Все началось осенней ночью, когда мы с моей маленькой женушкой выехали на лоно природы. Но пикник обернулся кошмаром — подъехавшие отморозки избили меня и зверски изнасиловали Лену. Собственно, ее насиловали всю ночь и уехали лишь к утру, оставив ее жалкую, измочаленную и полностью обессилившую от множества оргазмов, испытанных — к моему ужасу — с этими мерзкими бвндитами-отморозками. А я, лежа после вырубающего удара в затылок, слушал их блатные шутки, и стоны моей жены, постепенно переходящие в крики наслаждения. И уже после отъезда бандитов, внезапно обезумев от непонятной, противоестественной страсти, я прокрался в палатку и...

Обо всем этом я написал в рассказе «Осенняя ночь». Но у читателя может возникнуть вопрос — что же было ПОСЛЕ?... Всегда есть что-то «до» и что-то «после». У моей жены «до» было ничуть не лучше произошедшего этой осенней ночью. Но об этом я узнал позже...

Впрочем, все по порядку. Утро — первое утро, «после», разбудило меня веселым щебетанием птиц. Именно так я и мечтал просыпаться — под пение лесных птиц. Мечтал... И, вот — проснулся... Чувство огромной, непоправимой беды захлестнуло сознание, едва мозг включился в работу. И с огромной душевной болью я понял, что с этим теперь придется жить...

Превозмогая тупое пульсирование в затылке, я поднялся и распахнул полы палатки. Пахнуло лесной осенней свежестью, и только тогда я почувствовал ужасный запах, все еще сохранившийся в нашем «гнездышке», ставшем — не по нашей вине — «гнездом разврата». Запах застарелого пота, закисшей спермы и выделений половых органов в момент соития. Ленка спала. Но, не свернувшись калачиком, как она любила, а раскинувшись, бесстыдно выставив напоказ то, чем вдоволь попользовались насильники, прикрыв лицо — почему-то только лицо — грязной, смятой тряпкой, которую бандиты, очевидно, использовали в качестве подтирки после того, как... С ужасом я вспомнил, что и сам вчера так же использовал эту тряпицу. Укрыв жену скомканным одеялом, я выполз из палатки, с трудом опираясь на ногу, по которой также пришелся удар тренированного подонка. Не помню точно, чем я занимался, пока Ленка спала. Ходил вокруг, как робот, собирал колбасные обертки и бутылки. Затем, достал лопату и закопал мусор. Природу нужно беречь! А людей? Людей нужно беречь? Например, тех подонков, что всю ночь глумились над моей женой?

Ленка спала долго. Отсыпалась, после бурных оргазмов, после полного истощения нервных ресурсов человека, ее женских ресурсов. От группового изнасилования иногда умирают... Нервная система не выдерживает перенапряжения, и смерть милосердно укутывает несчастную женщину черной пеленой забвения... Я не заметил, когда она вылезла из палатки. Увидел только, как натягивает измятое, закорженелое трико. Ее трико... Это и была та самая тряпка... Меня захлестнула волна острой жалости. Бедная измятая, истерзанная женщина. Даже ее прекрасная грудь, искусанная и покрытая синяками, казалось, отвисла и выглядела, как у пятидесятилетней бабы. А прическа... Слипшиеся от пота, спутанные волосы, нечесаными космами прилипли ко лбу, или торчали в стороны, будто их туго накручивали на пятерню... Впрочем, так оно и было... Я отвернулся. Мы не смотрели друг другу в глаза и, по какому-то странному молчаливому уговору, не говорили о том, что произошло. Я укладывал в багажник дорожные сумки, когда Ленка стянула мятое трико и присела отлить, даже не удосужившись отойти к кустикам. Несколько секунд я ошарашено смотрел, как бьет из ее тела мощная струя, образуя немаленькую лужу на вытоптанной нами... и теми, другими... полянке. Однажды, давно, тоже на пикничке, я наблюдал сей процесс, подкравшись к кустам, за которыми присела моя, тогда еще молодая жена. В тот раз Ленка села, изящно оттопырив налитую попку, и во всей фигуре ее угадывалась некая грация, доступная только женщинам, и только юным и свежим. Теперь же, предо мной сидела жалкая, измятая, усталая баба и с неприятным бесстыдством справляла нужду. Опомнившись, я поспешно отвернулся и заковылял к палатке, намереваясь вытащить и выбросить смятые, изгаженные простынь и одеяло.

— Подожди, я сама наведу там порядок, — сказала Ленка, и меня словно ударило током. Она сказала это БУДНИЧНО, так, будто речь шла о чем-то обыденном, привычном.

От неожиданности я не знал, что и ответить. Впрочем, она ни о чем и не спрашивала. Пошел опять к машине. Затем, мучимый скверными предчувствиями, украдкой выглянул из-за багажника. Ленка вытащила смятую простыню, на несколько мгновений застыла, как бы что-то вспоминая, затем медленно поднесла ее к лицу и ПОНЮХАЛА. Но не так, как это делает женщина, чтобы убедится — чистое белье, или грязное — нет, она медленно вдыхала этот запах разврата и долго, очень долго не отнимала простыню от лица. Я нырнул в багажник, переставил насос и домкрат, затем вернул их на место. Что же это? Моя жена вспоминает о прошедшей ночи с удовольствием? Нет, нет, чепуха! Все чепуха...

— Лена, — я откашлялся, — надо собрать палатку... ты давай быстрей там, с... тряпками.

— Сейчас, милый, сейчас... — она скомкала простыню и одеяло и понесла их к машине.

— Может, бросить? Что у нас — мало?... — я поморщился.

— Выстираю, — неопределенно ответила жена и бросила грязный ком в багажник.

Мне так хотелось скорее покинуть это место — это проклятое место — что я не стал сворачивать палатку, а запихнул ее в мешок абы как, а чтобы вошла — притоптал ногой. Наконец, тронулись. До города ехали молча. Я не знал, стоит ли говорить о произошедшем, а Ленка устало молчала, безразлично глядя в окно. Она успела умыться, но не успела, или не захотела накраситься. И сейчас рядом со мной сидела просто немного повзрослевшая девочка, которую заставили познать всю грязь и мерзость нашего мира. Ничего, думал я, крутя баранку, забудется, пройдет... Все, со временем, войдет в норму... Ничего. И действительно, по прошествии пары недель моя жена вновь стала прежней — милой, бесконечно любимой девочкой, создающей уют в нашей небольшой квартире. Единственным напоминанием о пережитом было отсутствие у нас секса. Я просто не мог, не знал, как предложить Ленке заняться любовью после всего... Надеялся, что она, как обычно, сделает первый шаг. Дело в том, что у нас был молчаливый уговор — когда жена хотела секса, она не просто нежно обнимала меня в постели, но и умело возбуждала ручкой, иногда и ротиком. Последнее, признаться, было не часто. Но Ленка пока, судя по всему, не стремилась к физической близости, и однажды я, томимый смутными желаниями, согрешил на стороне... Как-то, прибравшись в квартире, я выносил мусор. Ленка уехала на вес день к маме, и я раздумывал — выпить после уборки пива или взять «белого». В последнее время, заглушая постоянную боль и непрошеные воспоминания, я пристрастился к спиртному... Плохо, конечно, но все же помогает оно, надо признать, а заодно и поднимает настроение. У мусоропровода повстречалась соседка Светлана, в быту именуемая всеми не иначе, как Светка — женщина тридцати с хвостиком — тоже выносила мусор. Есть люди, которые до смерти остаются Светками, Витьками, Федями, Машами... Не могут, а, может, и не хотят, даже в старости стать серьезными и солидными... Светка положила на меня глаз и при каждом удобном случае старалась «поговорить за жизнь». Чтобы заранее пресечь возможные намеки, я постарался перехватить инициативу:

— Как Витек? На работу устроился? — Витек, это муж Светки и, соответственно, мой сосед. Бухарь, лентяй и, вообще, недалекий тип. К тому же разжиревший, непонятно на каких харчах. Каждый раз, встречая в подъезде его мерзкую, заплывшую от пьянства морду, с вечно мокрыми губами и маленькими, близко посаженными похотливыми глазками, я испытывал чувство неописуемого отвращения.

— Заколебал он меня! — взрывается соседка, и я замечаю у нее под левым глазом тщательно замазанный синяк.

— Вторую неделю пьет, сука! Куда только в него лезет! — она с негодованием вытряхнула ведро в мусоропровод и дрожащими руками вытащила сигареты. Значит, расположена-таки поговорить...

Бедная, забитая мужем, русская женщина, единственная мечта которой иметь непьющего мужика! Чтоб не «из дома нес», а наоборот — «все в дом». Вот тогда-де и будет простое бабское счастье.

— Бросала бы ты его... — вяло посоветовал я, чтобы хоть что-нибудь сказать.

— Да? А куда мне деться? Квартира-то его! Он еще холостым купил. Кто меня возьмет с двумя детьми? Да и, вообще, я плохо выгляжу...

Ну, умеют же бабы комплименты выжимать! После такого — не хочешь, а сказать обязан.

— Да ты о чем?! Ты вполне еще!... Очень даже!..

Сильно ли я кривил душой? Миниатюрная, с неплохой фигуркой и красивой, слегка оттопыренной попкой... Обесцвечивает волосы, чтобы казаться моложе — сбросить тот самый хвостик, после тридцати. Большие, серые глаза с застывшим навеки страданием и тонкий, с легкой горбинкой, аристократический нос. Работает продавщицей в киоске. Хозяева — не то армяне, не то азербайджанцы... Интересно — пристают? Наверное...

— Правда? Ничего? Или ты — просто так?..

О чем это она? Ах, да...

— Конечно, ничего! Если бы не... я бы!... — и я сделал вид, что могу в любой момент загореться от страсти, вспыхнуть, как кучка бездымного пороха.

— Если бы не... — что? — она как-то незаметно придвинулась, вторглась, в так называемое, «личное пространство», куда уважающие себя люди допускают только жен и любовниц.

— Ну... — я хотел присесть на батарею, но она, как одеялом, была покрыта слоем пыли, — Витек же... сосед... я его хорошо знаю... неудобно...

— Неудобно целоваться через стекло, — произнесла Светка одну из сакраментальных фраз российских женщин, — пошли, я тебе кофе сварю!

Она прямо перед моим носом подтянула трико так, что все нижние женские прелести оказались весьма рельефно выделены и, помахивая мусорным ведром, как парижская модница сумочкой из крокодиловой кожи, не оглядываясь, направилась к себе. В двухкомнатной квартире Светланы и Витька, как всегда царил кавардак.

— Глянь на этого бугая, — она открыла дверь в комнату, — можно из пушки стрелять, не разбудишь!

На смятой подушке виднелся мощный затылок супруга. Раздавался тихий храп, перемежаемый свистом и «пыханьем».

— Храпит сильно? — зачем-то спросил я.

— Не так, чтобы очень... — озабоченно ответила Светка и закрыла дверь.

Мы прошествовали на кухню — кают-компанию любой малогабаритной квартиры. Разводы на потолке они даже не закрашивали, а из крана тоненькой струйкой вытекала вода, намыв за многие месяцы ржавый след.

— Сейчас кофе сварю, — Светка опять подтянула трико.

— У тебя резинка ослабла? — не выдержал я и тут же добавил, — шучу, шучу...

— Можешь сам посмотреть, — она оттянула резинку так, что моему взору открылись черные, кружевные трусики.

— Так... — мне ничего не оставалось, как попробовать злополучную резинку, — да нет, вроде ничего... Наоборот, наверное, давит...

Не следовало мне этого говорить. Нужно было чинно выпить кофе, поговорить о погоде и удалиться. Светка наполовину стянула трико, подняла кофту и продемонстрировала мне талию с тонким следом от резинки, а заодно и высокое качество трусиков. Что-то в душе шевельнулось... Может, действительно мне нужно пошалить не стороне — быстрей забудется та злополучная ночь?..

— Я сейчас... переоденусь. Минутку посиди... потом кофе сварим, — она направилась в комнату, где отдыхал сто двадцатикилограммовый Витек.

Присев за крохотный кухонный столик, я тупо спросил себя: она собирается меня соблазнить? Наверное...

— Да пусти, зараза! — вдруг послышалось из комнаты.

Вот тебе «на»! Спит — «пушкой не разбудишь»?! Проснулся, а тут — раздетая жена...

— Пусти... сволочь... у нас гости, — хрипела женщина, по всей видимости, отбиваясь изо всех сил. Но куда ей против пьяного бугая?..

Что делать? Взять бы его за жирный загривок, да мордой о стенку! О батарею! Не насилуй женщину, гнус, даже если это твоя жена! Наверное, самое разумное тихо уйти. Неловкое положение... Из комнаты слышалось тяжелое дыхание Витька и скрип кровати. Надо уходить... Иначе — будет всем неудобно... А, может сделать вид, что ничего не слышал? Сварить кофе... Вон банка, кофеварка... Ты, мол, что-то долго переодевалась, я здесь похозяйничал... И тут я понял, что просто не хочу — почему-то не хочу — идти в свою квартиру. Квартира напоминает...

— Ну, кончай быстрей... сволочь... — ясно донесся шепот Светки.

Значит, она рассчитывает выйти ко мне, как ни в чем не бывало? Выпить кофе... Интересно — думает она, что мне следует уйти? Или уверена, что ничего не слышно? Да нет, не такая она дура... Всем известно какая слышимость в панельных квартирах.

— Ноги выше... — промычал Витек.

И опять:

— Ну, быстрей... у... нас... гос... ти...

Явно Светка рассчитывает застать меня на кухне. Все равно неудобно... «целоваться через стекло!». Действительно — сварить кофе? Я зажег газ и насыпал в турку три ложки с верхом молотого кофе. Аромат приятно щекотал ноздри, но тут же вспомнился другой запах... Зачесался затылок. «Ты, когда чешешь затылок, похож на мужлана», — говорила Ленка. Из комнаты рвался хрип Витька, перемежаемый стонами. Динамическая нагрузка на кровать возросла неимоверно. Как выйдет — надо сделать вид, что ничего особенного... А, кстати, и действительно — что тут такого? Муж — жена... одна сатана... А если бы не муж с женой — так что? Было бы чем-то особенным? Светка — измятая, растрепанная и почти голая, в распахнутом коротком халате — промелькнула мимо кухни.

— Извини, — донесся из ванной ее приглушенный голос, — ему с похмелья... бабу подавай! А потом... опять спит. Ты подожди... я сейчас.

Сейчас она проделает все необходимые процедуры, и мы чинно выпьем кофе, — я выключил газ, — он как раз готов! И все будет, как обычно. Вот только соблазнять меня она теперь вряд ли будет... Да и... слава богу! Когда Светка появилась все в том же коротком халатике, я разливал кофе по чашкам, как заправский... кто? Бармен? Официант? Холуй? Дурак, который вместо того, чтобы уйти?..

— Теперь точно будет спать до утра, — женщину, казалось, совершенно не смущала пикантность ситуации.

Я, стараясь выглядеть невозмутимым, жестом пригласил ее к столу. Прежде чем сесть, Светка, глянула в кухонное зеркало.

— Пришлось умыться! Обмусолил всю, пьяная скотина! — макияж действительно отсутствовал и это, как ни странно, придавало женщине по-детски беззащитный вид.

Отсутствие «боевой раскраски» как бы говорит — вот я какая на самом деле, без прикрас... не пускаю пыль в глаза... не приукрашиваю себя... Вообще, непосредственность Светки, слегка ошарашивала. Только что, ее в соседней комнате... И — ничего! А, может, это я — дурак? Смутился.

— Чего задумался? Пей кофе — остынет! Ты, вроде, покраснел слегка? Жарко у нас? Нужно форточку открыть, — и женщина, задев меня твердым, горячим бедром, потянулась к окну. Черт побери! Кроме халата на ней ничего не было! Нет, пора домой... к себе... принять душ... полежать в ванной...

— Не дует? — Светка сделала несколько пассов у меня над головой, как экстрасенс, проверяющий у пациента наличие ауры или чего-то там еще...

— Ничего, ничего... хорошо.

Я решительно допил кофе, откашлялся... но она уже уселась мне на колени. Причем, не целомудренно — боком, а вспрыгнула, как опытный наездник на молодого жеребца — верхом! Полы халатика, естественно, разошлись. В горле опять запершило. И почему-то стало очень жарко. Головапылала, будто ее сунули в духовку. Щеки, вероятно, горели так, что можно было прикуривать.

— Светлана... — сказал я деревянно, — мне пора...

— Дурачок... Хочешь, пойдем на кровать?... Рядом с мужем... — но, заметив в моих глазах ужас, засмеялась и добавила, — ладно уж, пойдем в другую комнату...

Вечером вернулась Ленка и принялась рассказывать скучные подробности быта ее мамы и, стало быть, моей тещи. Не знаю, как другие, а я с тещей живу неплохо. Может быть, потому что — далеко? Слушая Ленку, я вспомнил: хочешь увидеть свою жену через тридцать лет — глянь на тещу. С ужасом смотрел я на радостно щебечущую супругу и представлял... Вот ее лицо — нежное, милое, красивое личико превращается в одутловатое сурло тещи! Бр! Ее талия — тонкая, гибкая — руку положишь — не падает, превращается... нет, лучше не думать! А ножки? Неужели они станут столбами, перепутанными узлами вен?!»... и теперь ее новый холодильник стоит пустой...», — рассказывала Ленка, а я вдруг вспомнил, что совсем недавно, вот за эту талию ее обнимали... нет, лапали бандиты, эти ножки забрасывали себе на плечи... «... а воды горячей, как не было — так и нет... « Не заметила бы она, как расширились мои зрачки от воспоминаний... Не поняла бы... Не вспомнила бы сама... Как кусали ее упругую грудь, мяли, выкручивали соски — до боли... до того момента, когда боль становилась сладостной... Да, это ладно... Талия, соски... Но ведь ее... В ее тело, в самое потаенное, самое святое место входили, врывались эти подонки своими грязными членами, растягивали, долбили ее нежную плоть там, внутри... Там, где должен быть только муж... О, боже!... «... я сходила в аптеку и купила ей валидол... «. Кажется, она не заметила мое состояние... пронесло. Нужно крепче держать себя в руках!

Ленка поставила на газ кастрюлю с водой и уже чистила картошку, продолжая рассказывать о поездке к маме, будто та жила по, меньшей мере, в другой стране. Низко наклонившись над тазиком с очистками, Ленка уперла локти в колени, а мне открылась ее грудь — слишком низкое «декольте» у этого халатика. Синяки почти прошли — только слегка желтели, но все еще виднелись следы зубов у самых сосков... А грудь у нее вновь стала крепкой и упругой... наверное — ведь я с тех пор ни разу ее не трогал... В дверь постучали. Я вздрогнул от неожиданности. Давно нужно починить звонок! Ленка ушла открывать, а я взялся дочистить картошку — встать не мог: неожиданная эрекция... Не думал, что меня может так возбудить вид обнаженной груди жены. Но, ведь, не просто... а с синяками, оставленными насильниками. Они напомнили мне, что мою жену недавно изнасиловали. И это меня возбудило? Да, нужно сознаться, именно это и возбудило... У дверей долго бубнили, затем вернулась Ленка, отсыпала полпачки соли и отнесла — кому? Кого там черт принес за солью? Не иначе — Витек. Он пиво любит с солью пить. Ленка вернулась слегка смущенная. Не глядя на меня, взялась за картошку — я так и не дочистил...

— Кто там был? — я старался понять, что же так смутило мою жену

— Сосед... Витя — за солью приходил.

— И — что?

— Да, ничего! Дала.

Тут до нее дошел двоякий смысл последнего слова. С досадой, отвернувшись, она взялась за приготовление супа. Но я заметил, что Ленка слегка покраснела. С чего? Ее смутил этот бугай? Чем? Тем, что попросил соли? Или, может, что-то сказал? Они что-то долго стояли у двери. Соли, ведь попросить — секунда!

— Он тебе что-то рассказывал?

— С чего ты взял?

— Ну... вы там долго стояли...

— Ничего он не рассказывал! — Ленка порывисто вздохнула и вышла из кухни.

Я остался в полном недоумении. Может, Витек рассказал Ленке, что я трахнул его жену? Да, не должен бы он знать об этом...

— Довари суп, — крикнула Ленка из ванной, — я приму душ, жарко...

Я помешал в кастрюле. Из ванной комнаты слышалось веселое журчание. И тут я вдруг вспомнил, как в детстве мы с пацанами подглядывали в баню. Крадучись забегали в темный двор, где горой был свален уголь, подбегали к окошкам и смотрели на голые женские тела с обвисшими титьками. То, что в любой момент мог выйти подышать свежим воздухом кочегар, только добавляло остроты в наши ощущения. Черт возьми! Я взял табуретку и поставил к стене. В ванной у нас окошечко, выходящее на кухню. Не вспомнить ли молодость? Взгромоздясь на табурет, вытянул шею. Моя жена лежала в пустой ванне, широко раскинув ножки и направляла струю воды на промежность. Горячие струи, пыхая паром, поглаживали ее вульву, ласкали клитор... Ленка изгибалась и, вероятно, стонала. Второй рукой онахватала себя за груди. Именно хватала — отрывисто, грубо, оставляя на нежной коже красные царапины. Вкручивала соски, при этом выгибаясь сильнее. Затем развела пальчиками набухшие, покрасневшие половые губы и направила струю во влагалище. Даже через стекло, сквозь шум водных струй, я услышал теперь ее стоны. Она дергалась, совершая тазом характерные движения совокупляющейся женщины, затем на миг замерла и, сморщившись, закусив губы, чтобы не кричать, забилась в оргазме... Я скатился с табуретка, будто прыгнул под откос с идущего на полном ходу поезда. Что же это? Она мастурбирует?! Нет, чтобы ночью приласкать мужа! Показать, как раньше, что ей нужна ласка... Я сел, обхватив голову дрожащими ладонями. Да ведь она мастурбирует ПОСЛЕ ВСТРЕЧИ С ВИТЬКОМ! После какого-то разговора с ним. Что могла ей сказать эта вечно пьяная, грубая скотина?! Какую-нибудь пошлость... Возможно, он заметил синяки у нее на груди и понял, что их оставил не муж. Воображение заработало, не смотря на мои жалкие попытки отвлечься. Возможно, он даже грубо лапал ее в коридоре. Схватил за грудь, хлопнул по попке. И говорил сальные мерзости. Конечно, лапал, иначе, почему бы она пришла такая... такая смущенная. Но почему она ничего не сказала?! Уж я бы отшил этого Витька! Вывод напрашивался сам собой — она не сказала, потому что, ей это понравилось. Ей понравилась грубость и пошлость соседа, его наглые приставания. Я потряс головой, как застоявшийся конь. Да, нет! Все это — мое воображение. Ничего не было! Ну, может, и сказал что-то... Перед глазами встал ее оргазм в ванной. Боже! Как все... как все сложно. Ленка вышла раскрасневшаяся и с виноватым видом. Впрочем, насчет виноватого вида — может, и показалось.

— Суп давно пора выключить! — она закрыла газ и торопливо ушла в комнату. Я так и остался сидеть на придвинутой к стене табуретке.

На следующий день, после работы я заглянул к соседям, полный решимости поговорить с Витьком. Может, угрожающе намекнуть, чтобы не трогал мою жену. Дверь открыла Светка.

— Заходи быстрей, — заговорчески зашептала она, — Витька пошел с друзьями пьянствовать, а мы с тобой пока... посидим на кухне.

Последние слова она явно изменила только в угоду приличию. Одета и накрашена Светка была, словно собралась в ночной клуб или шикарный ресторан. Густые тени вокруг глаз придавали ее немного детскому лицу некий шарм и таинственность. Я нехотя вошел в квартиру. В прихожей валялись старый туфли Витька размера сорок пятого, не меньше. Интересно, как это я собрался ему жестко намекнуть?... Да он меня — козявку — просто поднимет на смех. ..

— Твоя-то дома? — Светка кивнула на дверь, имея в виду, конечно, дверь соседскую, то есть нашу.

— Наверное, пришла... — я не знал, что делать, навалилась какая-то апатия.

Светка неожиданно прижалась ко мне всем телом, и я почувствовал ее учащенное дыхание.

— Я тебя вчера ждала, — она вцепилась мне в бицепс и потащила в комнату.

Почему-то Светка меня не возбуждала. Вот, не было к ней абсолютно никаких чувств. Уж лучше онанизмом заниматься — без хлопот и возможных неприятностей. Ведь, если ее мерзкий муж узнает!... Я подошел к окну. Светка, прицепившись репьем, уже умудрилась скинуть халатик и нарочито касалась моей впалой груди своими вызывающе торчащими сосками. Затем опустилась на колени и цепкими пальцами расстегнула мне брюки. Вероятно, она чувствовала, что нет у меня к ней желания, а, может, привыкла так возбуждать вялый член пьяного мужа. Скучая, я посмотрел в окно. Бабки сидели на лавочке, тонкая белобрысая девочка с пятого этажа повела выгуливать огромного, как теленок, мастиффа. Интересно, что будет, если тот увидит кошку? Я представил, как девочка, вцепившись в поводок, летит над землей за мчащейся собакой. Но пришлось отвлечься. Светка хорошо знала свое дело, и волна тепла стала медленно подниматься от живота к сердцу. Запрокинув голову, я издал невольный стон, затем машинально вновь глянул в окно. Витек, нетвердой походкой подходил к подъезду.

— Света! — мысли мои заметались, как рассерженные медведем пчелы.

— М-м-м?

— Света! Витька идет!

Она оторвалась от моего члена и посмотрела округлившимися глазами.

— Да не может быть!... Он же бухать ушел!

— Точно — он! Что ему сказать? Я пришел к тебе за солью? Нет, соль уже была...

— У кого была соль? — не поняла Светка. Она торопливо надевала халатик, не попадая в рукава.

— Не важно!... Значит, так — я зашел за спичками! Нет, плохо...

— Ты зашел занять пятьдесят рублей на бутылку! — Светка явно была опытнее в подобных делах.

— Ну, ладно... на бутылку. Так ты мне дашь пятьдесят рублей?

— Зачем? — не поняла Светка

— Для достоверности! Давай скорее.

— Да у меня нету! Этот козел все пропил!

Я застонал. Вот так горят разведчики — на мелочах! По счастью Светка соображала быстрее меня:

— Ты пришел занять, а у меня нету! Ну и что? Теперь пойдешь еще к кому-нибудь! Все нормально.

— А к кому мне идти?

— Да неважно! — Светка подвела меня к двери и зловеще прошептала:

— Ты якобы пойдешь! Якобы.

Я, наконец, понял. Ладно. Вот, сейчас Витек зайдет, а я скажу — зашел-де призанять на пузырь, а у вас нет! Придется дальше идти. И все будет нормально. Сейчас он, наверное, уже поднялся... Витька не было. Не дошел? Вроде, хлопнула дверь у соседей.

— Может, это был не Витек?

— Ты видишь-то хорошо? — Светка подозрительно глянула в мои подслеповатые глаза.

— Ну... вообще-то, не очень...

— Ясно, — она прямо в прихожей опять опустилась на колени и ловко — даже более ловко, нежели в прошлый раз — вытащила мой член.

— Света!... Я пошел... Я...

Ответить она не могла, но было ясно, что уйти мне не удастся. Черт! Теплая волна на сей раз, захлестнула меня с головой. А если, все же это был Витек? И тут до моего затуманенного сознания дошло, что хлопнувшая дверь, возможно, была наша, и что к подъезду подходил именно Витек, и что пошел он не к себе домой, а к нам. Я беспомощно оглянулся. Старые туфли сорок пятого размера никуда не делись. Светка самозабвенно сосала, с каким-то даже остервенением собираясь довести меня до оргазма. Возможно, так она хотела меня накрепко привязать к себе — такой умелой и страстной. Прервать сейчас этот процесс не представлялось возможным. Но ведь он, Витек, сейчас там, в нашей квартире! Ленка, конечно, уже пришла с работы... Если она его отошьет — он тут же придет сюда и увидит картину! Если же он не придет сейчас, значит... значит... Я немного отвлекся, и подступавший было оргазм, отодвинулся на задворки сознания. Он не пришел. Но, ведь, я мог ошибиться! Он зашел не к нам. Дверь, по-моему, стукнула как-то глухо... возможно, он прошел дальше по коридору... И все же, самое разумно сейчас выйти потихоньку и постучать в нашу дверь! Если он там — опять пристает... ему станет стыдно — я посмотрю с укором, и ему станет стыдно... Ему? Станет стыдно? Чушь... чушь... Светка так втянула в себя мой набухший, как милицейская дубинка, член, что я не выдержал и громко застонал. Черт... Нужно держать себя... в... руках... А он, Витек, скотина и мерзкая рожа, сейчас лапает мою жену... Пока мне тут сосут... он лапает... а, может, даже... Сколько прошло времени? Что он успел сделать с моей маленькой Ленусечкой? Он ее изнасиловал? Вполне мог! Такой бугай... Я вспомнил, как он изнасиловал недавно Светку, пока я сидел на кухне. Вот, мне сейчас... делают минет... а ее, мою милую, бедную женушку... которой и так недавно досталось... вновь насилуют... Перед глазами у меня вдруг встала картина: Витек распластал Ленку прямо на полу, мерзко пыхтит и лезет целоваться, обдавая перегаром, а сам долбит и долбит — непрерывно, как заведенный механизм, и она, моя Леночка бьется под ним, как... как рыба на льду... да, именно так — как рыба... а он все долбит... и тогда она вдруг вытягивает напряженные ножки, замирает на миг и е криком, как тогда в ванной... или тогда... ночью... бурно кончает... и сок ее, вытолкнутый сокращающимися стенками влагалища, брызжет в пах насильнику. Внезапно, с криком, которого никак не ожидал от себя, я согнулся от резкого напряжения мышц живота и других мышц, участвующих в процессе выбрасывания спермы, машинально заткнул ладонью рот и спустил в самое горло Светке все, что накопилось за долгие дни воздержания. Радостная, с сияющим лицом, она поднялась с колен и припала к моим губам горячим и липким от спермы ротиком. Чувствуя ужасное — на грани тошноты — отвращение, которое, конечно, нельзя показывать женщинам, я, как бы озабоченно, отстранился, показывая взглядом на дверь.

— Пора, пора... ты извини, но он вдруг это все же был Витек? Нужно уходить... Потом, как-нибудь, зайду... — я бормотал, как изображающий сумасшедшего нищего Паниковский, когда просил у Корейко миллион.

Светка, по хозяйски осмотрела меня с ног до головы, поправила брюки, давая понять, что теперь — уж теперь-то — я ее собственность, и милостиво открыла дверь. Лестничная площадка окутала меня прохладой, настоянной на кошечьей и человечьей моче. Не зная зачем, я стал спускаться вниз по лестнице. Может, мне хотелось немного освежиться, чтобы не являться домой с красной рожей? Не знаю. Бабульки у подъезда посмотрели на меня взглядом прокурора. Не помню, как я дошел до магазина. Купить водки? Зачем — у нас же в холодильнике стоят две бутылки?! Не откупоренные, если... Если Витек... Я побежал назад. Как я мог?! Что заставило меня вдруг не звонить в дверь собственной квартиры, а идти на улицу? Я как будто специально предоставил им больше времени! Им? Я уже говорю о НИХ? Не Леночка — моя жена, и кабан Витька: я уже говорю о НИХ... Вот и подъезд. Бабушки хотят убедиться, что я не шпион и не террорист — так и впиваются глазами... Дверь нашей квартиры. Звоню, хотя где-то в недрах кармана лежит ключ. Ленка открывает дверь. Она в домашнем халате, зачем-то заколотом на груди булавкой. В квартире больше никого нет. Сажусь на табуретку и вытираю пот. Все же бегать я так и не научился. Дыхание надо беречь, дыхание... а я гнал, как... как...

— Ты чего такой потный? — Ленка отвернулась и колдует над кастрюлями. Хорошо, что она не смотрит мне в глаза — могла бы все понять...

— Потный? За бутылкой сбегал!

Как ни странно, Ленка не обращает внимания на явную несуразность — сбегал, а не принес; да и, вообще, так только говорится — сбегать... Все ходят шагом, хоть и торопятся.

— Какой суп сварить? — каким-то чужим голосом спрашивает жена, не поворачиваясь. Почему она не обернется и не посмотрит в глаза? Не хочет видеть потного мужа, которому соседка только что сделала минет? Или?..

— Никто не заходил?

— Нет... а что?

— А что ж ты суп даже не начинала варить? Что делала? — как жалок я был в этот момент!

Ленка молчит, а я, как бы невзначай открываю холодильник. Одна бутылка полная, в другой — на донышке... В тот вечер мы больше не разговаривали. Я пытался смотреть телевизор, но перед глазами стоял кабан Витька — потный и довольный. Как же так? Как она могла — моя Ленусечка, как могла она согласиться на секс с этим мерзким, пьяным животным?! Тут ведь, никакого реального изнасилования не было. Тут она могла кричать — в доме отличная слышимость. Светка прибежала бы первая! Возможно, и даже вероятно, он вел себя грубо, прижал ее... нов данном случае, нужно четко сказать — она была не против! Ее, вероятно, даже возбудила его грубость. Она, наверное, испытала мощный оргазм, как тогда... в палатке. Может, даже несколько оргазмов... И что теперь делать? Развестись с Леной и жениться на Светке? Вот уж, кто будет рад! Но получится, что я сменю шило на мыло — и ту и другую грубо трахал кабан Витек. Кроме того, Ленку я люблю, а Светку — нет. Рабочая неделя пролетела в суматошных делах. Наша фирма получила новые компьютеры и всю неделю я устанавливал их, настраивал сеть, смотрел, чтобы в бухгалтерии хорошо работала один-эс, а на складе — программа складского учета. Один старый комп шеф милостиво подарил мне в качестве премии. Вообще-то в качестве премии, я предпочитаю деньги, но в этот раз был доволен. Покажу Ленке, как шариться в интернете, она ведь только бухгалтерскую программу свою знала — может, отвлечется от... от всего, забудет, станет болтать по аське, смотреть фильмы по выбору. Нужно не пожалеть денег на выделенную линию — пусть окунется с головой! Может, игры какие-нибудь понравятся... Самому мне хватало этих ящиков на работе, а у Ленки на службе теперь компьютера не было. Ей пришлось уволиться с того солидного предприятия, где она работала главбухом. Причину увольнения она объяснила смутно — не сработались с директором. Странно, потому, что с тем директором она работала на протяжении нескольких лет. В подробности она вдаваться не стала, а я не настаивал. Теперь Ленка трудилась рядовым бухгалтером на каком-то другом, менее солидном предприятии. В пятницу вечером я и принес это кибернетическое чудо к нам в дом. Ленка пришла чуть позже и сразу же засыпала меня вопросами. Как? Откуда? Неужели купил? Это ведь, дорого.

— Не купил, а получил в качестве премии, — с гордостью ответил я, затем добавил:

— Да он старый, такие уже не так дороги. Но для интернета вполне сойдет!

Весь вечер ушел на то, чтобы научить Ленку пользоваться электронной почтой и бродить по сайтам в интернете. Мы сидели рядышком — веселые и оживленные, совсем как в дни наших первых встреч. И казалось, что прошлое отринуто, ушло, кануло в лету, и с этого момента мы будем вновь, как в молодости, составлять единое целое. Увы — звонок в дверь разрушил нашу идиллию. Мы разом вздрогнули, замерли и... остались сидеть на месте. Наконец, я встрепенулся. Я сейчас скажу этому бугаю, все, что должен. Я буду бороться за свою любовь, за свою жизнь! Я встал, полный решимости, но Ленка меня опередила. Она раньше успела справиться со ступором и, бросив мне охрипшим голосом: «сиди, я посмотрю», быстро пошла к двери. Моя решимость сменилась нерешительностью. Пойти за ней и сказать ему?... Но тогда всем будет ясно, что я знаю... А разве всем не ясно? Я, наверное, впервые четко понял причину того, почему я закрываю глаза на очевидные вещи. Я могу ДЕЛАТЬ ВИД, что не знаю — вот в чем дело. Это как бы дает мне некоторый тайм-аут. Позволяет не реагировать. А если я раскроюсь — реагировать придется! Как много в нашей жизни игры, причем игры глупой, неталантливой, часто бессмысленной! Ленка, в коридоре что-то тихо и быстро говорила. Я услышал только слово «муж». Вероятно, она сказала «муж дома». Муж — это, стало быть, я. Так она меня теперь называет. Не по имени, нет — муж! Это значит, нелюбимый, надоевший до чертиков, занудный мужчина, с которым она вынуждена — такова уж бабья доля — делить кров и постель. Вот, что такое в устах женщины — муж. Ленка вернулась пунцовая от стыда. Конечно — бугай-любовник приходит прямо домой, даже не думая, что дома может быть муж. Если и дальше делать вид, что я ничего не понимаю, нужно было спросить: кто приходил, зачем... но я сидел, как замороженный. Вернувшееся на сегодняшний вечер счастье, было растоптано грязными башмаками реальности. Ленка несмело коснулась пальцем клавиатуры, поправила коврик для мыши. Молчание становилось невыносимым.

— Это больше не повторится, — она сказала так тихо, что я скорее прочел по губам, нежели расслышал.

— Лена... Как ты могла? — вот и кончилась наша игра в «ничего не вижу, ничего не слышу».

— Я... не знаю... Не понимаю... — она заплакала навзрыд, как обиженный ребенок и мне пришлось обнять ее за плечи.

Ленка повернулась и прижалась ко мне вздрагивающим телом. Я гладил ее волосы, целовал заплаканные щеки. В этот вечер у нас был секс. Кончилось мое вынужденное воздержание. В постели Ленка вела себя скованно и совсем не походила на ту, прежнюю Ленуську, изводящую меня страстными ласками. Возможно, мне это показалось, но, по-моему, она сымитировала оргазм, чтобы показать, что у нас все по-прежнему. На душе у меня было тяжело и неспокойно. Однако, наутро мы оба проснулись в хорошем настроении. Утром все проблемы кажутся пустяками, тогда как вечером, они могут свести с ума. Сразу после завтрака мы опять сели за компьютер. И вновь, как и вчера, к нам вернулось прежнее единение. Забыв — почти забыв — обо всем, мы увлеченно бродили по сайтам, подписывались на почтовые рассылки. Внезапно, Ленка натянуто улыбнулась:

— Я только что вспомнила — нас пригласили на день рождения! У Евгения Павловича, нашего шефа, юбилей — пятьдесят лет. Он мне сказал, чтобы я обязательно пришла с мужем.

Честно говоря, мне совсем не хотелось тащиться на вечеринку, где незнакомые люди будут пить, неумело танцевать и обжиматься по углам. Но делать было нечего — пришлось согласиться. День пролетел незаметно, и к вечеру мы стали собираться. Я с неприятным удивлением заметил, что моя жена надела самую короткую юбку, какую я на ней только видел, и чулки с пажиками. Стоило ей слегка нагнуться — картина открывалась захватывающая. Но в том и беда, что картины эти она собиралась демонстрировать не мне, а всем тем, кто соберется на юбилее шефа. Еще одним ударом стала ее, до неприличия, прозрачная блузка. Бюстгальтер Ленка не надела и выглядела почти как на пляже, где загорают топлес.

— Э... Лена, — смущенно начал я, — ты не думаешь, что уж... слишком все открыто?

— Ну и что? — жена посмотрела с некоторым вызовом, — там все так будут выглядеть! Насмотришься!

— Да мне, в общем, никого и не надо, кроме тебя... Ни смотреть, ни...

Ленка промолчала. Я надел строгий костюм с ярким галстуком. Галстук выбрала жена, и я чувствовал себя идиотом. Сам я повязал бы более скромный — в тон костюму. Но пришлось согласиться — супруга была категорична. Поехали на такси: сидеть на юбилее трезвенником, повторяя глупую фразу «за рулем» — всегда было выше моих сил. Шеф жил в просторном двухэтажном коттедже, обнесенном трехметровой оградой. Откуда-то из-за кирпичного сарая раздавался лай трех-четырех собак, а у ворот дежурили мрачного вида охранники. Гостей встречала жена шефа — перезрелая особа, молодящаяся из последних сил. Она обладала длинным носом и очень подвижным лицом. Если актрисе Ани Жирардо приклеить больший нос — вот и будет жена шефа Анна Арнольдовна. Сам виновник торжества Евгений Павлович мне показался вполне приятным человеком, не слишком испорченным деньгами. Солидность сквозила, и в его фигуре, и в манере общения. К сожалению, нельзя было то же сказать о его сыне. Наглый взгляд, мощный стриженый загривок, две золотые цепи в палец толщиной... Так часто бывает: отец — нормальный мужик, работает, зарабатывает, а сынок — плейбой и мачо — тратит без зазрения совести. Еще один человек сразу же привлек мое внимание — охранник, стоящий на входе в зал, где собирались гости. Мужчин он игнорировал, а женщин обшаривал наглым взглядом. К слову сказать, почти все дамы были в длинных, можно сказать, бальных платьях, только моя Лена и еще две молоденькие, вечно хихикающие девицы, надели мини. Остальные гости — а было их не менее пятидесяти — шестидесяти человек — казались мне на одно лицо. Начали по-американски: стоя. Мне никогда не нравилось ходить в толчее с фужером. Почему-то я всегда в таких случаях опасаюсь, что меня толкнут и фужер выпадет из рук. В данном случае — обошлось. В качестве закуски на столах — где-то у стены, куда было не пробраться — лежали маленькие бутербродики. Евгений Павлович подходил к каждому, благодарил за то, что почтили его, старика, вниманием. А моей Ленуське, даже поцеловал ручку, что вызвало уксусную улыбку у Анны Арнольдовны. А сынок за их спиной гнусно усмехнулся. Затем подошел и представился, небрежносунув мне потную ладонь и плотоядно взглянув на Ленку. Вован — именно так он себя назвал, закосив под братка, а, может, таковым и являясь — также припал к ручке моей супруги. Отдернув руку, Ленка отошла в сторону, а Вован вновь скривил физиономию в усмешке.

— Он меня укусил, — шепнула Ленка, и я увидел на ее руке след укуса.

— Держись ближе ко мне, не отходи, и все будет хорошо, — я уже знал, что хорошо не будет.

Анна Арнольдовна квакающим голосом пригласила всех в другой зал, где, к моей радости были накрыты длинные столы. Вот это — по-русски, подумал я и повел жену с самый конец, подальше и от юбиляра, и от его сыночка. Тосты следовали один за другим, и все как-то быстро надрались. Не смотря на обилие закусок, из которых я старался не пропустить ни одной — в голове шумело. Ленка, похоже, тоже выпила изрядно.

— Я хочу танцевать, — капризным голосом лепетала она мне в самое ухо, — ну, когда будут танцы?

Я внимательно — насколько удалось сосредоточиться — посмотрел на жену. Глаза ее блестели, на щечках выступил румянец, она часто крутила головой, бегло осматривая гостей. Все что-то говорили, и стоял общий гомон.

— Закусывай! — я наложил побольше осетрины и салата.

— Не хочу... — тянула Ленка, — хочу танцевать...

С неудовольствием я заметил, что она стала что называется, стрелять глазками, причем часто останавливала взгляд на Воване, развалившемся на стуле рядом с отцом.

— Лена, может, уйдем? — мне так хотелось сейчас оказаться дома!

— Ты че-е-е? Я должна еще показать им всем, как я умею танцевать! — Ленка была совсем пьяной.

К моему ужасу Анна Арнольдовна объявила — кто хочет, может в соседнем зале потанцевать. Там уже громко играла музыка. Ленка, как и многие другие, сорвалась с места.

— Лена, подожди! — я пробирался меж дамских бюстов и плотных мужских спин.

Некая рыжеволосая дама, считающая себя молодой, схватила меня за руку и молча потащила в соседний зал. Собственно, разговаривать мы не могли в любом случае — музыка глушила все иные звуки. С трудом, среди танцующих я нашел глазами свою жену. Так и есть — она танцевала с бугаем Вованом. Его грубые лапы бесцеремонно шарили по ее спине, талии, опускаясь, все ниже, пока не застыли на ягодицах. Юбчонка ее задралась, открывая те самые картины, о возможности демонстрации которых, я уже упоминал. Медленный танец сменился быстрым и я, выскользнув из объятий моей перезрелой дамы, устремился к Ленке, но на пути внезапно возник тот самый не понравившийся мне охранник.

— Вас Анна Арнольдовна приглашает на пару слов! — прокричал он в самое ухо. Я оглянулся, но Ленку среди множества танцующих найти уже не мог.

Анна Арнольдовна с неудовольствием посмотрела на мой галстук.

— Вы бы следили за супругой, — строго произнесла носатая Ани Жирардо, — она выпила лишнего и теперь нагло пристает к моему сыну!

Этого я уже не мог вынести. Опрометью бросился в танцевальный зал. Совершенно пьяная Ленка в образовавшемся кругу танцевала с Вованом. Я чуть не заорал от возмущения, обиды, злости, ненависти к этому Вовану, но заметил, что охранник крутится рядом, не выпуская меня из поля зрения. Ленка прижималась к раскрасневшемуся бугаю все телом, елозила по нему, юбка ее задралась почти до самого живота, открывая похотливым взорам, стоявших кружком мужчин, голые ягодицы. О боже! Трусики ее валялись под ногами, и Вован, специально или нет, но топтал их ногами. Зрители кричали и аплодировали, Вован ухмылялся, Ленка пьяно смеялась, стараясь обхватить ногами ляжку партнера. Она терлась самым бесстыдным образом под одобрительные крики толпы, виляя задом и обхватив ручками бычью шею Вована. Меня узнали. Крики смолкли, воцарилось выжидательное молчание. Даже музыка, вроде, зазвучала тише. Ленка обернулась. Помада ее была размазана по щекам, а пьяные глаза горели откровенной похотью.

— Милый, ты ведь у меня не ревнивый?! — крикнула она и вновь повисла на шее Вована.

Я стоял, как истукан. Слова застряли где-то на подходе к горлу. Тяжелый ком никак не проглатывался.

— Да не переживай, братан, — вдруг пробасил мне в ухо охранник, — ничего страшного не случится. Мы люди бывалые. Покувыркаемся немного с твоей шлюшкой, а утром отвезем ее домой в лучшем виде.

Я рванулся к Ленке, но стальные пальцы, словно защелкнули капкан на моем запястье.

— Не дергайся! Она же сама нас хочет! Не видишь, что ли?

Нас?! Он сказал НАС. Значит... Значит, их будет двое или больше... Как тогда... Призраки осенней ночи зримо встали перед глазами. Генерал, Дрын... Все, кто насиловал мою жену... Чем эти быки лучше тех блатарей? Им, конечно, не в новинку развлекаться со шлюхами, а Ленка сегодня выглядела самой развратной из всех приглашенных. Кстати, я что-то давно не видел тех двух подружек в мини-юбках. Их, наверное, давно увели наверх, в комнаты для гостей... А теперь, вот, настал черед моей женушки. Моей пьяной супруги. Да, алкоголь разбудил в ней дремлющих до поры демонов... Вован, обхватив Ленку за талию, повел ее к выходу из танцевального зала, а меня все также цепко держал охранник... Домой я добирался на чужой машине. Немолодая пара любезно предложила подвезти до центра. Муж не пил — он язвенник и потому мог сесть за руль. А я, вот, не язвенник и потому пил, как все... И не уследил за женой. Позволил напиться. И демоны из глубин ее души вылезли на поверхность. А если бы сейчас уследил? Она напилась бы в другой раз и в другой компании... Старушка что-то непрерывно говорила, а глаза старичка в зеркале заднего вида глядели печально и сочувствующе. Он был трезвый, все видел и все понял. Может, и его жена в молодости выкидывала фортели?

Утром Ленка не приехала. Я не находил себе места. Пытался читать, но в воображении проигрывались сцены дикого, необузданного разврата, которому предавалась моя жена. «Ты же у меня не ревнивый» — с чего это она взяла?! Еще какой ревнивый! Нужно было, повторял я себе, взять ее и увезти. Силой увезти. Отвесить для острастки пару пощечин — и увезти. Проспавшись, она была бы мне благодарна... А теперь... Тот охранник, что держал меня не мог бы помешать! Нужно было поднять скандал — он бы и отошел в сторону. Нужно было... Нужно... Ленку привезли только к вечеру. Услышав, как хлопнула дверца, я бросился к окну. Ее просто выбросили из джипа, как ненужную, отработавшую свое вещь. Поднявшись, Ленка запахнула расстегнутую шубку, под которой к моему ужасу и радости качающих головой старушек у подъезда, ничего не было, и поковыляла домой. Боже, как она шла! Расставив ноги, как ковбой, она осторожно тащила измятое, истерзанное тело мимо все видящих, все замечающих бабулек — добровольных блюстителей чужой нравственности. Дверь квартиры я распахнул, не дожидаясь звонка. Мы живем не третьем этаже и обычно не пользуемся лифтом — дольше ждать. Но Ленке, очевидно, было больно перебирать ногами ступеньки — она вышла из лифта. Сбросив на пол шубку, она стояла передо мной, покачиваясь и глядя в сторону равнодушно-мутными глазами.

— Лена... — я едва мог говорить, — Лена, что ты позволила с собой сделать? Что они с тобой...

Она смотрела все так же — равнодушно, пьяно и рассеянно. Молча прошла в спальню и рухнула на кровать, даже не потрудившись прикрыться одеялом. Я подошел с простыней, но подумал, что именно так накрывают покойников — тихо, скорбно... Где одеяло? Ее нужно накрыть, чтобы не видеть... хотя бы не видеть того, что с ней сделали. Вблизи тело моей жены выглядело еще ужаснее. Избитое, исполосованное — ремнем? Плеткой? Ее били... Зачем? Зачем бить женщину? Обладать, ну, изнасиловать — это я еще мог понять, но бить?... Зачем? Утвердится в своей власти? Унизить до последнего предела и, таким образом, возвыситься в собственных глазах? Грудь ее — милая грудь, которую я так любил нежно целовать — была искусана, местами вспухла и посинела. Но самое страшное ждало меня, когда я невольно глянул на ее лобок. Гладко выбритый — уж они, эти подонки, потрудились, чтобы видеть все подробности Ленкиной анатомии — также в синяках и ссадинах. Распухшие, натертые до красноты, до сукровицы, половые губы чудовищно распухли — глядя на них, я не верил, что это тот самый бутон страсти, который я так любил когда-то ласкать нежными прикосновениями быстрого язычка. Сукровица и слизь вытекали из Ленкиного влагалища, зияющего самым ужасным образом. Очевидно, она не могла свести ноги и лежала раскинувшись, выставив для обозрения свое поруганное достоинство. С болью я наклонился над ее исполосованными ногами. Отверстие ануса краснело и сочилось сукровицей. От интимного места Ленки шел специфический запах — спермы, мочи, крови... Я отпрянул и, давясь слезами, выбежал из комнаты. На ночь постелил себе в другой комнате на диване. Ночью Ленка вставала и ходила в ванную. Я не спал, просто не мог спать. Слышал ее стоны, когда она, очевидно, смазывала больные места. Затем, с трудом доковыляла до кровати... Так прошли выходные. Наутро, собираясь на работу, я заметил, что Ленка даже не делает попыток встать. Лежит и смотрит на меня равнодушно и, как мне показалось, с некоторым презрением, хотя презирать-то как раз должен бы я ее.

— Ты не собираешься на работу? — поинтересовался я.

— Меня уволили. Евгений Павлович торжественно объявил, что шлюхи ему на работе не нужны... — только тут в глазах Ленки блеснули слезы.

— Он что — тоже участвовал?

— Нет, конечно. Участвовал его сынок, и охранники... Потом еще кто-то приходил-уходил... У них там, знаешь, есть черный ход — сразу в комнату Вовчика.

Похоже, Ленка собиралась теперь мне все рассказать. Слушать? Или прервать ее откровения? Откровения жены-шлюхи...

— А дружки у него, у Вовчика, настоящие звери, — продолжала Ленка, они меня...

— Прекрати! — заорал я. Ленка замолчала. А я с ужасом заметил, что в ее глазах не было раскаяния. Ни капли.

Всю неделю жена валялась на диване или сидела у компа. Даже не готовила ужин. И мне приходилось, придя с работы, варить борщ, и жарить картошку. В пятницу вечером Ленка вдруг оживилась. Притащившись с работы, я застал ее в кружевном белье перед зеркалом. Сокрушенно оглядывая желтеющие отметины на теле, она как раз снимала один бюстгальтер, собираясь надеть другой, более тонкий, оставляющий груди практически открытыми.

— Жаль, что у меня нет декольте, — бросила жена, и усмехнулась, заметив мое удивление.

Затем натянула черные чулки и надела короткую юбку — словом выглядела точно так же, как тогда... собираясь на юбилей шефа, теперь уже бывшего.

— Куда это ты собралась? — выдавил я и удивился своему охрипшему голосу.

— Зайду к Светке. Она заикалась... что может на работу меня устроить.

Я не знал, что и сказать. К соседке она собирается, как на праздник? Или рассчитывает сразу идти устраиваться на работу? К азербайджанцам, у которых работает Светка?!

— Подожди... Ты же бухгалтер! И что — собираешься работать в палатке?

— Да это пока так... наметки, — она вихляющейся походкой прошла на кухню и достала из холодильника бутылку водки.

— Да подожди! — я никак не мог собраться с мыслями.

— Ты куда пойдешь-то? Прямо к ней на работу?

— Зайду к Витьку, уточню, где она работает, — в глаза мне Ленка не смотрела, старательно разглядывая свои, затянутые развратными черными чулками ножки.

— К Витьку?... — я тупо глянул на бутылку в ее руке.

— Суп свари к моему приходу! — она решительно прошла в коридор, слегка задев меня плечиком. Через несколько мгновений я услышал приглушенный звонок в соседней квартире. Затем, открылась и закрылась дверь.

К Витьку?! И ради него, надо полагать, она так вырядилась! И специально выбрала время, когда Светка на работе, а тот бугай — дома. Пьет, конечно. А она ему еще бутылочку принесет. В голове у меня все это не укладывалось. Ей что же — мало показалось того, что сделали в прошлый выходной эти подонки?! Она пошла теперь к другому подонку — соседу. Живет рядом — удобно... Самое страшное было в том, что я, переодевшись, надел фартук, пошел на кухню и стал действительно варить суп! Я чистил картошку, в то время как моя жена развлекалась в соседней квартире! Пила водку... Трахалась, как последняя шлюха. Это надо ж так обнаглеть! Она при мне, откровенно, не стесняясь и даже не пытаясь как-то завуалировать, пошла трахаться к соседу. Я еще могу понять женщин, имеющих тайного любовника — красивого, нежного и страстного. Дающего женщине то, о чем так часто забывает муж — нежность, ласку, обожание. Но тут!... Моя жена, моя любимая Ленуська в наглую пошла на трах к кретину-соседу! Впрочем, подумал я, заправляя суп жареной морковью и луком, той Леночки уже нет — есть шлюха, не стесняющаяся на глазах мужа собираться к любовнику. Да, опять же — если бы к любовнику! Разве можно назвать этим красивым словом — от корня «любовь» — грубого бугая Витька? Я с тяжким вздохом выключил газ под кастрюлей. Сварился. Я сварил суп, как мне и наказывала жена. И чем чаще я буду орудовать на кухне — тем откровеннее будут похождения моей жены-шлюхи. Это нужно было четко понимать. Я это и понимал. Часа в три ночи я проснулся от шума в прихожей. С трудом разлепив глаза, притащился в коридор. Ленка сидела голая — сжавшись в комок и забившись в угол под зеркалом.

— И что теперь? — уже ставшая привычной боль окончательно вытеснила сон.

— Одежду забрал... ударил несколько раз... — она сидела с сухими, испуганными глазами, как попавший в капкан зверек, — сказал, чтоб завтра пришла за одеждой и не забыла бутылку... И если он будет доволен, как я... сосу... отдаст одежду...

Чтобы Ленка не видела моих слез, я молча повернулся и пошел спать. На работе больная голова не позволяла мне сделать хоть что-то полезное для фирмы. Чай, кофе и, не смотря на это, непрерывная сонливость. Вечером, подходя к подъезду, я неожиданно для себя присел на скамейку. Сидел и смотрел на окна дома напротив. Такие уютные, мягко освещенные окна. Целый дом прилепившихся друг к другу семейных гнездышек, где тепло, уютно, где жена ждет мужа с работы, а не блядует с алкоголиком соседом. Домой идти не хотелось. Бабушки посматривали на меня, как показалось, с интересом и сочувствием. Ленка тщательно замазала синяк под глазом, а разбитые губы закрасила помадой. Она крутилась перед зеркалом, даже не сочтя нужным оглянуться на пришедшего с работы мужа. Юбка на ней была еще короче прежней.

— Купила бутылку, сейчас пойду... за одеждой.

— Иди, неси бутылку, соси... Ты сама выбрала этот путь.

Сильно ли я кривил душой? Вероятно, в каждом человеке прячется, и садист, и мазохист, и зверь, и убийца, и вор, и слизняк. Нужен только толчок, иногда совсем слабый, но чаще — сильный. Нужно СОБЫТИЕ, чтобы эта скрытая часть сознания выползла наружу. Ленка была не виновата в том, что произошло той осенней ночью, но потом... Потом она могла хотя бы попытаться сдержать зверя, загнать его назад в подсознание. А, может, и пыталась, да ничего не вышло? А я — не помог. Тот, на кого она надеялась — остался в стороне. Сейчас она соберется и пойдет к соседу вымаливать одежду. Будет старательно сосать, а потом по его приказу призывно раскинется на широкой кровати. Или просто нагнется, упираясь руками в стол. Возможно, опять получит синяк и прибежит голой, чтобы назавтра все повторилось. Жизнь, как ни странно, продолжалась. Походы Ленки к бугаю Витьку уже стали чем-то привычным. Уже и Светка пару раз закатывала ей скандалы и выгоняла голую на лестницу под одобрительный хохот мужа. Я стирал и готовил обеды. Витек, встречаясь со мной на лестнице, издевательски ухмылялся и перестал протягивать руку. Впрочем, иногда снисходил до того, чтобы похлопать по плечу. Светка, которая, как я думал, мечтала поменяться ролями с Ленкой, теперь смотрела на меня, как на пустое место. Работники торговли вынуждены по-своему хорошо разбираться в людях... Следующее СОБЫТИЕ произошло через месяц после того, как мою дражайшую супругу выгнали с работы. Все это время она, как выражаются женщины, «бегала» к соседу. Но однажды к Витьке пришел друг... В тот вечер у нас появилась малая искорка взаимопонимания, сближения. Ленка вдруг сказала странную вещь.

— Витечка мне надоел, — она кокетливо улыбнулась и придвинулась ближе.

Мы сидели на диване перед телевизором. Как самая обычная семейная пара. А, может, и действительно ничего страшного не произошло, думал я. У всех женщин временами бывают увлечения. Только другие скрывают, а моя — нет. Так ли это плохо? Она искренняя, моя девочка... Ну, имеет, ну и ладно. К этому ведь вполне можно привыкнуть.

— Надоел? — переспросил я для верности.

— Да, он... не такой жестокий.

Я слегка опешил. Хотя, к тому времени уже понял, что Ленкина натура требует насилия и жестокости. Я, к сожалению, не мог ей дать ни того, ни другого.

— Лена, — я не мог сразу подобрать слова, — раньше ведь тебе не требовалась жестокость? Это после того... той ночи?

— Я всегда мечтала об изнасиловании, — спокойно сказала Ленка, — с самого детства. Конечно, реальность оказалась грубее... Ты знаешь, как я лишилась девственности? Меня изнасиловали трое пьяных парней. Наверное, я подсознательно этого хотела и сама пошла с ними в подвал.

Было больно и... прекрасно! Но иногда хочется и обычного секса — какой был у нас с тобой... Помнишь? Она обняла меня за шею, и я ощутил упругие мячики грудей, и даже затвердевшие соски. Неуклюже повернувшись, потянулся к ее губам, но Ленка уклонилась, уткнувшись мне в плечо. Не хочет целоваться? Она ведь любила... Вспомнилось: «отдаст одежду, если буду хорошо сосать». Может, Ленка считает, что губы ее осквернены? Или боится, что так думаю я? Она, наверное, хорошо сосала — одежду Витек отдал, правда не всю сразу, а по частям: сегодня трусики, завтра бюстгальтер... И за каждую вещь она вынуждена была ему отдаваться, выполнять все прихоти, «хорошо сосать». Впрочем, она, как я теперь понял, была не против такого отношения. Внезапное возбуждение застучало в висках. Я сжимал в объятиях жену — многократно оттраханную грубияном-соседом, униженную, избитую ижелающую секса со мной. Между ног у нее уже, наверное, мокро. Она ждет. Она хочет. Мы ляжем в кровать, и она будет, как раньше, положив ладони на мои ягодицы, задавать нужный темп. Я запустил руку под халатик, и пальцы утонули в ее горячих складочках. Она, моя оскверненная девочка, действительно была вся мокренькая в ожидании вторжения и наполнености. Она изнывала, сжимая и разжимая бедра, крепко обхватив руками мою шею, а ногами — мокрую ладонь. Звонок в дверь прозвучал громом, нет, скорее, трубами, возвещавшими конец света. Ленка напряглась, пристально глядя мне в глаза, медленно освободилась от моих неловких объятий. С некоторых пор, открывать двери ходила только она. Я, оцепенев, остался сидеть, хотя, может, именно в этот момент и нужно было нарушить сложившуюся традицию. Слышался пьяный голос Витька. Затем хлопнула дверь. Ленка вошла неуверенно, словно опасаясь споткнуться.

— Кто приходил? — голос мой изменился до неузнаваемости.

Ленка молча стала собираться. Двигаясь, как робот, надела чулки с поясом, туфли на высоком каблуке. Ту, самую короткую юбку, «показывающую» ножки выше чулок, прозрачную блузку. Жалобно посмотрела на меня, застывшего на диване, зацокала к двери, затем, спохватившись, вернулась и ярко накрасила губы. Вульгарно и ярко... Я сидел, превратившись в памятник своей бесхарактерности. Только что от меня ушла жена. Мы любили друг друга, хотели ласк, близости... Но ее позвал пьяный кретин, и она ушла. Причем, не хотела — я видел: не хотела — но пошла. Как собачка, которой свистнул хозяин. Что заставляет женщин подчиняться? Почему, вообще одни люди стремятся командовать, а другие не могут не подчиняться? Ленка пришла поздно ночью, пьяная и совсем не похожая на ту испуганную женщину, которая вечером ушла по первому зову любовника. Включила свет, абсолютно не заботясь о том, что разбудит мужа. А, может, она догадывалась, что я не спал.

— Я так устала, — она капризно выгнулась, присев на кровать, — устала...

Блузка была надета другой стороной, юбка и чулки перекручены.

— Весело было? — спросил я хриплым со сна голосом.

— Весело? — она задумалась, — пожалуй... Знаешь, их ведь было двое.

— И что? — я не понимал, зачем поддерживаю этот разговор.

— Ой, — Ленка оживилась, — меня сначала, Витечка, а потом Колян.

— И что же Колян?

— Он такой жестокий! Настоящий мачо. Уж он со мной не церемонился. Хочешь, расскажу по порядку?

— Расскажи.

— Я пришла, — начала Ленка, а они сразу набросились...

Я смотрел в пьяные глаза моей жены, с расширенными во всю радужку зрачками от томных и сладостных воспоминаний и думал — зачем я слушаю эту женщину, ставшую мне с некоторых пор чужой?

— ... и Колян сразу порвал на мне трусики. Я отбивалась, а сама чувствовала, что теку...

Что заставляет меня слушать ее рассказ? Какое щемяще-запретное чувство, доставляющее невыносимую боль, заставляет меня кивать и в нужных местах задавать вопросы?

— ... и он меня буквально изнасиловал! Потом еще раз Витька, но с тем уже было не так интересно...

Я смотрел на ее губы — сладкие, полные губки с размазанной помадой и выдел... Да, видел, как обхватывали они толстый член алкаша Витьки, в то время, как ее влагалищем пользовался Колян.

— ... я кончила уже несколько раз, но они все не останавливались.

Да, они не останавливались! Еще бы — такая кошечка сама пришла к ним, пьяным забулдыгам, изнывая от желания быть изнасилованной.

— А потом он положил меня на Витьку и вошел в попу! Я как заору! А он говорит: «заткнись, сука» — спокойно так, говорит, а сам продолжает меня насиловать в попку, как тогда... когда... ночью в палатке. Я тогда в первый раз почувствовала от этого удовольствие.

Я слушал, и у меня была эрекция. И Ленка видела, как вздулось одеяло, даже погладила этот бугорок. Она давно поняла, что ее похождения заставляют меня страдать. Но видела так же и мучительное удовольствие в моих глазах и продолжала красочно расписывать сцены животного совокупления с этими кретинами.

— ... он все продолжал — долго не мог кончить, а мне казалось, что его член сейчас разорвет меня пополам...

Она была образованной женщиной и конечно знала, что такое мазохизм. Может, она просто стремилась доставить мне удовольствие, моя бедная девочка? Она видела, что я изнемогаю, но не могу — просто не могу попросить ее теперь о ласке. Да она бы и не согласилась.

— ... я уже лежала в луже — с меня так натекло! А они...

Может, нужно смириться с такой жизнью? Жена бегает, как последняя шлюха, к соседу — к тому еще приходят друзья: всем хочется на халяву попользоваться развратной кошечкой — а муж слушает ее рассказы, мучается и получает от этого ни с чем не сравнимое удовольствие. Вот только, куда все это может нас завести? В какие дебри унижения, стыда и муки?

— Ой, с меня натекло, пока я тут сидела! — Ленка пьяно засмеялась и, пошатываясь, поплелась в ванную.

После нее на простыне действительно осталось небольшое, липкое пятно. Не знаю, что меня заставило, но я изогнулся и понюхал ЭТО. Запах был резкий, но такой знакомый. Запах спермы, женских выделений и немытых членов. Когда Ленка вышла из душа, я, нюхая пятно, ожесточенно мастурбировал под одеялом. Воистину я был достоин того взгляда, которым она меня одарила! На следующий день, притащившись с работы, уже на площадке я услышал пьяные голоса. Прижал ухо к двери. Да, несомненно, в нашей квартире — пьянка. Они сидели в комнате, за столом, который мы накрываем, только в случае прихода гостей. Собственно, вот они, гости — все тот же Витек, опухший от пьянства, и здоровый лось с недельной щетиной на круглой, наглой морде с выпученными, водянистыми глазами — очевидно, тот самый Колян. Мое появление было встречено общим шумом. Слышалось: «а-а-а, вот и... вот, наконец...», и пьяный Ленкин визг: «муженек пожаловал».

И тут произошло самое страшное — я жалко улыбнулся и подал руку этому бугаю Коляну. Его пожатие было мокрым и небрежным, а в глазах ясно читалось презрение. Меня посадили к столу, налили штрафную... Колян тискал Ленку, сидящую у него на коленях, с самодовольной улыбкой собственника. Как завороженный я смотрел на его лапу, исчезнувшую между ног моей жены. Юбка у Ленки давно задралась и сморщилась где-то на поясе. Трусиков на ней уже не было, а, может, она их теперь и не носила. Они сидели у меня перед глазами, и Ленка нарочно откинула ножку, давая мне возможность видеть, как погружаются в ее лоно пальцы нового любовника. Я смотрел, как загипнотизированный. Пальцы у Коляна были толстые, как сосиски, и, поблескивая от Ленкиного сока, погружались, внутрь ее тела, захватывая малые губки и увлекая их за собой. При каждом вторжении он старался достать до самых глубин, тыкал по несколько раз, уже скрытыми внутри моей жены, пальцами все дальше, и при каждом толчке Ленка издавала протяжный стон. При этом она неотрывно смотрела мне в глаза. Колян разошелся так, что тело Ленки сотрясалось, груди, пока еще прикрытые полупрозрачной тканью блузки, прыгали, как мячики, а сама она стонала громче и чаще. Я чувствовал, что со сейчас случиться две вещи: эякуляция и рвота. Что будет вначале, я не знал, поэтому вскочил и бросился в ванную. Успев вытащить напрягшийся член, сделал несколько движений и задергался в оргазме, который и закончился рвотой. Два часа я просидел в ванной, затем, выскользнул и прокрался в спальню. Ночью меня не тревожили, хотя в соседней комнате веселье продолжалось до утра, и Ленкины крики слышались даже сквозь мой болезненный сон.

Вечно пьяный бугай Колян поселился у нас. Ленка пробормотала что-то о том, как плохо жить в общежитии и этим ограничилась. Теперь они спали на нашей супружеской кровати, а я — в большой комнате на диване. Я смирился с положением жалкого приживалы и покорно бегал за водкой, готовил для них обеды, смеялся пошлым шуткам Коляна. Иногда приходил Витек, и они вместе издевались над телом моей жены, как хотели. Вытворяли все, что подсказывала им извращенная, пьяная фантазия. Я должен был сидеть на диване, подавать им сигареты, подносить огонь и, главное, смотреть на унижения моей жены. Ленка, мне казалось, временами и сама была не рада такому повороту событий. Во всяком случае, когда пьяные друзья били ладошками по ее трясущимся грудям, слушали хлопки и ржали, как дебилы, каковыми они, несомненно, и являлись, Ленка кричала от боли. Кричала, просила прекратить, но вскоре содрогалась мощном оргазме, длившемся до тех пор, пока мужланам не наскучивало это занятие. Тогда они заставляли мою жену отсосать у них по разу и посылали меня за пивом — развалившись на диване, удовлетворенные и сытые. Когда я приходил, нагруженный несколькими двухлитровыми бутылками, Ленка нередко, уже орала, стиснутая их толстыми, ожиревшими телами — прямо на полу, на ковре, давно пропитавшемся смесью из пролитой водки, натекшей спермы и мочи — они устраивали «бутербродик на закуску». Да, моча, как это не покажется диким, играла большую роль в их сумасшедшей жизни. Бугаи любили устраивать «золотой дождь» прямо посреди комнаты, заставляя плачущую Ленку пить мочу и размазывать ее по телу. Бывало и по-другому. Оба пьяных кретина ложились на пол, а Ленка, еще не полностью потерявшая стыд, мучительно краснея, задирала юбку и, тужась, мочилась на их заплывшие жиром лица. После чего, ползая на четвереньках, слизывала все, что сумела выдавить. Все это, как всегда, заканчивалось многократным минетом. Проглотив сперму, Ленка бежала за тряпкой и пыталась отмыть ковер, который все равно скоро стал издавать удушливый запах. В квартире у нас теперь воняло, как в общественном туалете. Однажды, вечером, придя с работы, я застал дома только Ленку.

— Колян пошел в баню с проститутками. Я у тебя там... деньги взяла... ему нужно было...

— Лена, как же... на что мы теперь будем жить? — я заметил, что в квартире только что закончилась очередная оргия. На столе — как всегда гора посуды, пустые бутылки Ковер — мокрый. Все это нужно было убрать, вымыть, попытаться заглушить запахи.

Ленка молчала. В глазах — тупая печаль и покорность судьбе.

— Кто тут был? Еще и Витька?

— Нет, — она смотрела в сторону, — приходили двое друзей Коли... они тут были втроем...

— И они... тебя... все?

— Конечно... хочешь потрогать? — она неожиданно схватила мою руку и сунула себе между ног.

Я задохнулся. Сплошное мокрое месиво. Болото. Хлюпающее горячее тесто. Тягучее, липкое, расквасившееся...

— Лена, — я упал на колени и зарылся лицом в ее оскверненное лоно, — Лена... прости... Прости меня... Я хочу! Хочу!

Я лизал, кусал ее натертые, истекающие слизью половые губы, пытался нащупать клитор, но язык то и дело проваливался в разверстое влагалище.

— Лена... я хочу�на оттолкнула меня, затем подняла и долго, с презрением смотрела на мое измазанное лицо. После чего, молча подошла к столу, нагнулась и оттопырила зад, словом, приняла привычную теперь для нее позу:

— Так быть, пользуйся, муженек.

И я, всхлипывая от страсти и обиды, вошел в ее оскверненное, измятое, измученное тело, почти сразу же излился, торопливо убежал в ванную и долго сидел, прислонившись к сырой, холодной стене.

zahnahpoh@list.ru

рассказ? Какое щемяще-запретное чувство, доставляющее невыносимую боль, заставляет меня кивать и в нужных местах задавать вопросы?

— ... и он меня буквально изнасиловал! Потом еще раз Витька, но с тем уже было не так интересно...

Я смотрел на ее губы — сладкие, полные губки с размазанной помадой и выдел... Да, видел, как обхватывали они толстый член алкаша Витьки, в то время, как ее влагалищем пользовался Колян.

— ... я кончила уже несколько раз, но они все не останавливались.

Да, они не останавливались! Еще бы — такая кошечка сама пришла к ним, пьяным забулдыгам, изнывая от желания быть изнасилованной.

— А потом он положил меня на Витьку и вошел в попу! Я как заору! А он говорит: «заткнись, сука» — спокойно так, говорит, а сам продолжает меня насиловать в попку, как тогда... когда... ночью в палатке. Я тогда в первый раз почувствовала от этого удовольствие.

Я слушал, и у меня была эрекция. И Ленка видела, как вздулось одеяло, даже погладила этот бугорок. Она давно поняла, что ее похождения заставляют меня страдать. Но видела так же и мучительное удовольствие в моих глазах и продолжала красочно расписывать сцены животного совокупления с этими кретинами.

— ... он все продолжал — долго не мог кончить, а мне казалось, что его член сейчас разорвет меня пополам...

Она была образованной женщиной и конечно знала, что такое мазохизм. Может, она просто стремилась доставить мне удовольствие, моя бедная девочка? Она видела, что я изнемогаю, но не могу — просто не могу попросить ее теперь о ласке. Да она бы и не согласилась.

— ... я уже лежала в луже — с меня так натекло! А они...

Может, нужно смириться с такой жизнью? Жена бегает, как последняя шлюха, к соседу — к тому еще приходят друзья: всем хочется на халяву попользоваться развратной кошечкой — а муж слушает ее рассказы, мучается и получает от этого ни с чем не сравнимое удовольствие. Вот только, куда все это может нас завести? В какие дебри унижения, стыда и муки?

— Ой, с меня натекло, пока я тут сидела! — Ленка пьяно засмеялась и, пошатываясь, поплелась в ванную.

После нее на простыне действительно осталось небольшое, липкое пятно. Не знаю, что меня заставило, но я изогнулся и понюхал ЭТО. Запах был резкий, но такой знакомый. Запах спермы, женских выделений и немытых членов. Когда Ленка вышла из душа, я, нюхая пятно, ожесточенно мастурбировал под одеялом. Воистину я был достоин того взгляда, которым она меня одарила! На следующий день, притащившись с работы, уже на площадке я услышал пьяные голоса. Прижал ухо к двери. Да, несомненно, в нашей квартире — пьянка. Они сидели в комнате, за столом, который мы накрываем, только в случае прихода гостей. Собственно, вот они, гости — все тот же Витек, опухший от пьянства, и здоровый лось с недельной щетиной на круглой, наглой морде с выпученными, водянистыми глазами — очевидно, тот самый Колян. Мое появление было встречено общим шумом. Слышалось: «а-а-а, вот и... вот, наконец...», и пьяный Ленкин визг: «муженек пожаловал».

И тут произошло самое страшное — я жалко улыбнулся и подал руку этому бугаю Коляну. Его пожатие было мокрым и небрежным, а в глазах ясно читалось презрение. Меня посадили к столу, налили штрафную... Колян тискал Ленку, сидящую у него на коленях, с самодовольной улыбкой собственника. Как завороженный я смотрел на его лапу, исчезнувшую между ног моей жены. Юбка у Ленки давно задралась и сморщилась где-то на поясе. Трусиков на ней уже не было, а, может, она их теперь и не носила. Они сидели у меня перед глазами, и Ленка нарочно откинула ножку, давая мне возможность видеть, как погружаются в ее лоно пальцы нового любовника. Я смотрел, как загипнотизированный. Пальцы у Коляна были толстые, как сосиски, и, поблескивая от Ленкиного сока, погружались, внутрь ее тела, захватывая малые губки и увлекая их за собой. При каждом вторжении он старался достать до самых глубин, тыкал по несколько раз, уже скрытыми внутри моей жены, пальцами все дальше, и при каждом толчке Ленка издавала протяжный стон. При этом она неотрывно смотрела мне в глаза. Колян разошелся так, что тело Ленки сотрясалось, груди, пока еще прикрытые полупрозрачной тканью блузки, прыгали, как мячики, а сама она стонала громче и чаще. Я чувствовал, что со сейчас случиться две вещи: эякуляция и рвота. Что будет вначале, я не знал, поэтому вскочил и бросился в ванную. Успев вытащить напрягшийся член, сделал несколько движений и задергался в оргазме, который и закончился рвотой. Два часа я просидел в ванной, затем, выскользнул и прокрался в спальню. Ночью меня не тревожили, хотя в соседней комнате веселье продолжалось до утра, и Ленкины крики слышались даже сквозь мой болезненный сон.

Вечно пьяный бугай Колян поселился у нас. Ленка пробормотала что-то о том, как плохо жить в общежитии и этим ограничилась. Теперь они спали на нашей супружеской кровати, а я — в большой комнате на диване. Я смирился с положением жалкого приживалы и покорно бегал за водкой, готовил для них обеды, смеялся пошлым шуткам Коляна. Иногда приходил Витек, и они вместе издевались над телом моей жены, как хотели. Вытворяли все, что подсказывала им извращенная, пьяная фантазия. Я должен был сидеть на диване, подавать им сигареты, подносить огонь и, главное, смотреть на унижения моей жены. Ленка, мне казалось, временами и сама была не рада такому повороту событий. Во всяком случае, когда пьяные друзья били ладошками по ее трясущимся грудям, слушали хлопки и ржали, как дебилы, каковыми они, несомненно, и являлись, Ленка кричала от боли. Кричала, просила прекратить, но вскоре содрогалась мощном оргазме, длившемся до тех пор, пока мужланам не наскучивало это занятие. Тогда они заставляли мою жену отсосать у них по разу и посылали меня за пивом — развалившись на диване, удовлетворенные и сытые. Когда я приходил, нагруженный несколькими двухлитровыми бутылками, Ленка нередко, уже орала, стиснутая их толстыми, ожиревшими телами — прямо на полу, на ковре, давно пропитавшемся смесью из пролитой водки, натекшей спермы и мочи — они устраивали «бутербродик на закуску». Да, моча, как это не покажется диким, играла большую роль в их сумасшедшей жизни. Бугаи любили устраивать «золотой дождь» прямо посреди комнаты, заставляя плачущую Ленку пить мочу и размазывать ее по телу. Бывало и по-другому. Оба пьяных кретина ложились на пол, а Ленка, еще не полностью потерявшая стыд, мучительно краснея, задирала юбку и, тужась, мочилась на их заплывшие жиром лица. После чего, ползая на четвереньках, слизывала все, что сумела выдавить. Все это, как всегда, заканчивалось многократным минетом. Проглотив сперму, Ленка бежала за тряпкой и пыталась отмыть ковер, который все равно скоро стал издавать удушливый запах. В квартире у нас теперь воняло, как в общественном туалете. Однажды, вечером, придя с работы, я застал дома только Ленку.

— Колян пошел в баню с проститутками. Я у тебя там... деньги взяла... ему нужно было...

— Лена, как же... на что мы теперь будем жить? — я заметил, что в квартире только что закончилась очередная оргия. На столе — как всегда гора посуды, пустые бутылки Ковер — мокрый. Все это нужно было убрать, вымыть, попытаться заглушить запахи.

Ленка молчала. В глазах — тупая печаль и покорность судьбе.

— Кто тут был? Еще и Витька?

— Нет, — она смотрела в сторону, — приходили двое друзей Коли... они тут были втроем...

— И они... тебя... все?

— Конечно... хочешь потрогать? — она неожиданно схватила мою руку и сунула себе между ног.

Я задохнулся. Сплошное мокрое месиво. Болото. Хлюпающее горячее тесто. Тягучее, липкое, расквасившееся...

— Лена, — я упал на колени и зарылся лицом в ее оскверненное лоно, — Лена... прости... Прости меня... Я хочу! Хочу!

Я лизал, кусал ее натертые, истекающие слизью половые губы, пытался нащупать клитор, но язык то и дело проваливался в разверстое влагалище.

— Лена... я хочу...

Она оттолкнула меня, затем подняла и долго, с презрением смотрела на мое измазанное лицо. После чего, молча подошла к столу, нагнулась и оттопырила зад, словом, приняла привычную теперь для нее позу:

— Так быть, пользуйся, муженек.

И я, всхлипывая от страсти и обиды, вошел в ее оскверненное, измятое, измученное тело, почти сразу же излился, торопливо убежал в ванную и долго сидел, прислонившись к сырой, холодной стене.

zahnahpoh@list.ru