая ему в глаза. — Ты ведь встретил Гордона в кабинете.
— Нет. Он почти ничего не сказал тогда. Но я... как это сказать... Я предчувствовал... в общих чертах. Как оно все будет. Хотя, конечно...
— Почему Гордон не рассказал нам правду с самого начала?
— Потому что мы бы знали тогда, что профессор умрет. Никто бы не пошел на это. Или, даже если... никто бы не думал о любви, понимаешь? Ничего не получилось бы.
— Да... — Миранда помолчала, думая о том, о чем было трудно говорить. — А почему, кстати, профессор затеял всю эту историю с нами — с влюбленными парами? Почему бы ему не набрать каких-нибудь проституток с ворами и не...
— Думаю, тут дьявольский расчет, который сам по себе вполне оправдался. Представь — вот как мы: никогда не имели доступа друг к другу, и вдруг... Представляешь, какой накал? Проститутка никогда не смогла бы так, как... как ты. И как все мы. Да и влюбленных легче удержать в доме, ими легче управлять, наконец...
— Слушай! — вдруг крикнула Миранда. Все обернулись на нее. — Гордон сказал, что если бы мы забеременели до... в общем... Что, теперь и дети наши будут бессмертны?
— Выходит, что так. Теперь мы — вроде праотцов. Если только... Как ты думаешь: это... не байка? Про бессмертие? — спросил ее Дэйв, заранее зная ответ.
— А ты что, не чувствуешь? — ответила Миранда.

Дэйв кивнул, вновь прислушиваясь к невыразимому ощущению, наполнившему его тело в момент «Большого Взрыва» и с той поры живущему в нем.

Это был как бы след оргазма — чистая, легкая сладость каждой клеточки, которая не испарилась из тела, как обычно, а осталась в нем, наполняя его упругой энергией.

«Забавно, что половина новой бессмертной расы — самая развратная молодежь во всей Англии», думал он. «А половина — наоборот: самая верная. Интересно, кто кого?звуками — среди которых вдруг очертился стон совсем иного рода.

Дэйв вздрогнул и открыл глаза.

Солнце уже поднялось довольно высоко над горизонтом. Из-за каменных глыб слышалось надрывное кряхтенье, и туда уже шел Гордон. Дэйв поднялся и растормошил Миранду:

— Смотри!..

Из-за глыбы слышался голос Гордона:

— Что, не ожидали, профессор?
— Но почему? Почему? Оооо... Ведь я не должен был... Должны были они... А я... я...
— Вы неверно перевели, профессор. Хоть вы и утаили от меня метод перевода, но я перевел сам. И прочел совсем не то, что прочли вы.
— Но... но...
— Вы думали отобрать у них энергию и забрать себе, а вышло наоборот: ваша энергия перешла к ним.
— Господи!... Помогите мне... еее...

Кряхтенье слышалось еще секунду-две, затем умолкло.

Дэйв с Мирандой пересеклись взглядами и, не говоря ни слова, вскочили и подбежали к Лоули. Сзади подошли остальные, обступив центр Стоухенджа голым полукольцом.

Профессор лежал без движения. Над ним стоял Гордон.

На минуту воцарилась тишина. Затем ее вдруг прорвала лавина вопросов:

— Что с ним? Что с профессором? Что это было? Что это за свет, Гордон? Что все это... Почему профессор... Почему мы...

Гордон слушал их, затем вдруг поднял руки вверх. Все затихли.

— Друзья, садитесь вокруг меня. Сейчас я все расскажу. Эмми, иди ко мне, — позвал он жену, подбежавшую к нему. — Слушайте. Начну с того, что сегодня мы с вами стали бессмертными.

Дэйв ощутил, как от тела к телу струится томный холодок, и сам похолодел, крепко сжав Миранду.

8.

—... Я не думал становиться бессмертным, однако судьба распорядилась, чтобы и мы с Эмми... Но не буду отвлекаться.

Восемь лет назад профессор Лоули нашел следы таинственной культуры, и среди них — титановые таблички, испещренные знаками, неизвестными ни одному лингвисту. Не буду вдаваться в детали — скажу сразу: несколько миллионов лет назад пришельцы с другой планеты посетили Землю, и какая-то их часть осталась здесь. Это были всемогущие существа, владевшие секретом управления любой материей, а также телепатией и другими способностями, которые нам с вами рано или поздно предстоит вспомнить. Кроме всего прочего, они были бессмертны и не подвержены никаким болезням.

Далее произошло нечто, о чем я сейчас рассказывать не буду — мы и так слишком мало об этом знаем. В конечном итоге какая-то часть пришельцев выродилась, превратившись в тех, кого мы называем «обычными людьми». Может быть, были какие-то биологические эксперименты... неважно. Важно то, что люди утратили многие способности своих предков, называвших себя Солнечной Расой. А главное — они стали смертны. От предков у них осталось только неистребимая вера в собственное бессмертие, ставшая великим и трагическим парадоксом «обычного человека».

Перейду к главному. На титановых табличках был указан способ возобновления бессмертия, который держался в тайне от «обычных людей». Для того, чтобы остановить необратимый процесс энтропии белка и вернуть организмам стопроцентную саморегуляцию, нужно было, чтобы двадцать первого июня, в день летнего солнцестояния, на восходе солнца двадцать одна пара испытала совместный оргазм. Оргазм — то, что осталось в нас от великой силы предков, и недаром во всем живом мире только самка Homo Sapiens может испытать его. В момент совместного оргазма в телах мужчины и женщины рождается энергетическое поле, идентичное полю саморегуляции бессмертного организма, но оно слишком слабо и потому нестабильно. Чтобы поле сохранило стабильность, нужно, чтобы энергия была усилена, как минимум, в двадцать один раз: тогда ее вспышка будет поймана зондом, скрытым здесь, под нами, и стабильность восстановится. Это возможно только двадцать первого июня, когда равновесие всех магнитных и гравитационных полей оптимально для этой процедуры. Для нее и был построен Стоунхендж.

Восстановление баланса возможно, однако, при одном условии: наряду с сорока двумя людьми, испытывающими оргазм, нужен еще один человек, который должен умереть, отдав свою энергию тем, кто станет бессмертным.

— И что, профессор... — начала было Эмми и запнулась.
— Профессор Лоули наказан по заслугам. Он неверно прочитал послание, поняв его так, что якобы сорок два человека должны отдать свою энергию и свои жизни для того, чтобы сорок третий стал бессмертным. Он думал, что обрекает всех вас на смерть, и для этого затеял все это — чтобы отнять у вас жизни и присвоить их себе, став бессмертным.

Но он ошибся. Я заподозрил его с самого начала, когда он упорно скрывал от меня расшифровки и кормил меня байками о великом потоке энергии, который осчастливит человечество. Три недели назад я понял все: во-первых, мне посчастливилось подслушать его бормотание (довольно-таки неудобная привычка для человека, задумавшего преступление), а во-вторых, я смог расшифровать пластины самостоятельно. Поэтому я и травил вас, бедные девушки, таблетками от беременности: ведь ребенок, зачатый до «Большого Взрыва», родился бы обыкновенным смертным.

А сейчас — прошу всех в автобусы. Скоро сюда набегут туристы, и нам с вами совершенно ни к чему, чтобы нас застали голыми, да еще и с трупом профессора. В полиции мы сделаем заявление, что профессор заставил нас выполнять некий ритуал, в ходе которого и умер. Собственно, нам не придется врать: именно так все и было. Полиции вовсе не обязательно рассказывать детали. В багажнике я спрятал запас одежды. Вперед!...

***

Автобус трясся по ухабам. Гордон сидел за рулем, пассажиры молчали, пытаясь осмыслить то, что случилось с ними.

— Ты знал? — допытывалась Миранда у Дэйва, заглядывая ему в глаза. — Ты ведь встретил Гордона в кабинете.
— Нет. Он почти ничего не сказал тогда. Но я... как это сказать... Я предчувствовал... в общих чертах. Как оно все будет. Хотя, конечно...
— Почему Гордон не рассказал нам правду с самого начала?
— Потому что мы бы знали тогда, что профессор умрет. Никто бы не пошел на это. Или, даже если... никто бы не думал о любви, понимаешь? Ничего не получилось бы.
— Да... — Миранда помолчала, думая о том, о чем было трудно говорить. — А почему, кстати, профессор затеял всю эту историю с нами — с влюбленными парами? Почему бы ему не набрать каких-нибудь проституток с ворами и не...
— Думаю, тут дьявольский расчет, который сам по себе вполне оправдался. Представь — вот как мы: никогда не имели доступа друг к другу, и вдруг... Представляешь, какой накал? Проститутка никогда не смогла бы так, как... как ты. И как все мы. Да и влюбленных легче удержать в доме, ими легче управлять, наконец...
— Слушай! — вдруг крикнула Миранда. Все обернулись на нее. — Гордон сказал, что если бы мы забеременели до... в общем... Что, теперь и дети наши будут бессмертны?
— Выходит, что так. Теперь мы — вроде праотцов. Если только... Как ты думаешь: это... не байка? Про бессмертие? — спросил ее Дэйв, заранее зная ответ.
— А ты что, не чувствуешь? — ответила Миранда.

Дэйв кивнул, вновь прислушиваясь к невыразимому ощущению, наполнившему его тело в момент «Большого Взрыва» и с той поры живущему в нем.

Это был как бы след оргазма — чистая, легкая сладость каждой клеточки, которая не испарилась из тела, как обычно, а осталась в нем, наполняя его упругой энергией.

«Забавно, что половина новой бессмертной расы — самая развратная молодежь во всей Англии», думал он. «А половина — наоборот: самая верная. Интересно, кто кого?...»